Декабристы в Забайкалье - Алексей Васильевич Тиваненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Назначен был для живописи»
Среди немногочисленных развалин, сохранившихся на месте старого города Селенгинска, внимание людей всегда привлекала каменная часовня с замурованными окнами и закрытой на замок железной дверью. Оказалось, что она заполнена старинными предметами, предположительно происходящими из дома декабристов Бестужевых, а также имеет хорошо сохранившийся иконостас. Центральное место в нем занимает древний крест почти трехметровой высоты. С лицевой стороны виден раскрашенный барельеф распятого Христа, с обратной — необычная крупная резьба старославянской надписи: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим. Лето 1690 года. Строил атаман Диятьев».
В 1990 году этому интересному памятнику, выполненному из единого куска дерева, исполнилось 300 лет! По существующим преданиям, он был обнаружен в песках ниже Селенгинска в конце XVIII столетия и превращен в главную местную святыню. Три раза крест устанавливали в церквах, и три раза он оставался невредимым, когда храмы сгорали дотла. По некоторым данным, водрузил крест близ стен крепости опальный гетман Левобережной Украины Д. И. Многогрешный. Атамана Диятьева называют ближайшим сподвижником либо Степена Разина, либо Кондратия Булавина[1].
Органической частью в иконостас входят лики святых в рост человека, писаные на досках и стоящие справа и слова от креста. Любопытно, что в старой литературе ость указания на авторство художника-декабриста II. А. Бестужева. Наши предварительные исследования краски, манеры письма и сходства с известными работами декабриста показывают, что эти лики, как и лицевая сторона креста, действительно могли быть расписаны рукою Николая Александровича. Первый лик иконостаса (исполненный, кстати, в непривычной реалистической манере) очень похож на известный портрет Александра Бестужева (Марлинского) — брата Н. А. Бестужева. Его руки на иконе имеют много общего с абрисом рук на портрете А. М. Наквасиной — жены купца Н. Г. Наквасина. Портрет этот хранится ныне в экспозиции Кяхтинского краеведческого музея. Обращает на себя внимание и факт идентичности прописи складок одежды ликов святых и на портрете востоковеда Иакинфа Бичурина — друга декабристов.
Учитывая все эти, а также другие факты, я опубликовал в журнале «Байкал» и в газете «Неделя» статьи, в которых предложил рассматривать обнаруженный иконостас Староселенгинской часовни Св. Креста единственным и уникальным памятником монументального искусства художника-декабриста, где прообразом при написании ликов святых послужили, скорее всего, образы родных и друзей.
Эта необыкновенная находка раскрывает одно из увлечений Николая Александровича Бестужева в селенгинском изгнании. Впрочем, увлечением это вряд ли назовешь. Его брат Михаил как-то признался в своих воспоминаниях, что, когда нужда «начала хватать за бока», Н. А. Бестужев принялся за художественное ремесло, которое давало пусть небольшое, но все же подспорье.
«Я с юности назначен был для живописи, учился, с пламенною душою искал разгадки для тайны искусства…»— словами героя повести «Русский в Париже 1815 года» сказал о себе Николай Бестужев. Возможно, этот дар декабрист унаследовал от своего отца, который между прочим, служил правителем дел канцелярии и помощником президента Академии художеств.) Некоторое время Н. А. Бестужев будто бы даже числился «казеннокоштным» воспитанником Академии, но любовь к флоту все же взяла верх. Накануне декабрьского вооруженного восстания на Сенатской площади капитан-лейтенант Бестужев был принят в члены Общества поощрения художников с заданием «заведывать» «тою частию издания знаменитых происшествий которая состоять должна из морских сражений».
Оказавшись на сибирской каторге, Николай Александрович совершил гражданский подвиг, создав «для истории» портретную галерею первых русских революционеров. Он твердо верил, что настанет время, когда потомки будут вспоминать имена героев 14 декабря «с восхищением и благодарностью». Портреты эти являлись гордостью и для самого художника. Свои работы он показывал всем желающим буквально с первых дней освобождения из казематов Петровского Завода и не расставался с ними до самой смерти.
Поселившись в Селенгинске и вскоре получив от сестер извещение о невозможности получения от них материальной помощи, Николай Александрович решил поехать в близлежащие города и поработать в качестве профессионального портретиста. Генерал-губернатор Восточной Сибири написал на прошении декабриста: «Позволить нельзя». Однако селенгинский городничий К. И. Скорняков на свой страх и риск все же разрешил Бестужеву долговременные отлучки. А вскоре иркутские власти отменили свой запрет.
К таким поездкам художник готовился тщательно. Достаточно прочитать его письма брату Павлу и сестре Елене, чтобы увидеть, как он настойчиво просил их прислать в Селенгинск листы бристольской бумаги: «Вели в магазине разрезать каждый на шесть равных частей и заключи все это в ящичек, потому что свернутая бристольская бумага ужасно упрямится, не расправляясь, и оставляет волны после самой тщательной выправки». Зная неисполнительную и забывчивую натуру Павла, в письме от 20 августа 1840 года Николай Александрович пять раз повторяет свою просьбу. «И как ты любишь исполнять все просьбы через год или что все равно после пяти повторений, я в течение этого письма напомню тебе еще четыре раза, чтобы прислать мне бристольской бумаги». В приписке Михаил Александрович уже в шестой раз добавляет, чтобы он выполнил просьбу брата».
Дела в Кяхте поначалу шли неважно, ибо здесь почти не держали портретов, да и рисовать их было некому. Однако стоило Николаю Александровичу выполнить несколько заказов дам, «все как будто вздурились». Мода взяла свое, «и брат в короткое время заработал порядочную сумму» за несколько десятков портретов. В конце 1841 года художник едет «на заработки» в Иркутск, где пробыл почти год, «ласкаемый всеми, а особенно высшим купечеством и чиновничеством». За это время он нарисовал 72. портрета и очень устал, так что некоторые заказы пришлось заканчивать уже дома, в Нижней деревне. В октябре 1842 года Бестужев предпринял по просьбе жены генерал-губернатора Руперта кратковременную поездку в Верхнеудинск для завершения портретов ее детей.
Известно, что, живя на поселении, Николай Александрович несколько раз принимался рисовать виды Селенгинска, Посадской долины и своей усадьбы. Однако хозяйственные заботы все время отвлекали от окончания начатых работ. В своих воспоминаниях М. А. Бестужев сетовал, что «брат, нарисовавший акварелью так много прелестных видов Читы и Петровска, не оставил ни одного Селенгинского, хотя имел твердое намерение сделать их несколько и даже часто приготовляя все необходимое для выполнения. Уверенность, что это всегда можно сделать, была причиною, что ничего не было сделано». Тем не менее художник-декабрист все же сумел занести в свой походный (темно-коричневый тонкий кожаный переплет) альбом зарисовки забайкальских пейзажей, виды бурятских юрт, сцены хозяйственных занятий, отдельные предметы этнографии. Известно и несколько глазомерных планов окружающей местности, выполненных по просьбе родных.
Любопытно, что на создание живописной
