Комедии. Сказки для театра. Трагедии - Карло Гольдони

Кенхреида, Евриклея, Кинир, Мирра.

Кенхреида

На страшный плач сюда…

Кинир

О, небо!(Бросается навстречу Кенхреиде и, преграждаяей путь, заслоняет от нее умирающую Мирру.)

Уйди…

Кенхреида

Дитя мое…

Мирра

Опять она!

Евриклея

О, ужас! Окровавленную МирруЯ вижу?…

Кенхреида

Дочь?…

Кинир

Уйди…

Кенхреида

Она без чувств!..Как? Кто ее?… Пусти…

Кинир

Не приближайся…Я уведу тебя… Она… сама…Моим мечом…

Кенхреида

И в этом состояньеТы дочь оставишь?… Нет, пусти…

Кинир

ОнаНам более не дочь. Она питалаПреступную любовь… к Киниру…

Кенхреида

Что?Чудовищно!..

Кинир

Не здесь же нам от горяИ от позора умирать. Идем.

Кенхреида

Позор!.. О дочь моя!..

Кинир

Идем…

Кенхреида

Злодейка!Мне больше не обнять ее?…(Кинир силой уводит жену.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мирра, Евриклея.

Мирра

Когда…Я меч… просила… ты бы, Евриклея…Послушалась… И я бы умерла…Невинною… чем умирать… порочной…

Примечания

Трагедия была задумана Альфьери в бытность его в Эльзасе (11 октября 1784 г.). Прозаический набросок ее был сделан за несколько дней (24-28 октября). Первая стихотворная редакция — 7 августа — 11 сентября 1786 года.

О том, что вдохновило Альфьери на написание трагедии, говорит сам автор в своей "Жизни": один из эпизодов "Метаморфоз" Овидия, в котором рассказывается о противоестественном влечении юной Мирры к своему отцу.

Чтение этого эпизода захватило Альфьери, и, отталкиваясь от общего психологического мотива, Альфьери создал одну из самых оригинальных и сильных своих трагедий.

На итальянской сцене роль Мирры стала на долгие годы одной из наиболее привлекательных для крупнейших актрис. В середине прошлого века в ней блистала Аделаида Ристори. В последний раз "Мирра" была поставлена в Италии в 1949 году.

На русский язык "Мирра" впервые переведена в 1860 году А. Эльканом.

Публикуемый перевод Е. Солоновича выполнен специально для настоящего издания.

Н. Томашевский

Брут второй

Перевод Е. Солоновича

БУДУЩЕМУ ИТАЛЬЯНСКОМУ НАРОДУ

Надеюсь, о свободные и великодушные Итальянцы, вы простите мне тяжкое

оскорбление, каковое я без злого умысла нанес вашим дедам или прадедам,

дерзнув представить им двух Брутов, — трагедии, в которых вместо женщин

действующим лицом и актером был в числе многих благороднейших персонажей

народ.

Я и сам прекрасно сознаю, насколько человек, взявший на себя смелость

говорить, действовать, мыслить, должен был глубоко оскорбить тех, кто

(совершенно запамятовав, что эти три дара получены им от природы) полагал

невероятным, что другой когда-нибудь обретет их.

"Но если слово прорастет, как семя,

Во славу тем, кого я воскресил", -

я льщу себя надеждою, что вы восстановите справедливость, не отказав мне при

этом в нескольких похвальных словах. Я уверен также, что, если ваши предки

воздавали мне за то же самое хулою, они не отказывали мне окончательно в

уважении, ибо не могли все не навидеть или презирать того, к кому ни один

человек в отдельности не испытывал ненависти и кто явно старался (насколько

это было в его возможностях) принести пользу всем или большинству.

Париж, 17 января 1789 года

Витторио Альфьери

Цезарь.

Антоний.

Цицерон.

Брут.

Кассий.

Кимвр.

Народ.

Сенаторы.

Заговорщики.

Ликторы.

