Наступит день - Мирза Ибрагимов

А ведь в обществе утвердилась за ним слава "патриота", "демократа", "прогрессиста"!

Надо вовремя совершить резкий поворот влево, отмежеваться, пока не поздно, от Никпура, Бадра, Манук Мартина, тем более, что все необходимые операции уже завершены, нужный товар заперт в складах, а подлежавший реализации реализован по ценам, которые вполне устраивали Исфагани.

Да, одними статьями Софи Иранпереста в газете "Седа" трудно было обмануть широкие слои народа.

Окутанный легкими облачками табачного дыма, прислушиваясь к успокоительному бульканью воды в кальяне, Хикмат Исфагани обдумывал детали предполагаемых мероприятий и, когда решение созрело, велел позвать Курд Ахмеда.

Курд Ахмеда он знал давно, знал и то, что по складу характера, по натуре этот человек - прямая противоположность ему самому. Ему было хорошо известно, что Курд Ахмед - убежденный демократ, что он безукоризненно честен, прямолинеен и искренен. Используя в собственных интересах эти качества Курд Ахмеда, Исфагани поэтому смело доверял ему все свои дела.

Были у Хикмата Исфагани и иные соображения. То, что у него служит такой человек, как Курд Ахмед, должно было еще больше утвердить во мнении общества его репутацию демократа, опирающегося на самых честных и благородных людей. Уже одного этого было достаточно, у Курд Ахмеда имелось много друзей в Азербайджане и Курдистане, среди которых он пользовался большим авторитетом. А это было очень важно для Хикмата Исфагани, который рассчитывал в нужный момент использовать личные связи своего поверенного.

Что же касается политических убеждений Курд Ахмеда, то Хикмат Исфагани мог быть совершенно спокоен: условия, созданные деспотическим режимом Пехлеви, были таковы, что Курд Ахмед не мог представлять собой сколько-нибудь реальной опасности.

Наконец, сама по себе игра в "демократизм" и "патриотизм" доставляла Хикмату Исфагани не меньше удовольствия, чем игра в нарды.

Когда Курд Ахмед вошел в кабинет, Хикмат Исфагани, сидевший в кресле, окинул его сердитым взглядом.

- У меня нет бороды, и потому слов моих не ценят, - начал он с народной поговорки. - Вы видели, что натворили эти подлые люди? Вы видите, что делается на рынке? Отличный бухарский каракуль упал до шестидесяти реалов за штуку, а всего три месяца назад стоил девяносто... Расстроили всю экономическую жизнь страны!

Курд Ахмед прекрасно понимал, что Хикмат Исфагани разыгрывает перед ним нужную ему сейчас роль. За многие годы службы он достаточно хорошо изучил своего хозяина. Все поведение Исфагани показывало, что для него настал момент "полевения".

- Да, положение незавидное! - подтвердил Курд Ахмед.

- Мало сказать - незавидное! Катастрофическое положение! Ка-та-строфическое!.. Когда я размышляю о положении народа, мне невольно приходит на ум одна притча... Не знаю, слышали ли ее вы? Некий человек, взяв с собой слугу, поехал из деревни в город. Путь был далекий, и ночь застала их в поле. Господин слез с лошади, поужинал и, положив седло под голову, улегся спать, а слуге приказал стеречь коня. Особенного доверия к слуге он не питал, поэтому часто просыпался и каждый раз звал слугу:

"Али-бала!"

На зов хозяина слуга откликался:

"Что прикажешь, господин?"

"Что ты делаешь, сын мой?"

"Звезды считаю, господин".

"Считай, сын мой, считай. А лошадь на месте?"

"Да, господин, на месте".

Хозяин опять уснул, но через некоторое время проснулся и кричит:

"Али-бала!"

"Что прикажешь, господин?"

"Что делаешь, сын мой?"

"Я все раздумываю, господин, чего больше: звезд на небе или дынь на этом баштане?"

"Раздумывай, сын мой, раздумывай. Это неплохо. Лошадь на месте?"

"Да, господин, на месте".

А когда хозяин проснулся в третий раз и окликнул уснувшего слугу, лошади не было видно. Конокрады уже увели ее.

"Что прикажешь, господин?" - тихо спросил слуга.

"Что ты делаешь, сын мой?"

"Я думаю, господин, вот о чем: что лошадь украли, черт с ней! Но на кого придется нагрузить седло?"

- Так вот, мой дорогой, - продолжал Хикмат Исфагани, рассказав притчу, - я раздумываю теперь вот над чем: что разбогатели и набили карманы эти никпуры, черт с ними, но как же быть с бедным людом? Как его накормить и одеть?

- Надо полагать, об этом позаботятся такие добрые попечители, как вы! сказал Курд Ахмед, поняв, что Хикмат Исфагани подходит наконец к самой сути дела.

