Верность - Константин Локотков

— Да, я думаю. Значит, договорились?

— Да, да.

— Хорошо.

Сказав, что консультироваться можно будет у него, Ванина, и у профессора Ильинского, Александр Яковлевич неожиданно спросил:

— А скажите, я вас часто вижу с Ремизовым. Вы с ним что, дружите?

— Да. Я с ним живу в одной комнате.

— Вы живете с ним?! — обрадованно воскликнул Ванин. — Очень хорошо!

Федор не задумался сразу, почему Ванин так доволен его дружбой с Аркадием. Если мы любим товарища, то, естественно, признаем, что и другие должны его любить. Только после Федор вернулся к своим размышлениям о том, почему Ремизов во всем поддерживает Ванина и чем объяснить их взаимное теплое отношение друг к другу, хотя они вовсе не были товарищами. Объяснить их отношения симпатией схожих по характеру людей он не мог. Тут было что-то другое. Что именно? Федор не знал, а спросить у Ванина стеснялся.

Но если бы Федор спросил, он узнал бы, что Ванин любит Ремизова за его деловые и человеческие качества, которые определялись одним словом: идейность.

Пожалуй, это были те же самые качества, за какие и Федор считал Аркадия лучшим своим другом, но не мог это ясно выразить.

Да, Ванин доволен дружбой Ремизова и Купреева. С гордостью он подумал, что в работе по воспитанию студентов есть еще один союзник: сама атмосфера института, чистая советская атмосфера дружбы, товарищества, ясных, человечески добрых отношений…

…Выйдя от секретаря парткома, Федор хотел спуститься в Большую техническую аудиторию. Пройдя несколько шагов, он остановился.

В полутьме, опираясь о перила локтями, стоял Семен Бойцов и смотрел вниз, в пролет между лестницами.

— Товарищ Бойцов! — позвал Федор.

Семен вздрогнул и выпрямился. Узнав Федора, нахмурился и опустил глаза.

— Товарищ Бойцов, вы почему не идете вниз?

— А что там? — не сразу и глухо уронил Семен.

— Как что? Там вечер…

— Ну и пусть… — Семен поискал карманы пиджака и, спрятав в них руки, боком, чуть подогнув ногу, прислонился к перилам.

«Да, странный он, конечно», — подумал Федор и вдруг почувствовал, как краска залила лицо. Черт побери, как он мог забыть! Пригласил в свою комнату — и успокоился: сделал дело! Не мог сообразить, что Семен сам, по своей робости, ни за что не переселится, — надо пойти, еще раз позвать, вместе с ним, наконец, перетащить его вещи. Нет, куда там, перегружен высокими делами! Дескать, очень большой руководитель, полторы сотни людей, и какую-то там единицу — Бойцова — можно и упустить. Если и вспоминал, то с недоумением: чего он ждет? Почему не переходит? И вновь забывал в толкотне будней. Ах, чинуша, чинуша, дожидаешься ежедневных напоминаний секретаря парткома — у него меньше дел!

— Слушайте, товарищ Бойцов, — тихо и просительно, дотрагиваясь рукой до борта пиджака Семена, заговорил Федор, — вы меня извините… Я вас тогда пригласил в свою комнату и — замотался… Откровенно говоря, забыл!

Он, укоряя себя, качнул головой и заглянул в лицо Семену.

— Вы не передумали? Я к вам завтра зайду, и мы… — ободряюще улыбнулся и, взяв Семена за локти, чуть сжал их, — мы переедем. Хорошо?

— Хорошо, — потупился Семен.

Федор проводил его до общежития.

Виктор встретил Бойцова равнодушно.

— А, новый квартирант! — И опять повернулся к окну, попыхивая папиросой. Потом выглянул в коридор, спросил у кого-то: — Кипяток есть, не знаете? — Взял чайник, ушел.

Вернувшись, он неторопливо принялся пить чай, хмурясь и думая о чем-то постороннем. Сказал, не поднимая глаз:

— Бойцов, пей чай.

— Благодарю, я пил.

— Ну, смотри. Было бы предложено.

Взял книги и, сказав Аркадию: «Если кто будет спрашивать, — я в Большой технической аудитории», — ушел.

Зато Аркадий Ремизов оказался очень радушным хозяином.

— Ага! — проговорил он, поднимаясь с койки и откладывая книгу. — Пришел? Давно бы так. Давай сюда чемодан. Вот тумбочка. Это твое отделение. Подожди, я уберу шахматы. Играешь в шахматы? Чудесно! Пока чемпион комнаты — я. Тебе это известно? Неизвестно? Позволь, весь город знает!

Федор привел Семена и вскоре ушел вслед за Виктором. Устраиваясь в своем углу, Семен смущенно и неловко (надо же было что-нибудь говорить) выразил свое удивление, что Ремизов, уже кончающий институт, не живет с однокурсниками.

— Федор не пускает, — объяснил тот с серьезным видом. — Избрал старостой комнаты — куда уйдешь?

