Приговор на брудершафт - Геннадий Геннадьевич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если бы Катерина Дербенева решила рассказать о своей жизни начиная со школьных лет, то Буглеев бы начал с ее воспоминаний о сдаче экзаменов в восьмом классе?
– Если бы счел нужным, то да. Ты не путай протокол допроса свидетеля на предварительном следствии и пересказ этих же показаний в обвинительном заключении. При допросе на предварительном следствии ты волен записать в протоколе допроса все, что захочешь, а в обвинительном заключении изложишь только суть. Как я понял из рассказа Алексея Ермолаевича, если бы не Буглеев, то по делу было бы непонятно, как в квартире Дербеневых появился обвиняемый. Если это так, то в методике Буглеева есть определенный смысл, если не прямой, то косвенный.
– Хорошо, согласен. Начал Буглеев издалека, но зачем такой эротизм в допросах? Мало ли что почувствовала Нечаева, сидя на коленях у обвиняемого.
– Вернемся к УПК. Следователь имеет право записывать показания слово в слово.
– Куда ни кинь, всюду клин! – воскликнул Воронов. – Если Буглеев записывал их показания слово в слово, то все свидетельницы – эротоманки, ни одной скромницы нет.
Мужчины засмеялись.
– Не любишь, когда тебя по носу щелкают! – заметил Усталый Сокол.
– Расскажу тебе поучительную историю. – Хозяин показал Сапунову на пустые рюмки и продолжил: – В конце 1960-х годов было у нас одно интересное с процессуальной точки зрения Дело об изнасиловании малолетней. Фабула проста: мать использовала свою 13-летнюю дочь как проститутку, сдавала ее на ночь всем желающим. Плату брала минимальную: с кого бутылку водки, с кого трешку, с кого бутылку вина и пачку папирос. Девочка была не совсем психически здорова, в школу не ходила. Семья жила в ужасающей нищете, величайшим лакомством для детей были конфетки-«подушечки» с повидлом. При допросе малолетней потерпевшей мы встали в тупик: она не знала, как цензурно называются мужские и женские половые органы, как цензурно называется половой акт. Матом девочка владела виртуозно, а вот назвать мужской половой член даже детским безобидным словом – не могла. Встал вопрос: как записывать ее показания? Если заменить в ее рассказе нецензурные слова литературными, то адвокат на суде заявит: «Девочка таких слов не знает! Всю историю с изнасилованием за нее выдумали вы». Матом протокол допроса писать не будешь. Как бы ты поступил на месте следователя?
– Вызвал бы детского психолога, и он бы перевел ее слова в литературную форму.
– В то время психологов не было, тем более детских. Мы поступили проще: нецензурные слова записали через точки, а рядом, в скобках, привели литературную расшифровку. К чему я тебе рассказал эту историю? Если бы Буглееву задали вопрос, какого черта он в подробностях описывает оргии в квартире Дерябиных, он бы «удивился» и сказал: «Почему я должен искажать показания свидетелей? Как они говорили, так я и записывал». Ну как, дружище, два-ноль в пользу Буглеева?
– Русские не сдаются! Если с формальной стороны к Буглееву не в чем придраться, то как расценивать его подпись? Он же не в любовном послании рожицы рисует, а в официальных документах. Есть у вас авторучка? Я нарисую, как он подписывался.
– Не надо. Я пять лет с ним в одной прокуратуре работал и знаю, как он человечка в шляпе выводит в конце подписи.
– Вот мы и подошли к сути! – вставил Сапунов. – Не один Буглеев за деревьями не увидел леса. Только лес у вас разный: ты, Виктор, в действиях Буглеева ошибки ищешь, а надо было бы понять общий дух изложения.