Действие происходит в Риме в храме Согласия, затем в курии Помпея.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Цезарь, Антоний, Цицерон, Брут, Кассий, Кимвр, сенаторы.

Все сидят.

Цезарь

Сегодня вас, почтенные отцы,К согласию зовет диктатор Рима.Да, вас не часто Цезарь созывал,Но в этом лишь враги повинны былиМои и ваши: из-за них не могЯ отложить оружие, покудаОт Нила и до Бетиса ониРазгромлены не будут. Но сегодняСбылась моя мечта: вернуться в РимИ в нем услышать мудрый голос римлян, -Вновь Римом сделав Рим, просить у васСовета. Наконец-то отдыхаетОн от гражданской крови, и пораВернуть права его сынам, чтоб смолклаЗавистливая клевета. Ничуть,Ничуть (смешно и говорить об этом)Не стал слабее Рим. При слове "Рим"От Тахо до Евфрата, от СиеныДо Альбиона, северной землиБезвестной, — при едином этом словеДрожат народы, и трусливей всехДрожит парфянин, победитель Красса,Парфянин, упоенный до сих порПобедой неожиданной. РасплатыОн ждет от вас. Не надо ничегоДля славы Рима больше — лишь парфянамИ миру показать, что в битве тойИскали смерти, но не пораженья,Бойцы, которым был потребен вождь,Алкающий не злата, но победы.Стереть позор и в Рим царя парфянРазгромленного я берусь доставитьИли на поприще сраженья пасть.Для обсужденья нового походаЯ не случайно выбрал этот храмС названьем славным: символом удачиДа будет нам оно. Итак, залогПобеды нашей будущей — в согласьеМеж нами, только в нем. И вас к немуЯ призываю. К этому и РимаЧесть призывает вас, который былСвидетелем великого позораПоверженных орлов. Сегодня честьМолчать повелевает прочим чувствам.На форуме бурлит народ, и мы,Прислушавшись, поймем, что он к возмездьюВас призывает тоже. Прежде всехИных вопросов нам вопрос о местиПарфянам дерзким предстоит решитьСегодня. Я прошу у цвета Рима(И с римской радостью, прося его,Его одновременно получаю)Согласия, которое врагаРассеет тут же или уничтожит.

Кимвр

Настолько Цезарь поразил меняСловами о согласии, что первымЯ отвечаю, несмотря на то,Что это право старших. НеужелиНам, что не смели слова столько летПроизнести, его дают сегодня?Итак, я первый, я, на чьих рукахКатон великий умер. О, когда быЯ прозорлив, под стать Катону, былИ участь разделил его! Поверьте,Что не парфянам, а другим врагамИ за другой позор, гораздо больший,Рим должен прежде отомстить. СейчасЕму не до парфян. Резне сограждан,Начавшейся при Гракхах, нет конца,И форум свой, и храмы, и жилищаЗатопленными кровью видел Рим.И вся Италия в крови, и мореОт крови стало красным. УголокНайдется ли в империи, которыйНе полит римской кровью? Может быть,Ее парфяне пролили? Из гражданКогда-то добрых вышли палачи,Мечи, а не плуги, теперь в почете,Секиры правосудие вершат,В тиранов превратились полководцы.Чего еще бояться? В общем, яСчитаю, что сначала нужно домаПорядок навести и мстить за РимНе раньше, чем он прежним Римом станет.