После Семен узнал, что Аркадий, привязавшись к новым товарищам, сам не хотел покидать их.

Добродушный и невозмутимый, он любил ходить по комнате, угловато приподняв широкие плечи. Часто подтрунивал над товарищами, ловко втягивая их в спор, посмеивался, наблюдая, как спадает с Виктора его подчеркнутое спокойствие и как Федор, чуть бледнея, начинает «резать» правду в глаза.

— Люблю опоры, они обнажают человека. Хорошая, очистительная вещь, — признался он как-то Семену.

Привыкнув к размеренно-напряженной жизни комнаты, Бойцов начал понимать, что не будь здесь Аркадия, жизнь, наверное, шла бы как-то по-другому, хуже, бледнее. Он как бы направлял всю жизнь комнаты осторожной рукой.

Аркадий много знал. Но Семен не замечал в нем ничего похожего на подчеркивание своего превосходства. Впрочем, товарищи сами чувствовали его превосходство. Даже Федор, который мог бы, казалось Семену, считать себя равным с Аркадием, не раз откровенно признавал это.

С ним было хорошо и весело гулять в часы отдыха. Он ни на минуту не оставлял товарища: даже издали, танцуя с девушкой, обрадует теплой улыбкой.

Получая иногда записочки от Жени, он, не скрывал своей радости.

Не один я, значит, друже,Ты да я, семья, работа.Если пишут, значит, нужен,Значит, дорог для кого-то… —

декламировал он стихи, сочиненные им в пику Соловьеву.

— Эх, Дездемона ты моя, Дездемона! — тепло говорил он, всматриваясь в круглый мелкий почерк. — Извини меня, но «извини» пишется через «и».

Когда приходили девушки, Аркадий преображался: что-то шутливое и вместе с тем ласковое светилось в его глазах. Завидев гостей еще в коридоре, он влетал в комнату:

— Девушки!

И начиналась сумасшедшая уборка.

— Чайник… на столе… — шипел Аркадий. — Сколько раз говорил!.. Чьи бумажки на полу? Подобрать! Кто дежурный? Виктор? Смотри у меня!..

Потом все стояли у стола со строгими и торжественными лицами, словно ожидали появления директора с Ваниным.

Семена удивляло, почему Марина редко навещала Федора. Он замечал, с какой поспешностью вставал Федор, если видел Марину среди входивших в комнату девушек. Взявшись за спинку-стула, он придвигал его к столу.

— Садитесь! — неизвестно кому предлагал он.

Марина кивала, проходила к табуретке у окна и там садилась, подперев подбородок рукой и обводя всех внимательными и холодными глазами..

«Какая она красивая! — думал Семен. — Хорошая, серьезная, а… словно и не жена Федору. Почему так?»

— Здравствуйте, мальчики! — говорила Женя и подозрительно оглядывала комнату. — А вот и мы… Фу, накурили! Неужели нельзя выйти в коридор?

— Это соседи, — пытался оправдаться Аркадий, смешно краснея и свирепо косясь на Виктора. Опять дежурный прохлопал!

— Не оправдание!--Женя садилась на стул, с улыбкой поправляя прическу. — Надя, присаживайся. Сядем и будем сидеть, хотят или не хотят хозяева..

— Пожалуйста, — ронял Виктор и, подав знак Наде и пропустив ее вперед, уходил вслед за ней.

— Это деликатно, — вдогонку пускала Женя, смеясь и щуря глаза. Она была похожа на озорного ребенка, которому скучно, и он придумывает, как бы напроказить.

«У нее хорошая улыбка, — думал Семен, — очень хорошая улыбка. Делает ее как будто другой».

Смущенно говорил:

— Я, пожалуй, тоже пойду… В институт надо…

— Сиди! — гремел Аркадий (внимание девушек было отвлечено от непорядка в комнате, он опять обретал почву под ногами). — Будешь свидетелем расправы! Ну, — он поворачивался к Жене, — я вчера два часа тебя ждал. Почему не пришла?

— Ой, ужас! — Женя закрывала ладонями лицо. — Марина, он меня убьет.

— И убью! Семен, подай утюг. Дездемона, а ты помолилась на ночь?

— Ой, забыла! Пойду помолюсь. — Женя вскакивала, бежала к двери.

Аркадий бросался за ней. Стуча каблуками, тревожа весь этаж криками и смехом, они убегали на улицу.

Семен, посидев с минуту, боясь поднять глаза на Марину с Федором и тихо потупясь, выходил в коридор. «В чем дело? Что произошло между Федором и Мариной?» — думал он, недоуменно пожимая плечами.

В спорах, затеваемых Аркадием, Семен обычно не принимал участия: сидел тихо, словно заговорщик, переглядываясь с виновником перепалки.

Виктор ценил вкус Аркадия, давал ему свои стихи. Аркадий был скуп на похвалы и неумолим, когда обнаруживал недостатки.