– Погоди, – остановил Усталого Сокола хозяин. – Парень ничего не поймет, если не объяснить антураж и тайную сущность действующих лиц. Начнем с Буглеева. Его отец в 1979 году был освобожденным секретарем партийной организации крупнейшего на Дальнем Востоке оборонного предприятия. У него в кабинете стояла «вертушка» – телефон прямой связи с оборонным отделом ЦК КПСС. Поговаривали, что он метит на высокий пост в Москве. Сын всю жизнь жил под гнетом отца: по его указанию поступил в институт на юридический факультет, потом пошел работать следователем прокуратуры. У Буглеева, как у солдата-дембеля, был календарик, в котором он отмечал, сколько дней ему осталось до пятилетнего срока, установленного отцом. Буглеев прокурору района открыто говорил, что ни дня лишнего не проработает. Вынужденный идти по дорожке, указанной отцом, Буглеев издевался над окружающими, как только мог. В институте прогуливал занятия, к экзаменам не готовился, но закончил альма-матер с красным дипломом. Никто не хотел выглядеть правдолюбцем перед его всесильным папашей. Наш прокурор как-то сказал Буглееву: «Нельзя ли подпись поскромнее сделать?» Он на другой день таких вензелей накрутил, что прокурор сдался и разрешил ему делать, что хочет, лишь бы за рамки закона не выходил.
– Марченко дело передали, чтобы он составил нормальное обвинительное заключение, без перекоса в эротику? – догадался Воронов.
– Именно так, – подтвердил Иван Иванович. – У Буглеева, как я понимаю, были проблемы по мужской части, вот он и выплескивал свои эротические фантазии на бумагу. Буглеев при мне допрашивал Нечаеву. У него только что слюнки не текли, когда он из нее подробности первой ночи с Долматовым выпытывал. Про Буглеева тебе все понятно?
– Где он сейчас? – не задумываясь, спросил Виктор.
– Как где? – удивился Иван Иванович. – В крайкоме партии, где и положено сыну уважаемого отца. Он из прокуратуры прямым ходом перешел в крайисполком, а уж оттуда на партийную работу. А вот отцу его не повезло. Он подорвал здоровье на производстве и вместо ЦК угодил в пенсионеры. Но до того, как сойти с арены, сыночка пристроил и с нужными людьми познакомил.
– Кажется, я начинаю понимать, где собака зарыта, – сказал Воронов. – У Дерябиных папа тоже не слесарем работал?
– Ты что-нибудь знаешь об организации «Дальлеспром»?
– В первый раз слышу.
– Давайте выпьем! – предложил Сапунов. – Про лесозаготовку без ста граммов даже начинать не стоит.
Мужчины выпили, закусили, поговорили на отвлеченные темы, и хозяин продолжил:
– Советский Союз снабжает нефтью, зерном и оружием все страны социалистического лагеря и всех бездельников на свете, кто объявляет о социалистической ориентации. Европейские страны СЭВ[4] худо-бедно по долгам расплачиваются, а с азиатскими социалистическими странами все сложнее. Они бы и рады заплатить, да нечем. Две страны избрали оригинальный путь погашения долгов – они направляют к нам рабочую силу, в которой наша страна не нуждается, но вынуждена ее принять. Вьетнам посылает девушек работать на советские предприятия легкой промышленности, а Северная Корея – мужчин на лесозаготовки.
– У нас в областном центре полно вьетнамок, – вставил Воронов. – Они прядильщицами и мотальщицами на заводах химволокна работают. Зачем они нам нужны, никто не знает. У нас своих мотальщиц хватает.
– У этих девушек 30 процентов из зарплаты высчитывают в счет погашения долга Вьетнама перед СССР. Экономическая составляющая их труда невелика, а вот в политическом аспекте участие вьетнамской молодежи в совместном труде с советским пролетариатом трудно переоценить. Корейцы предпочли послать молодых здоровых мужчин. Они занимаются тяжелой работой – заготавливают лес в непроходимой тайге. У нас в крае они трудятся в основном в районе поселка Чегдомын. Ты что-нибудь о внутригосударственном устройстве КНДР знаешь?
– Говорят, что у них такой же режим, какой был бы у нас, если