Антоний

Я консул, мне и слово: я не тот,Кто глупости болтает с гордым видом.Мне кажется, отцы, что то, о чемДиктатор наш советуется с нами(Хоть он теперь уже и сам бы могРешение принять), должно не толькоВсецело славу Рима возродить,Но и само существованье РимаОт этого зависит, мощь егоИ безопасность. Был ли случай в прошлом,Чтоб римский вождь не отомщенным палВ сражении? Ужели наши предкиСпускали поражения свои?За каждого убитого из римлянВраги теряли тысячи голов,Настигнутые римскими мечами.Неужто Рим теперь смирится с тем,С чем не мирился втиснутый в границыИталии одной, теперь, когдаГраницами ему — границы мира?Допустим, славою не дорожаСвоею, он не отомстит парфянам:Какой ущерб подобный прецедентЕму нанес бы? Многие народыОтважные меж Римом и странойПарфян живут. И кто же их удержит,Когда ржавеют римские мечи?Германцы, греки, галлы, македонцы,Иллирия, Египет, Альбион,Испания и Африка ужелиПри их воинственности захотятТерпеть господство дрогнувшего Рима?Необходимость, а не только честь,Знамена наши в Азию торопит.Нам остается лишь одно решить:Кто войско поведет. Но кто посмеетПри Цезаре назвать себя вождем?Согласен, можно выбрать и другого,Коль есть такой, кто по числу побед,По завершенным войнам и триумфамОпередил бы Цезаря иль самПод стать ему рубакой был хотя бы.Что в зависти презренной? Имя "Рим"И имя "Цезарь" означают нынеОдно и то же: если б не второй,То первому империей всемирнойНе быть сегодня. Значит, явный врагОтечества, его изменник гнусный,Кто личным интересам подчинятьСегодня смеет общее величье.

Кассий

Я этот гнус, когда на то пошло,Да, я, в устах изменника изменник.Я первый, к счастью, если имя "Рим"И имя "Цезарь" суть одно и то же.Я не из многословных. Пусть другойС услужливой неискренностью имяОтчизны произносит. Если естьУ нас еще отчизна, то не можетЕе судьба не волновать отцов.Я говорю от имени последних,Но обращаюсь к истинным отцам,Не из каприза созванным, как нынче,И не для вида только, и не с тем,Чтоб лицезреть вокруг убийц наемныхИ говорить едва ль не на глазахПодкупленного пастырем народа.Народ ли это, впрочем? Те, комуОдна свобода ведома — помехиЧинить добру и зло оберегать?Кто гладиаторами Рим позоритИ кто в Египте бражничал? ПускайСенат от этих лиц освободится,И он услышит каждого из нас.Ну, а пока скажу о самом главном:Да будет консул консулом, сенат -Сенатом и трибунами — трибуны,И да заполнит истинный народ,Как прежде, форум. Думать о парфянахНе должен Рим, покуда снова в немМы, римляне, узнать не сможем РимаПо верным признакам. Лишь тень сейчасЕго мы видим жалкую. НемногоОсталось настоящих граждан здесь,Так пусть они последние усильяПриложат, чтобы помешать врагам,Последние усилия которыхОтечеству обращены во зло.

Цицерон

Я Рима сын и благодарен Риму,Меня отцом назвавшему, когдаЯ спас его от козней Катилины.Доныне, вспоминая этот деньИ эту честь, я сладостные слезыРоняю с благодарностью. МечтеОб общем благе, мире и свободеЯ верен был и верен остаюсь.Как ради Рима жил, о, если б мог яОдин погибель за него принять!Я рад, что горьких дней моих остатокЕму, измученному, отдаю.Я не кривлю душой. Моим сединамПоверьте. Не затем слова мои,Чтоб тех озлобить, кто и так немалоБесчестьем длительным ожесточен,И не затем, чтоб стал еще спесивей,Кто мнит себя хозяином всего.О том забочусь я, чтоб с благом РимаСовпало благо каждого (когдаЕще возможно это). Не сегодняЗло обнажило меч. Лишь именаТех, кто законы попирал, менялись,И каждый раз республике в ущерб,Чувствительнее прежнего. Кто любитИ впрямь ее, кто сердцем гражданин,А не устами, пусть меня поддержит.Среди обид сокрытых и мечейБряцающих (Эринниям недолгоРаботу им задать) любой из насДа непреклонным будет: или душиРазрозненные мир объединит,Иль от злодейских рук одни погибнем,Оставшись римлянами до конца.Вот что волнует гражданина Рима,Все слушайте его: и кто ужеОтягощен превыше меры славой,Пускай побережет ее, не тоЕе утратит он в погоне тщетнойЗа большей славою; а тот, комуЧужая слава не дает покоя,Пусть знает, что не завистью своейОн посрамит другого, но поспоривПоступками порядочными с ним,Лишь в благородном этом состязаньеСумеет честно превзойти его,Достоинства свои умножив. Так что,Пока у нас в избытке в Риме дел,Парфянами не будем заниматься.Единым и единственным для насДа будет Рим. Тогда и за оружьеЕму не нужно браться, чтоб враговПостигла участь туч, гонимых ветром.

