Сердце Агрессора - Андрей

Я оставил его на пороге новых приключений, но теперь в них мелькает и мое лицо. Я оставил его на краю зловеще красного круга выжженной степи. Тогда еще с Конвикта не имели права запрещать посадку корабля землян, и звездолет начал садиться прямо на рассвете, когда дуют ураганные ветры, и роса шипит от беспрерывных потоков огня, вырывающегося из бойниц, начиненного глупой автоматикой Бункера. Это был прошлый прилет землян. Тогда еще не было меня, ходил под стол пешком Хауэлл, а Токугава, должно быть, пошел в школу и учил первые буквы алфавита…

Хокки, нахохлившись, как вечерний зверек фику, сидел недалеко от меня и остекленевшими глазами смотрел на спинку кресла прямо перед собой. Он горевал. Он, как живое напоминание об Иле. Он, как Реутов: и близко, в сердце, и далеко.

Я не мог больше оставаться один. Как человек, которого переполняет горе, спешит им поделиться, так и я хотел с кем–нибудь поговорить. Я подошел к Хокки.

— Не грусти, Хокки. Ты не один!

— И он не один, офицер.

— Зови меня Тони… …Почему ты пошел за Реутовым?

— Он идет путем добра!

Впереди ослепительно блестели окна большого города. Города, куда лежал наш путь.

Выжженная земля проваливалась под ногами, и на ее поверхности оставались наши следы. Черные, бурые, красные скелеты травы хрустели под ногами.

Как легко было перешагнуть границу между живой землей и вот этой, как грустно и страшно идти было по ней. Траурной музыкой звучал скрип болтающейся на ветру двери в Бункер. Такой скрип уже не страшен после сверхчеловеческой атаки Реутова.

С каким облегчением мы с Мичи перешагнули высокий порог стальной двери. Перешагнули и сразу остановились. Перед нами лежал победивший автоматику Реутов. Он существенно, если не сказать больше, изменился. Почти вся левая половина его тела и вся левая щека блестели в свете тусклых синих ламп оголенным живым мясом. Кое–где обгорелые кусочки кожи еще остались, но и они отпадали прямо на глазах, едва он начинал шевелиться.

— Мне плохо, Ларри… — прохрипел он.

— Я могу чем–нибудь помочь?! — сразу отозвалась я, но он с гримасой боли на лице отказался от помощи.

— Идите, смотрите, ничего не трогайте! Особенно на пульте! И закройте двери! — ему было очень тяжело говорить.

Силы быстро оставляли его, и мы ни чем не могли помочь. Слезы навертывались на глаза от жалости, и слабым было утешением, что любой человек кроме него уже умер бы от такой раны в этом грязном бетонном гробу.

— Пойдем, Ларри, поищем хотя бы воду, — усталым обреченным голосом сказала Мичи. — Нужно промыть раны.

Нужно было целую реку, чтоб промыть такие раны, но я согласилась — лучше хоть что–нибудь делать, чем просто стоять и смотреть, как человек мучается.

— Возьмите оружие! И осторожнее там! — услышала я мысль Реутова. Хорошо хоть думать ему не было больно.

Мы с Мичи закрыли дверь на засов, осторожно вытащили из–за ремня Иля пистолет и пошли по укрытому сумраком коридору.

Нам попадалось множество дверей с разными нарисованными знаками, но большинство из них были заперты, а за легко открывающимися дверьми стояли какие–то громоздкие, блестящие машины. Множество разноцветных огней переливались на них, но вот воды не было ни капли.

Знак на двери, изображающий бьющий фонтан, вселил в нас надежду в успех нашего предприятия. Дверь не была заперта, но петли сильно заржавели, и нам с Мичи пришлось навалиться на нее, чтоб протиснуться внутрь. Я пролезла первая, сразу наткнулась на что–то невидимое в кромешной темноте, царившей в большой, судя по эху, зале, споткнулась и упала. Мичи яростно заработала локтями и в итоге приземлилась рядом со мной.

Как только стих шум падения наших тел, я услышала постороннюю возню где–то рядом, топот маленьких когтистых лапок, а потом совсем рядом с местом предполагаемого падения Мичи зажглись светом, долетающим из более или менее освещенного коридора, две пары широко расставленных зеленых глаз.

Мичи взвизгнула и, забыв про узость щели, ведущей в спасительный коридор, выскочила из комнаты. Я на корточках, поминутно оглядываясь, тоже выползла наружу. Я не кричала не потому, что не испугалась, просто ужас перехватил горло тугим комком, и кроме щенячьего визга из него ничего выдавить было нельзя.

