Наступит день - Мирза Ибрагимов

Увидя это, Билури закрыл доску и отодвинулся.

- Скажите лучше, что вы решили насчет тебризской комиссии? - спросил он.

Сертиб Селими окинул друзей рассеянным взглядом.

- Все еще обдумываю!

- А что, если вы вообще ничего не напишите? - спросил Билури, как бы подсказывая еще один возможный выход из положения.

Не желая сразу отвергать совет старого учителя, сертиб достал коробку с сигарами и, предложив гостям, закурил сам.

- Человек должен оставаться верным себе! - проговорил он наконец, выпуская дым. - Надо открыто изложить свою точку зрения. Будь что будет! Самое страшное, что может постигнуть меня, - это смерть. А я никогда не боялся ее.

- Правильно, - поддержал его Явер, - мужество везде берет верх! Мы вдвоем напишем свое мнение и представим государю.

- Не вдвоем, а я один, - решительно возразил сертиб Селими. - Ты еще молод, и тебе незачем рисковать...

- Да, осторожность необходима, молодые люди, - заметил Билури. - Что пользы, если народ лишится горстки своих достойных сынов, которые ему так нужны? Надо поступать обдуманно... Не поговорить ли вам еще раз с министром?

- Это ничего не даст! - с нетерпением ответил сертиб.

Он поднялся, подошел к портрету Реза-шаха и долго, внимательно смотрел на него.

- Ведь он совсем один! Один! И ничего не знает обо всех этих безобразиях...

- Не знает о них? - с сомнением спросил Явер Азими.

- Конечно, - с горячей уверенностью сказал сертиб Селими. - Подумайте только, какая стена из низких людей стоит между ним и народом, - все эти продажные министры, придворные, сановники, чиновники, серхенги сефаи и хакимульмульки. Лицемеры и негодяи! Если бы можно было уничтожить эту стену и окружить повелителя подлинными патриотами, преданными народу и трону людьми!

Выслушав друга, обычно спокойный и хладнокровный Билури резко встал, взял вырезанную из слоновой кости руку с факелом и, словно охваченный каким-то новым чувством, поднял ее высоко над головой, как бы желая осветить все вокруг.

- Спасение в свете науки, культуры, в просвещении! - воскликнул он. Родина наша вступит на путь расцвета лишь тогда, когда все наши сограждане будут просвещенными; тогда и шах, и везир, и купец, и крестьянин, дружно взявшись за руки, станут жить одним стремлением - освободить страну от ига иноземцев!

- А разве он не этого же хочет? - спросил Сел ими, кивнув в сторону портрета шаха. - Он хочет того же, что и вы, уважаемый друг. Не он ли уничтожил влияние духовенства и власть религии над умами? Он провел нам дороги, снял с наших женщин позорную чадру... Но ему мешают бессовестные люди, которым нет дела до счастья родины.

- Ах, если бы это было так! - с тяжелым вздохом проговорил Хафиз Билури и с горечью посмотрел на сертиба Сели-ми, в словах которого ощущал горячую убежденность и непоколебимую веру. Ему было до боли жаль этого прямого и искреннего человека.

Сертиб Селими был крайне удивлен, получив приглашение Хикмата Исфагани на чашку чая. Было ли это поощрением чувства сертиба к дочери Хикмата Исфагани Шамсии или тут скрывались какие-нибудь иные расчеты?

Заинтересованный сертиб Селими отправился в загородный дом Хикмата Исфагани в Заргенде. Когда машина, проехав мимо пышных садов, отгороженных высокими заборами, остановилась у ворот дома Хикмата Исфагани, сертиб Селими увидел выходившего оттуда Курд Ахмеда, к которому относился с глубоким уважением.

- Что вас не видно, сударь? - сказал он, дружески пожимая Курд Ахмеду руку. - Не мешало бы хоть изредка вспоминать друзей!

- Очень признателен, сертиб! - сухо ответил Курд Ахмед, который отдавал должное благородному характеру сертиба, но избегал его как представителя высшей администрации. - Всегда готов к вашим услугам.

Сертиб справился о гостях Хикмата Исфагани, но Курд Ахмед ничего не мог ответить, так как в комнатах не был.

- Я зайду к вам на днях! - сказал сертиб Селими на прощание.

Сделав несколько шагов по широкой аллее сада, сертиб Селими увидел Хикмата Исфагани в обществе маленького толстого человека с рыжими бровями и огромной лысиной. В одно мгновение любопытство исчезло, уступив место раздражению. Он сразу узнал фон Вальтера.

Несмотря на настойчивые домогательства со стороны фон Вальтера, сертиб упорно уклонялся от встречи с ним и сейчас он хотел было повернуть обратно, но заметивший его Хикмат Исфагани быстро пошел к нему навстречу.

- Добро пожаловать, господин сертиб! - с изысканной вежливостью приветствовал он. - Прошу познакомиться: это наш друг фон Вальтер.

С нескрываемой неприязнью сертиб Селими пожал руку немцу, который, ответив крепким рукопожатием, даже решился пошутить:

- У восточных людей руки обычно бывают горячие, а у господина сертиба очень холодная рука.

Хикмат Исфагани, которому молчание сертиба показалось слишком явным проявлением неуважения к фон Вальтеру, улыбаясь, заметил:

- Зато сердце у господина сертиба горячее.

Фон Вальтер добавил многозначительно:

- Горячее сердце - хороший признак.

Сертиб снова промолчал.

Прогуливаясь по аллее между рядами высоких деревьев, Хикмат Исфагани заговорил о передачах берлинского радио на персидском языке.

- Народ наш невежествен, многого не знает, во многом не разбирается. Он слышал только о том, что существуют какие-то нацисты, но ничего не знает об их высоких целях и стремлениях. Необходимо, чтобы берлинское радио чаще и дольше вещало для Ирана. Ведь простой народ, чего доброго, может подумать, что немцы то же самое, что англичане и американцы.

- Я непременно сообщу о вашем пожелании господину Геббельсу, улыбнулся фон Вальтер. - А каково мнение господина сертиба по этому поводу? Вы слушаете наши передачи?

Сертиб встретился с острым взглядом из-под густых рыжих бровей и не оставил без ответа непосредственно к нему обращенный вопрос.

- Слушаю, но не регулярно.

- Жаль, очень жаль! - вмешался Хикмат Исфагани. - Я лично не пропускаю ни одной передачи. Как только наступает время, так даже уши начинают чесаться! Ха-ха-ха!..

- Это потому, что вы к ним привыкли! - улыбнулся сертиб. - Всякая привычка подобна опиуму. От нее трудно отделаться.

Фон Вальтер, прислушивавшийся к каждому слову, не преминул про себя отметить, что сертиб сравнил немецкую пропаганду с опиумом. Но Хикмат Исфагани, обрадованный тем, что сертиб наконец-то заговорил, продолжал с улыбкой:

- Вы совершенно правы, господин сертиб. Радио, пресса все равно что опиум. Пользуешься ими - наживаешь головную боль, а без них - скучаешь.

- Это верно, но отчасти! - подхватил фон Вальтер, решив внести ясность в вопрос. - Конечно, на свете немало радиопередач и газет, действие которых сходно с опиумом. Но германское радио возвещает миру лишь истину, как в науке, так и в политике...

- Как, например, преподносимая миру расовая теория! - спокойно вставил сертиб Селими.

Хикмат Исфагани косо посмотрел на него, а фон Вальтер сделал вид, что не уловил иронии, заключенной в словах сертиба.

Совершенно верно, господин сертиб, расовая теория, - подтвердил он, величайшее открытие немецкой научной мысли, указывающее путь к спасению человечества.

- Ну конечно, конечно! - вмешался Хикмат Исфаганн, весьма смутно представлявший себе сущность расовой теории. - Расовая теория - великая проблема... Человечество вздохнет свободно только тогда, когда будут сняты все границы и откроются торговые пути...

- Что такое история человечества? - прервал его фон Вальтер. - Борьба племен, наций, рас! Кровь, вечно кровь! Нам суждено раз и навсегда осушить эту кровь. Как вы думаете на этот счет, господин сертиб?

В тоне фон Вальтера сертибу Селими почудился открытый вызов; оставить этот вызов без ответа он считал невозможным.

- Кровопролитиям может положить конец лишь вечный и нерушимый мир между нациями и расами, но не взаимная вражда и ненависть, - сказал он спокойно и твердо.

- При условии, если каждая нация знает свое место.

- Конечно, - подтвердил сертиб Селими, вкладывая в свои слова нужное ему значение. - Каждая нация должна жить у себя дома в соответствии со своими вкусами и желаниями, и отнюдь не лезть в чужой дом и не диктовать там свою волю.

Фон Вальтер, нервно затеребив волосы на висках, приготовился к решительному прыжку.

- Вы, господин сертиб, умный человек, любите свою нацию и хотите мира. Вот мы и предлагаем вам свою дружбу и мир.

Уловив наконец, подлинное значение затеянного спора, Хикмат Исфагани воскликнул:

- Так будьте друзьями, будьте союзниками, господа! Что пользы от вражды? - И он попытался соединить руки фон Вальтера и сертиба.

- Это верно! От дружбы с немцами вы ничего не потеряете, - проговорил фон Вальтер, протягивая руку сертибу Селими. - Эта дружба поднимет вас на такую высоту, что глаза людей всего Ирана с благодарностью будут устремлены на вас, сертиб.

Оскорбленный этой выходкой политического авантюриста, осмелившегося навязывать ему позорную сделку, сертиб Селими с негодованием отвел руку.