Брут

Кимвр, Кассий и великий Туллий здесь,Как римляне, о Риме говорили,И к сказанному ими ничегоО Риме не прибавить. ОстаетсяЛишь говорить о том, кто Римом мнитСебя. Я вовсе не о Риме, Цезарь,Который олицетворяешь ты,А о тебе хочу сказать. Ты знаешь,Я не люблю тебя, — тебя, что РимНе любишь (не люблю как раз за это),Я не завидую тебе, затемЧто больше над собой тебя не ставлю,С тех пор как сам ты уронил себя,Я не боюсь тебя, не к рабской смертиГотов всегда, и, наконец, во мнеИ ненависти нет к тебе, коль скороТы мне не страшен. Брута одногоИ слушай, потому и верь лишь Бруту,Не консулу-рабу, что так далекОт доблестей твоих, деля с тобоюТвои пороки только. Может быть,Еще заслуживаешь ты спасенья,И я б хотел, чтоб это было так,Поскольку, образумившись, полезенТы можешь Риму быть, как смог емуНемало навредить. Прекрасно КассийНам описал народ, но даже твойНарод изрядно отрезвил недавноТебя. Ты слышал гнев его в тот день,Когда, из шутки как бы, новый консулУслужливо попробовал венецТебе примерить царский: гнев твой царскийТебя заставил побледнеть. Но тыВенец злосчастный, о котором втайнеУпорно грезил, оттолкнул тогдаРукою собственной: аплодисментыТы вызвал этим, но в твоей грудиСмертельными клинками были крикиУже не римлян, но еще не стольБездумной массы, как тебе хотелось.В тот день ты понял, что тирана РимСтерпеть способен временного, толькоНе самодержца. Ты не гражданин,И знаешь это, и в душе покояНе ведаешь. Я вижу — тяготитТебя твое тиранство. Ты родился,Быть может, не для этого. ТеперьМое к себе ты знаешь отношенье.Открой же нам и самому себе,Коль можешь, кем себя ты почитаешьИ кем мечтаешь стать. Не знаешь сам?Тогда послушай гражданина Брута,Диктатор. Должность много выше той,Которую ты занимаешь ныне,Найдется. Угнетателем себяТы хочешь видеть. Почему бы РимаОсвободителем тебе не стать?Дерзни, внуши себе, что ты на этоСпособен. По тому, как говоритС тобою Брут, ты понимаешь, Цезарь,Что, если ты себя владыкой мнишьНад нами, я покамест не считаюСебя одним из подданных твоих.

Антоний

За речи дерзкие, клянусь, ответишьТы вскоре…

Цезарь

Хватит. Молча я внималТак долго вам, и лишний раз могли выПонять, каков я есть: и если б яСчитал себя хозяином, то был быДостоин этого, ведь я слова,Клеймящие меня, не только слушал,Но поощрял. Собранье это вамНе кажется достаточно свободным,Хотя диктатор вашу брань терпел,А мог бы и не слушать. Завтра утромОт форума подальше и без тех,Кто служит вам охраною от плебса,Я в дом Помпея приглашаю васДля большей откровенности. УслышуЯ больше оскорблений там. Но здесьСудьба парфян должна решиться. Если жТак хочет большинство, то пусть тогдаИ Цезаря судьба одновременно,Но большинством, решится. Я не прочь.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