Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько

смирении много ли в будущем найдут последователей? Хотя в Савойе вальденсы сплотились во множество общин и не одно столетие гонений они умудрились как-то пережить. Что ж, может быть. Но Фарель? Мастер проповеди, но не более. Всё, за что он берется, в конце концов оказывается повергнутым в хаос. Не годится. Но тогда кто же? И где его найти? Расклады астролога уже давно обещали его появление, а звездам нельзя не верить».

– Люсьен, мальчик мой, уж не спишь ли ты? – не повышая голоса проговорил Леммель, – мы кажется въезжаем в какой-то город. Где это мы по-твоему?

– Да, господин Якоб, сейчас, – Люсьен спросонок резко подскочил, высунулся в окно, что-то прокричал вознице, тот также ему в ответ, – сейчас мы в Пиккардии13, господин Якоб. На рассвете мы покинули Амьен, миновали Руай, а сейчас по всему прибыли в Нуайон. Городок небольшой, до Парижа еще десятка два лье, а если до Реймса, так два с половиной.

– Очень хорошо. Скажи вознице, чтобы правил к храму. Я хочу встретиться со здешним прево. Наверняка он где-то там, как никак сегодня Святая троица. Думаю, если мы поспеем к праздничной мессе до её окончания, то наверняка найдём его там.

Люсьен снова ловко высунулся в окно и прокричал распоряжения вознице и конвою. Кавалькада Леммеля, выбивая копытами грязь из убогой дороги, ворвалась в город. По мере продвижения к храму за окном кареты в превеликом множестве замелькали приземистые, кособокие лачуги с соломенными крышами, потом пошли деревянные дома видом поприличнее, а за ними и вычурные каменные особняки. Людей нигде не было видно, очевидно все отправились на мессу во славу Святой троицы. Наконец копыта коней ударились о мощёную булыжником мостовую и несколько мгновений спустя карета и конвой с гулким грохотом выехали на главную площадь Нуайона. Здесь их, как и всех остальных спешащих сегодня на мессу, встретил латинский собор. Красивейший Нотр-Дам де Нуайон. Любого, оказавшегося перед ним, он поглощал, подавлял своей величественной громадой, а его очертания, словно языки пламени, устремленные в небо, заставляли биться сердца людей восторженно и покорно. Старший брат парижского Нотр-Дама был построен на месте небольшой церкви, в которой когда-то короновались и Карл Великий, и Гуго Капет, основатели королевских династий, чьи имена любезны сердцу каждого француза. Прошли века. Центр Франции обосновался в Париже. Нуайон же остался северной провинцией, жизнь которой, по большей части, определялась не придворными пассажами, а традициями и рутиной, прописанной в календарях аграрном и католическом. В строгом соответствии с последним сегодня на площади, а точнее в соборе собралось всё население Нуайона и окрестных хуторов.

Оставив карету у ратуши рядом с другими немногочисленными повозками, Леммель, опираясь на руку Люсьена, направился к порталу Нотр-Дама. Он рассчитывал повстречать здесь мсье Креспена, местного прево, чтобы по окончании мессы обговорить с ним кое-какие дела, а заодно и отобедать. Но едва войдя в притвор собора, Леммель сразу почуял, что здесь происходит что-то неладное. Не было слышно ни восторженного голоса епископа, ни звуков органа, ни пения хора. Ничего, что обычно присуще празднику. Однако во всём чувствовалось какое-то беспокойство и напряжённость. Множество народа взволнованно толпилось, загромождая собой проход центрального нефа. Прихожане, занявшие места на скамьях, не сидели как обычно, смиренно склонивши головы, а оживленно перешёптывались и, вытянув шеи, силились что-то не то разглядеть, не то расслышать что творилось в центре собора, у алтаря. Но что же там происходило? Со своего места, куда удалось протиснуться Леммелю, толком что-либо разглядеть было невозможно.

– Люсьен, давайте-ка поднимемся наверх. Я хочу видеть, что здесь сегодня творится.

Люсьен, отворив дверцу, ведущую к боковой лестнице, помог Леммелю подняться на верхний ярус нефа. Далее они прошли по длинной галерее почти до самого ее конца. Отсюда сверху было хорошо видно среднекрестие собора. Сегодня в день Святой троицы там под завораживающие звуки органа епископ и множество его прислужников должны были творить пышное священнодейство, предписанное католическим каноном. Однако сейчас там ничего подобного не наблюдалось. Где-то в стороне, а отнюдь не в центре устремленных взглядов был виден епископ. Он, словно сокрушённый неким ударом, почти лежал на руках своих прислужников. Лицо его было красно от прилившей вдруг крови, как будто он был во гневе или в неимоверном сердечном потрясении. В центре же у самого алтаря стоял высокий, хотя и с бородкой, но очевидно молодой человек в потёртой университетской мантии. Стоял он, гордо выпрямившись, и был похож на бесстрашного капитана судна среди бушующих волн или военного генерала в самой гуще жестокого боя. На бледном лице его читалась решимость и непоколебимость. В руках он держал раскрытую книгу, как видно это была Библия.

– Опомнитесь, мсье! – слышался снизу голос епископа -как вы смеете так говорить о Святой церкви Господа нашего?! Не иначе лукавый отравил язык и помутил ваш разум.

– Лукавый? Я не сказал здесь ничего, чего нет вот в этой вот книге. И вы, и я знаем каждую ее главу и каждый стих наизусть. Её строки я штудировал днями и ночами в университетах, силясь понять, в чем их правда. Не могу сказать, что я дошёл в своих поисках до самых глубоких, желанных истин. Но я приблизился к ним, ощутил сердцем и постиг умом необходимость верить едино лишь Господу нашему Иисусу, ибо его устами Бог указал несведущим путь к спасению. Лишь Евангелие сущно и едино. Все остальное, чем пастыри вашей Е(еркви потчуют своих овец, не более чем блеф. Давайте назовем вещи своими именами. Папские буллы, энциклики и декреталии, за столетия созданные под сенью Рима, безупречны в своем слоге, но далеки от сути дарованного Господом Евангелия. Каждое новое рассуждение о Благой вести не разоблачало ошибки предыдущего, ибо рискнувший что-либо разоблачить мгновенно исчезал в языках ритуального костра, а подтверждало их, возводя это рассуждение в статус непреложной истины, вещаемой вами миру. И с каждым разом ваша истина все более отдалялась от истины, дарованной Господом в Евангелии. И к чему же вы пришли, епископ? Вы и ваша Церковь проповедуете некое дурманящее ум зелье, состряпанное из заповедей Господних, былых заблуждений, полуправды и собственных фантазий. Вместо того, чтобы вести людей по пути, предписанному Господом в Евангелии, вы ещё больше морочите их. Вы даете им неверные ориентиры и всё дальше уводите с пути истинного. Этим вы унижаете их достоинство и отворачиваете прочь от Бога.

– Остановитесь, ибо вы, произнося сии слова свои, впадаете в великий грех. Слова ваши богохульны!

– Церковь же ваша из тела Господня превратилась в