Мы долго сидели на полу напротив злополучной двери. Руки дрожали, и тяжелый пистолет прыгал, как сумасшедший. Сердце стучало, как барабан, отдаваясь в ушах. Наконец я более или менее отдышалась и сказала хриплым голосом:

— Реутову нужна вода!

Мичи, не потеряв свой обреченный вид, встала и, шатаясь, пошла к двери.

— Стой!

Она сразу остановилась и обернулась.

— Там нужно зажечь свет!

Мичи пожала плечами, подошла и села рядом со мной.

— Нужно, — согласилась она уже сидя.

Я оторвала кусок тряпки от своей куртки, перевела переключатель пистолета на минимум, положила тряпку к дверям и подожгла ее. Ткань сразу ярко вспыхнула, но быстро прогорела. Мы смотрели на нее, пока не потух последний уголек, а потом Мичи, широко улыбнувшись, стянула с себя платье, свернула тряпку в жгут и отдала мне.

При свете эти твари вовсе не были страшными. Обыкновенные ночные подснежники. Такие же бегают по норам в снегу ночью, и кусают за ноги, если провалиться. Ничего хорошего в таких укусах не было, и я долго стреляла по ним, пока они не разбежались по темным углам. Пока я стреляла, Мичи нашла выключатель и зажгла такой же, как в коридоре свет.

В комнате плескался целый бассейн воды. Синеватая в отблесках ламп, она казалась нам живой и волшебной. Влагой, способной затушить огонь над росой.

5. Джозеф Чеймер:

Звезды! Такие добрые, веселые светлячки. Такие поэтические фонарики, так и зовущие к себе, когда ты, задрав голову, стоишь на прочной земле. И такие холодные, надменные, кипящие гравитационные ловушки, когда ты в космосе. До свидания, ласковые монстры!

Я, как мог, помогал своему другу — звездолету. Мы с ним вдвоем всегда ведем себя, как настоящие мужчины. Он понимает меня, я его. Я всегда знаю, чего хочет он, и не стесняюсь говорить, чего хочу я. Компания и торговый флот пользуются этим, но я не жалуюсь. Мне нравится быть другом такого гиганта.

Мы боялись навредить планете и поэтому спускались очень медленно. Звездолет понимал, что силен и не спешил. Я тоже особо не торопился давить стоп–башмаками почву Конвикта. Погода, как уверяло местное командование, успокоилась. У них там внизу был самый разгар полдня. Так что посадить корабль мог любой стажер.

Мы прошли опасный участок входа в атмосферу, и я мог расслабить напряженные мышцы. Откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

И он, инопланетянин, мой злой дух, сразу возник перед глазами.

Реутов сильно изменился: на половину обожженный, весь в копоти и крови. Одежды на нем почти не было — так, лохмотья.

— Ты? — сказал он.

Я все же смог удивить этого монстра. Правда, пришлось проваляться чуть больше недели под медицинским колпаком.

— Я! — даже мысль моя ликовала.

— Живой?!

— Еще как! Мечтаю увидеть по ближе твою гнусную харю.

— Увидишь.

— Где? Когда?

— Передай своему командиру, что некий Реутов, бывший завоеватель планеты Конвикт, забрался в Бункер и теперь очень желает его видеть.

— А если он не согласится с тобой встретиться?

— Я взорву Бункер, и вы навсегда останетесь на планете.

— Зачем тебе нужна эта встреча?

— Это нужно всем жителям планеты.

— Громкие слова! А как же со Стальной планетой?

— Потом! Я теряю энергию. Ваш Бункер — крепкий орешек!

— Я могу помочь? — неожиданно для самого себя выпалил я.

— Если захочешь, то — да.

— Что нужно делать?

— Очень сильно захотеть передать мне силы.

— И все?

— Да. До встречи. Теряю энергию… — его голос у меня в голове быстро стихал и спустя минуту я видел только свои темные веки.

Ему все–таки удалось победить мою неприязнь, и я сидел в полной растерянности, совершенно забыв, что он покушался на мою жизнь. Когда снова увидел его, каждая клетка моего мозга требовала мести. Я был готов к новой атаке, но вместо жестокого агрессора увидел… Да черт его знает! Я не знал, что и думать.

И еще он разжег во мне любопытство. А я с самого детства такой. Меня с младенчества интересовало: что же там внутри игрушек. Наверное, именно любопытство толкнуло меня в школу астронавтов и заставляло задавать вопросы о Стальной планете.

Теперь любопытство спрашивало меня, что же там случилось с Реутовым. Со своим чувством я спорить не осмелился, и пальцы побежали по клавишам связи с главным мозгом звездолета.

— Ты можешь переправить человеку на планете немного энергии? — побежала строка по экрану. Ответ мне не понравился: