Приговор на брудершафт - Геннадий Геннадьевич Сорокин

изучил данную книгу вдоль и поперек, – продолжил Виктор. – Я заочно знаю всех участников произведения и их действия в этой небольшой пьесе. Я знаю такие анатомические подробности самой младшей участницы, которые постороннему человеку знать не надо. Смею заметить, что вы выглядите в этой пьесе наилучшим образом.

– Что вы хотите от меня и кто вы такой? – прошептала Осокина.

– Меня зовут Виктор, я представляю одну могущественную организацию, упоминать наименование которой лишний раз не стоит. Ознакомьтесь с одним документом.

Воронов вынул из кожаной папки первый лист допроса Валентины Жигулиной.

– Подпись узнаете? – строго спросил он. – Это ваша подпись? Надеюсь, дальнейшие комментарии не требуются? Я пришел не из праздного любопытства, а поговорить на серьезную тему, которая заинтересовала мое руководство.

– Если вы все знаете, то чем я могу помочь?

– Меня интересует ваше, именно ваше видение того, что происходило в квартире Дерябиных. Излишне натуралистические протоколы допросов Буглеева не могут передать внутренней атмосферы в квартире. Следователь Буглеев увлекся интимной стороной дела и не смог отразить отношения между участниками этих давних событий.

– Зачем это вам? – начала приходить в себя библиотекарша.

– У моего руководства есть все основания полагать, что гражданин Долматов осужден незаконно. Расследование судьбу Долматова не облегчит, но поможет нам выявить тактические упущения в работе следственных органов. От вас требуется рассказ в произвольной форме о том, как вы были приглашены к Дерябиным и что там происходило, с вашей точки зрения. Были ли какие-то намеки, что Екатерина Дерябина хочет сфальсифицировать обвинение и посадить Долматова за преступление, которое он не совершал.

– Буглеев заверил, что вина Долматова доказана, и никакие увертки ему в суде не помогут.

– Давайте не будем вдаваться в юридическую сторону дела и анализировать доказательства. Меня интересуют не они, а взаимоотношения в коллективе, случайно сложившемся восемь лет назад.

Осокина задумалась. Виктор не торопил. Начало разговора складывалось благоприятно, так что форсировать события не стоило.

– Почему вы пришли сюда, а не вызвали меня к себе… на работу? – спросила она.

– Вы хотите получить повестку? – «удивился» Воронов. – Я собирался оставить наш разговор в тайне и не выносить на всеобщее обсуждение интимные подробности… Но как хотите! Я могу выписать повестку, и тогда вам придется объясняться с руководством, что вы натворили и почему вас вызывают не в милицию, а в более солидную организацию.

– Нет-нет! – спохватилась Осокина. – Я не это хотела сказать. Я ценю ваше чувство такта, но сейчас неподходящее время для разговора. Мне надо ехать за ребенком в детский сад, а потом еще полчаса добираться до дома… – Библиотекарша вновь задумалась. – Если я предложу вам встретиться в субботу в общежитии, в комнате моей подруги, это не будет выглядеть вызывающе? Домой к себе я вас пригласить не могу. Муж уехал в командировку, соседи любопытные, вместо откровенного разговора я буду нервничать.

– Я готов встретиться где угодно.

– От меня не потребуется подписывать какие-либо документы?

– Я занимаюсь реконструкцией событий, а не восстановлением справедливости. Законность – это по части моих боссов, а мой удел – встречаться с людьми и добывать сведения. По результатам нашей встречи я даже справку выводить не буду. В общем отчете укажу ваше мнение, без ссылки на фамилию источника. Конфиденциальность прежде всего!

Осокина назвала адрес и время встречи. Воронов попрощался и поехал в школу. По пути он попытался просчитать риски, которые может принести предстоящая встреча, и решил, что ничем особенно не рискует.

«Если меня задержат в общежитии, я скажу, что познакомился с Осокиной на улице, она предложила встретиться в уединенной обстановке. Я согласился. Почему бы мне не познакомиться поближе с хорошенькой женщиной? Ах, у нее муж есть? Не знал. Мои сочувствия ему».

На ужин Воронов не успел. Заботливый Рогов принес из столовой яйца, хлеб, масло. Вскипятив чай, Виктор подкрепился, стал обдумывать дальнейший план действий.

– Ты во сколько думаешь прийти? – спросил Рогов. – Завтра в школе дискотека. Можем познакомиться с кем-нибудь.

– Рад бы развеяться, да не могу! Завтра у меня важная встреча.

– Ворон, ты скоро чокнешься с этим Делом! Сожги его и забудь.

– Не могу. Оно засосало меня, как трясина, как жернова. Пока я не размотаю этот клубок, не успокоюсь.

13

По субботам, после занятий, в школе была генеральная уборка. Курс Воронова отмывал четвертый этаж учебного корпуса и лестничный пролет до первого этажа. Виктор хотел в эту субботу увильнуть от мытья полов, но не удалось. Оттирая ступеньки, он считал минуты до окончания уборки. Наконец Трушин скомандовал: «Готово! Можете расходиться». Воронов рванул в общежитие. За пару минут он переоделся в гражданскую одежду, сунул удостоверение в карман и призадумался: «А стоит ли его брать? Осокина считает, что я из КГБ. Если она задумает провокацию, то ее сообщники обыщут меня и не поймут, кто я такой на самом деле. Пока они будут строить предположения, я приглашу их прогуляться до управления КГБ и там установить мою личность. Ни один псих в КГБ не пойдет. Отсюда вывод – удостоверение надо оставить».

Всю дорогу до места встречи Воронов ощущал себя «раздетым», настолько он привык иметь удостоверение под рукой. Только у крыльца девятиэтажного панельного общежития он заставил себя забыть о пустом кармане.

Осокина встретила гостя одетая в домашний халат. Неформальный характер встречи должны были подчеркнуть распущенные волосы и минимум косметики. Комната гостиничного типа, в которой они встретились, была небольшой. В ней поместились только диван, шкаф, стол у окна и холодильник в углу. С первого взгляда Воронов не смог определить, чем занимается хозяйка комнаты и на какое время она покинула жилище. Осокина в комнате подруги вела себя уверенно. Она вскипятила чай, разлила его по чашкам, выставила на стол вазочку с печеньем.

Виктор, чтобы сразу перейти к делу, стал задавать интересующие его вопросы, и вскоре беседа превратилась в допрос.

– Катя Дерябина всегда была симпатичной девушкой, – начала Осокина. – Знаете поговорку «Если у девушки есть что показать в восьмом классе, то в десятом у нее есть что рассказать»? У Кати было что показать в восьмом и было о чем рассказать в десятом. Она всегда пользовалась успехом у парней и даже у мужчин. Материально она стала обеспеченной после седьмого класса, до этого я каких-то изысканных вещей у нее не замечала. Весной 1974 года погиб отец Нечаевой Марины. Он был начальником треста или управления, которое занималось лесозаготовками, а отец Кати был его заместителем. Нечаев поехал с инспекцией в Чегдомын, там его задавило бревнами на складе лесной продукции. Вместе с ним погибли корейский генерал и еще несколько человек. Начальником треста стал отец Кати. Поговаривали, что в ту поездку должен был отправиться Дерябин, но он заболел, и пришлось поехать Нечаеву. С тех пор отец Кати помогал семье Нечаевых. Марина иногда неделями жила у них дома.

Как-то отец Кати выпил и говорит: «У меня три дочери. Две умные, а третья – дура!» Третья – это Катя. Отец ее не любил и считал, что она ему не родная дочь. Марина рассказывала, как пьяный Дерябин требовал у жены признаться, с кем из его друзей она ее нагуляла. Она действительно внешне не похожа ни на отца, ни на мать, ни на сестру, а вот с Мариной ее сходство просто поразительное. Когда они на дискотеке знакомились с парнями, никто не верил, что они не сестры. В этом сходстве была бы интрига, но отец Нечаевой до 1968 года работал на лесозаготовках в Томской области и отцом