Чаша смерти - Ирина Петровна Шерстякова

он сегодня свободный весь день. У новенького нашего, антиквара, тоже смерть от естественной причины: обширнейший инфаркт. Я, помня твою просьбу, вчера его освидетельствовала.

Юра схватился за голову.

— Да что же это такое?! Все, выпрут на фиг. Я ведь его племянника задержал по подозрению, а он того…

— Чего того?

— Повесился, вот чего! Все, пошел к тебе на стол. Лиз, я вот все думаю, и Женьке уже говорил, а он не верит. Может это быть какая-нибудь зараза? Тропическая, к примеру, а? Незнакомая? Или вирус какой? Все ведь по цепочке умирают. Пообщаются и умирают от разных естественных причин.

Савина задумалась, потом энергично мотнула разноцветными прядками:

— Да нет, вряд ли, уж больно все как-то по-разному. А последний, ты говоришь, и вовсе самоубийца. Хотя с самоубийством надо внимательно смотреть, теперь все киллеры грамотные, детективы читают, большинство спецподготовку прошли. Очень толково имитируют самоубийства. Ты еще жару прими во внимание. Хроника вся обостряется, смертность подскочила до небес, и картина получается часто нетипичная, особенно, если труп полежит денек-другой. Да и реактивов нужных нет. Попробуй у прокурора добиться повторной экспертизы в Москве, там все же и оборудование, и новейшие разработки, и опыт разнообразный. У нас-то все больше: вместо крови — алкоголь, причина смерти — черепно-мозговая травма от удара по голове тяжелым твердым предметом, предположительно поленом, по старинке. Или утюгом. Сделаю еще образцы для баклаборатории. Ну что ты весь позеленел? Обойдется все. Дать водички?

— Тут не водички надо, а водочки. Как говориться, без пол-литра не разберешься!

— Тогда подожди, счас спирту тебе разведу.

— Не, не надо спирта, и так голова все время болит невероятно. Нет ли у тебя успокоительного какого хорошего, чтобы мне оперативку можно было выдержать, и Бобаря ненароком не пристрелить, и самому от инсульто-инфаркта не сдохнуть?

Лизочка кивнула и полезла в сумочку.

— Только для тебя, Захаров. Возьми, от себя, между прочим, отрываю! Французский транк, у нас не продается, подруга подарила. Вот три таблетки, пей по одной утром, не больше. На, глотай! Сразу должен подействовать. Но больше не проси, не дам, самой мало. Так что у тебя на разруливание ситуации получается аж три дня.

Захаров шел к себе в отделение, чувствуя, как в душе разливается восхитительное спокойствие. Его переставали волновать семейные неурядицы, перестал жечь стыд за то, что он так облажался в последних делах. Стал глубоко безразличен Бобарь и предстоящий разнос на оперативке, безденежье и будущие перспективы поиска работы. Голова при всем при этом работала как швейцарские часы, или, что точнее, японский компьютер.

Носорог на совещании превзошел самого себя. Он орал, топал ногами, потрясал кулаками перед носом Захарова, крыл матом и плевался. Юрий совершенно отстраненно анализировал цветовые переходы окраски кожных покровов майора и записывал для памяти наиболее заковыристые выражения. Когда Бобарь, надсаживаясь от ора, оплевал его щеку, Захаров достал платок, вытер лицо и аккуратно забросил мятую тряпочку в корзину для бумаг. Он наслаждался незнакомым ему до этого дня полным спокойствием.

Носорог глянул на Захарова, на платок в корзине, снова на Захарова, осекся на полуслове и плюхнулся в свое необъятное начальническое кресло, с которым вместе появился во время оно в отделении.

Юра поблагодарил высокое начальство за конструктивные замечания, в оторопелой тишине изложил свои сомнения в естественности смертей потерпевших и спокойно, не дожидаясь разрешения, уселся, предложив задавать ему вопросы.

Носорог, чье лицо приобрело свекольно-красный оттенок, вдруг хрипло сказал:

— Совещание окончено. Свободны.

Все, радостно переговариваясь, потянулись к выходу.

Захаров подошел к Бобарю и участливо спросил:

— Как себя чувствуете? Видок у вас неважный. Может, врача вызвать?

Начальник глянул на Захарова налившимися кровью глазами, махнул рукой и просипел:

— С вами никакой врач не поможет. Свободен. Иди пока работай. Остальное все потом, завтра!

Юра ласково ему улыбнулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. В коридоре его дожидался Женя. Он только что не подпрыгивал.

— Ну, Юрка, ты даешь! Ты чего сегодня такой… как неродной? Здоров?

Захаров отмахнулся и потопал к кабинету. Женя последовал за ним, суетливо стараясь заглянуть в лицо.

— Тебе, может, Лизочку позвать?

— Лучше Семенова с бутылкой. Да здоров я, и родной, и только что от Лизочки. Она мне уже такое классное лекарство выдала, что мне все пофиг.

— Здорово. Мне подкинь таблеточку, если это, конечно, не совсем уж дурь.

— Хрен тебе. Самому мало. Слушай, какие у меня версии возникли по поводу последних жмуров. Такая петрушка получается…

Рогов схватил Захарова за плечо и слегка встряхнул.

— Ты чего, Захаров, совсем обалдел? Какие версии? Если те, которые ты мне еще вчера впаривал, то вот мое мнение: это полный бред. Кроме того, повторяю еще раз для особо тупых: последние дела закрыты за отсутствием состава преступления. По шее мы за них получим, но несильно. Мы же не преступление проморгали, а наоборот, бдительность проявили. И ладушки! У тебя сколько дел нераскрытых? У меня пять.

Юрий стряхнул с плеча руку Жени и отпер дверь их общего кабинета. Почти втолкнув Рогова внутрь, повозившись с замком, вошел следом, бросил связку ключей на свой стол.

— Ну, если тебе так интересно, то у меня их шесть! Но ты же представляешь, что это за дела! Нанесение легких телесных повреждений в виде фингала под глазом гражданке Трофимовой И. В. гражданином Трофимовым Е. С. За то, что денег на опохмел не дала. Но это дело уже благополучно раскрыто, отчет только осталось накропать. Злодейская кража бутылки водки с закусью из запертой на зиму дачи. У следствия есть версия, что это циничное преступление совершил местный сторож, но доказательств, сам понимаешь, никаких. Так что дело глухое, и мне за него еще обломится выговор. Пенсионер Зотов залез на балкон пенсионерки Фофановой. Угрожая хозяйке заточкой и осыпая ее грубой бранью, забрал оттуда двадцать пустых бутылок из-под пива и водки, собственноручно собранных потерпевшей на помойке и в местах общественного пользования, и пачку пельменей. Сие характеризуется как особо опасное преступление — разбой. Преступник уже две недели в бегах. Следствие в моем лице полагает, что