Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену - Михаил Михайлович Марголис

тем не менее буду со своими музыкантами. Хотя кого-то, возможно, и позову, как когда-то Николая Девлет-Кильдеева или Сашу Дитковского. Если опять буду использовать трубу, то Сашу позову обязательно. Он лучший в мире трубач. А вот на концерте в «Крокус Сити Холле» появятся Сергей Мазаев, Валера Меладзе, Вова Пресняков, Александр Маршалл.

– У тебя возникали сомнения – акцентироваться ли публично на своей круглой дате или постараться ее завуалировать?

– Сначала хотела сделать нечто в духе антиюбилея. Но потом подумала: если в таком возрасте нормально чувствую и выгляжу – это в принципе круто. Пришлось, конечно, над собой немного поработать. Женщины и мужчины по-разному воспринимают некоторые цифры, да и общественное мнение слегка поддавливает. Про 50-летних дам нередко говорят – это уже старая калоша. А я в некотором смысле превратилась в экспонат. На моих концертах некоторые сейчас удивляются: ей уже 50? Ни фига себе! Ну что ж – тоже приятно.

– Еще в первом твоем альбоме появлялся романс Вертинского «Ваши пальцы пахнут ладаном». Не думаешь сегодня обратиться к подобной форме, дабы органично чувствовать себя на сцене?

– Ну, песни Вертинского у нас не спел только ленивый. Мне хочется сегодня не столько петь песни Александра Николаевича, сколько продолжить его традицию, стать женской вариацией Вертинского в наши дни. Вообще чувствую с ним некую духовную близость. Он мог бы стать моим другом, братом, возлюбленным. Мне кажется, ему понравилось бы то, что я делаю. Мы с ним на одной волне.

– Тогда тебе нужно больше драматической надломленности, рефлексии в песнях, а ты, напротив, выглядишь сейчас скорее озорной, задорной, оптимистичной.

– Да. Это парадокс. Вот в 18 лет я была полна трагизма, хотя ничего особо серьезного со мной не происходило. И наоборот, когда в моей жизни начали случаться вещи, которые действительно грозили оставить шрамы на моем нежном сердце, у меня появилось отношение к жизни веселое и фатальное, без надлома.

– Твой старший сын уже взрослый и давно живет не с тобой, в Канаде. Это тебя как-то царапает или у вас налажено нормальное общение?

– Общение налажено, хотя чувство вины у меня есть. Когда он был поменьше, предъявлял мне претензии: «Как же ты, мама, уехала в другой город и оставила меня одного?». Я объясняла: «Представь, Васюшка, вот у тебя выбор: заниматься в жизни тем, чем хочешь больше всего, или отказаться от этого, но остаться рядом с любимой мамочкой, что бы ты сделал?». Он подумал и сказал: «Да, наверное, ты права». Это нас примирило. Но все равно, вспоминая его маленького, я, конечно, понимаю, что любви и нежности ему недодала. Сейчас, кстати, решила вытащить его пожить в Москве, чтобы мы ощутили себя единым целым, и мой младший сын побыл рядом со своим старшим братом. Ему не хватает такого общения.

– А последовать в Канаду и там воссоединить своих детей ты не можешь?

– Нет. Я же тут востребована. А там что? Стать домохозяйкой? Этого я не смогу.

Странная Линда и ее создатель Макс

На том же «Поколении-93», где чествовали Свиридову, «Открытием года» назвали певицу Линду за клип «Игра с огнем», снятый Федором Бондарчуком. Считалось, что именно Федя познакомил 16-летнюю Линду с молодым перспективным курганским музыкантом Максом Фадеевым, дабы тот усилил аранжировку ее первого хита. Фадеев уже был «засвечен» на ТВ и в музыкантской среде, являлся лауреатом еще советского телеконкурса «Ялта-90». Однако, его вертикальный взлет начался именно в альянсе с загадочной девушкой, даже настоящее имя которой скрывалось от широкой публики довольно долго.

Ничего страннее Линды отечественная поп-индустрия тогда не знала. Клип на «Игру с огнем», где певица слегка смахивала на Гвен Стефани с подрисованными усами, не только получил приз, но и запомнился многим. Степан Полянский рассказывал мне какие-то удивительные сведения о Линде и уверял, что она вот-вот станет суперзвездой.

Однако минул год, затем другой с «поколенческого» успеха, а кроме периодических слухов о Линде, ничего не появлялось. Но потом прорвало – клип за клипом, с навороченным видеорядом, неожиданным трип-хоп-этно-готическим музыкальным материалом и мистификацией вместо фактов. Девушка продолжала скрываться от прессы и столичной тусовки, порождая пересуды – о себе, своем окружении, методах творчества, степени таланта и уровне материального благосостояния. Она не появилась даже на презентации своего очередного клипа, хотя действо происходило у дверей ее московской студии на Скаковой аллее, где она в тот момент репетировала.

Одни полагали, что подобная закрытость – продуманный ход, другие рассуждали о несметных богатствах ее отца-банкира, третьи уверяли, что девушка ничего собой не представляет, но работает с добротной командой профессионалов, создающих ей оригинальное звучание и картинку. Но наверняка никто ничего не знал. А интернета тогда не было. Поэтому даже ответить на вопрос – популярна Линда, в конце концов, или нет? – точно не мог ни один представитель российского шоу-бизнеса. Первые несколько лет своей карьеры певица не давала сольников в Москве, а о ее триумфах в других точках страны молва особо не распространялась. Зато было известно, что «под нее» открыли целый рекорд-лейбл «Кристальная музыка». И «денег на этот проект не жалеют».

Ранней осенью 1996-го, когда готовился альбом «Ворона», ставший впоследствии бестселлером в дискографии Линды, я-таки пообщался с ней в ее студии. Это был редчайший для нее в то время шаг. И сделала она его, конечно, в присутствии (и при активном участии) Фадеева, с которым я не раз общался прежде, который знал меня как уже известного московского музыкального журналиста, ведущего своей авторской еженедельной полосы в газете «Куранты», обозревателя «Известий» и постоянного участника популярнейшего телевизионного ток-шоу «Акулы пера». Упоминаю об этом, дабы объяснить, что в ином случае беседа со Светой Гейман (таково настоящее имя Линды) могла тогда и не состояться. Это позже, став взрослой женщиной, пожив в Греции, перезапустив карьеру, Линда не раз приходила в мои радио– и телепрограммы, и самостоятельно общалась со мной по полтора-два часа. А в 1996-м, 19-летняя дочь владельца Лада-банка Льва Исааковича Геймана, в разговоре смотрелась трепетной ланью, прятавшейся за своим демиургом Максом, и говорила кратко, порой словно по заученной инструкции. А Фадеев усиливал ответы выверенной «правдивостью», которой не стоило оппонировать, иначе общение бы не клеилось.

– О финансах, вложенных в проект, ходят легенды. Самая устойчивая – богатый отец Линды помогает дочке стать знаменитой, хотя она того не заслуживает.

Макс: Глупость это все!

Линда: Папа мой – обычный банковский служащий.

М: У нас просто грамотно поставлена работа. Есть спонсоры, их логотипы ставятся на пластинках и т. п.