- А как же иначе? Ведь это мой народ, и я должен о нем позаботиться. Прошу вас, мой милый, выделите пятьдесят тысяч туманов и раздайте взаймы наиболее пострадавшим мелким и средним торговцам. Предупредите их: никаких процентов мне не надо. Затем выделяю двадцать тысяч туманов на оказание помощи нуждающемуся населению Тегерана, Тебриза, Мехабада и Мешхеда.

Выслушав приказание, Курд Ахмед направился к выходу, но Хикмат Исфагани остановил его у порога:

- Лично займитесь этим делом, сударь... чтобы деньги попали по прямому назначению, наиболее нуждающимся, а не просочились в карманы шарлатанов и мошенников из провинциальных органов власти.

Все громче раздавались голоса за заключение торгового договора с Советами. И эти голоса исходили не только из народных масс, но и из самых разнородных прогрессивных кругов, которым не безразличны были национальные и экономические интересы Ирака. Отдельные купцы, владельцы промышленных предприятий, кустари начинали открыто настаивать на торговом договоре с богатой и сильной страной.

Курд Ахмед понимал, что разъяснить народу истинное положение вещей можно с помощью печатного слова, вовремя выпущенной листовки... Мысль эта стала особенно настойчивой в связи с лицемерно-лживыми писателями в газете "Седа".

- Здравствуйте, господин Курд Ахмед! - услышал он вдруг знакомый голос и, подняв голову, увидел перед собой Фридуна.

Курд Ахмед сделал движение, чтобы обнять беглеца, но вовремя сдержался и только крепко пожал ему руку. Затем, пройдя с Фридуном в маленькую комнату конторы склада, щелкнул английским замком.

- Где вы застряли, дорогой мой? - взволнованно спросил он.

- Садитесь-ка и рассказывайте, что с вами было?

Фридун вкратце рассказал о своем путешествии в Тегеран, о своих мытарствах в поисках работы, о своем житье у Серхана.

- Я нашел себе нескольких верных товарищей, - добавил он и рассказал о Серхане, Фериде, о стрелочнике Рустаме, с которым познакомил его Серхан. Искренние и преданные люди. Я прихожу к мысли, что у нас очень много людей, жаждущих свободы, готовых до последней капли крови бороться за нее. Но нужна сила, которая бы спаяла мысли, желания, волю тысяч и тысяч людей.

Слушая Фридуна, Курд Ахмед светлел. Он рад был видеть в своем новом молодом друге беспокойного, ищущего человека, охваченного высокими стремлениями. А Фридуну казалось, что сказанного им недостаточно, что он сумел выразить лишь самую незначительную долю того, что осмыслил и продумал за это время.

Он искал еще более ярких слов, точных выражений.

- Нам необходимо иметь свою "духовную родину"! Надо создать политическую организацию! - наконец воскликнул он, устремив на Курд Ахмеда горячие глаза.

- А вы подумали о том, что ждет вас на этом пути? - негромко спросил Курд Ахмед. - Каторга, виселица!

- Знаю! - с еще большей горячностью ответил Фридун, уловив в вопросе Курд Ахмеда нотки сомнения. - Чтобы освободить других, надо же кому-нибудь пожертвовать собой.

Тут он вспомнил Павла Власова, Николая, и будто в ударах собственного пульса почувствовал горячую кровь горьковских героев, призывавших его к бесстрашной борьбе.

- За нами пойдут не только огромные народные массы, - заговорил он с жаром. - Пойдут не только серханы, мусы, рустамы и все, кто сегодня нуждается в куске черствого хлеба. С нами пойдет немало и сравнительно обеспеченных людей. Ведь современный строй не только не в силах наполнить желудки людей, но и насытить их душу, их разум, сознание... Духовный голод великое несчастье нашего общества.

Говоря это, Фридун думал о таких людях, как сертиб Селими.

- У вас светлая голова, Фридун! - выслушав горячую речь своего молодого друга, сказал Курд Ахмед и взял его за локоть. - Но теперь пойдем. Я думаю, вам пора сменить комнату: засиживаться на одном месте для вас не безопасно.

Выйдя на улицу, они взяли фаэтон. Курд Ахмед, как бы защищаясь от палящего полуденного солнца, велел поднять верх экипажа и сказал извозчику адрес.

Лошади, украшенные разноцветными кисточками и обвешанные колокольчиками, понеслись по улице, поднимая густую пыль.

- Ха-ха, хо-хо, фыс-фыс! - взмахивая кнутом, покрикивал извозчик то на лошадей, то на носильщиков, тащивших на спине громоздкую поклажу, то на аробщиков и дрогалей, что еле плелись за своими клячами или быками.

По дороге Фридун не без юмора рассказал Курд Ахмеду о своем первом квартирохозяине, который ежедневно по утрам ссорился и разводился с женой, а вечером снова мирился; о второй снятой им комнате, где молодые курильщики опиума звали его в свою компанию; наконец, о семье Серхана и даже о фарфоровой чаше матери Серхана с портретом Насреддин-шаха.