Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня - Платон Беседин

Простые, ясные вещи, с которых надо было начинать диалог. Но между Киевом, Севастополем и Симферополем не было сказано ни слова. Янукович покинул Украину в ночь с 22 на 23 февраля. Тогда же было сформировано новое правительство. До начала марта никто из его представителей не связался с руководством Крыма, не разъяснил, что называется, политику партии, хотя было очевидно, что именно полуостров окажется самым проблемным украинским регионом. Те же, кто попытался, были изгнаны прочь.

Вместо этого крымчан дразнили на расстоянии. Поставим на колени, отдадим 5 миллионов русских под суд, отменим советское наследие – это не крики малолетних националистов, а заявления политиков, олицетворяющих власть. Да, имея таких патриотов, стране и врагов не надо. Они сделали всё, чтобы Крым захотел отделиться от Украины, взяв на вооружение евромайдановский опыт в ставке на беспроигрышную национальную идею.

Тут же появились униженные и оскорблённые, закричавшие, что все годы незалежности их притесняли. Да, украинская власть насаждала свои законы, свой язык, свою историю и культуру, но, будем откровенны, в Крыму как говорили, так и говорят на русском. Другой вопрос, что знать язык своей страны её гражданин обязан. Глупо, получив, например, паспорт Германии, кричать, что немецкий учить не собираюсь и вообще всей душой его ненавижу. Нынешние же крымские трибуны действуют именно так.

И в срывании украинских флагов с государственных зданий, замене их на российские нет принципиального отличия от того, что происходило на Площади Независимости месяцами ранее. Чем толпа, скандирующая антиукраинские лозунги в Севастополе и Симферополе, отличается от тех, кто в Киеве декларировал русофобию? Лишь тем, что не первой развязала войну. Но и на евромайдане всё стартовало мирным протестом, а закончилось «убивай приспешников власти, всех тех, кто не с нами».

Новый Крым случился тогда, когда аэропорты заняли вежливые люди с автоматами. В контексте уголовной ответственности для русских жителей Крымы, списков «врагов народа», «поездов дружбы» это было логично. Так началась пресловутая война, о которой все знают, но никто её толком не видел. А дальше всё просто, ради того и затевалось: либо ты – врага, либо враг – тебя. Главное – определиться, кто враг. Не можешь – тебе помогут. Будут агитировать, стращать.

Оттого и торопятся с референдумом новые власти Крыма, перенося его с 25 мая на 30‑е, а после – на 16 марта. Ведь для людей главное сейчас – не с кем жить, а чтобы война, начатая не ими, скорее закончилась. Они не будут вдаваться в подробности выбора: принять Конституцию 1992 года, став автономией, или присоединиться к России. Думать об этом станут лишь те, кто не хочет ни первого, ни второго. А таких достаточно.

Как Евромайдан родил протест, так и нынешняя крымская революция – её напор, скорость, безальтернативность – плодит несогласных. Их мнение не доминантно, но оно есть. Разговоры о том, что Крым жуть как хочет в Россию, – прежде всего разговоры на эмоциях. И это не совсем то желание, что присутствовало в 1990‑х, когда написанное едва ли не на каждой стене «Крым – Россия» воспринималось как догма. Появилось новое поколение (не возрастное – мировоззренческое), с одной стороны, не помнящее прежнего родства, а с другой – подходящее к вопросу практично: что даст нам Россия?

Кто в новом российском Крыму обеспечит воду, газ, электричество? Кто выплатит зарплату, если центральные офисы большинства компаний находятся в Киеве? Кто возьмёт на себя пенсии и пособия? Кто приедет в туристический сезон? Не превратится ли Крым в отрезанный ломоть? Что делать с татарами, глава меджлиса которых попросил НАТО ввести войска? Что делать с украинцами, скандирующими «с нами Вашингтон, Лондон, Берлин»?

Пока что российский Крым – лишь прожект наподобие моста через Керченский пролив. Прожект, требующий конкретики и ответственности от каждого участника. Он может состояться, но это, прежде всего, вопрос долгосрочной перспективы. И это тоже война, но война с самим собой. Крым же украинско-националистический – коллапс, непонимание и отмщение за вежливых людей с автоматами и российские флаги. Ведь «поезда дружбы» всё еще готовы отправиться в путь.

Новый военный Крым начался как реакция на Евромайдан. И самым страшным будет, если он так же закончится. Впрочем, пока ещё есть шанс если не вернуть прежний мирный Крым – его больше нет, – то создать адекватный Крым новый.

Дождь кончился

О том, как проходил крымский референдум

17.03.2014

«Перемен, мы ждем перемен!» – неслось из школы, переделанной под избирательный участок крымского референдума.

Пока я голосовал, звучали и другие песни. Репертуар, похоже, выбирался не просто так: «Как упоительны в России вечера», «Там, за туманами», «Офицеры». Но «Хочу перемен» Цоя было уместнее всего.

Собственно, под этим лозунгом и прошли в Крыму последние недели перед референдумом. «Не надо бояться перемен к лучшему», – писали на билбордах, наплевав на энэлпэрские советы. Агитации накануне референдума было много, но вся она выглядела топорно, безыскусно; ведь делали ее впопыхах. Там, где еще недавно виднелись поздравления с 8 Марта, теперь на фоне российского триколора значилось «16 марта домой в Россию».

Этот лозунг быстро обосновался в народе, красуясь и в транспорте, и на досках объявлений, и на стенах. На последних он, как правило, соседствовал с корявыми, будто детскими, надписями «Нет бандеровцам». Обстановка назойливо рождала реминисценции 1990‑х, когда об отделении Крыма от Украины не говорили разве что потомки Шухевича и Бандеры, чудом попавшие на полуостров.

Но в отличие от тех времен сейчас никто не стрелял. Захват воинских частей выглядел с места событий так:

– Здравствуйте, открывайте.

– Не откроем!

– Ну вы же всё равно откроете.

– Это да…

Дальше шла напряженная торговля, через сколько времени открывать. Некоторые выдерживали пять, иные девять часов, но итог был один – «зеленые человечки» с автоматами брали в кольцо украинские части. После чего знакомились и находили общие интересы. В Севастополе я наблюдал, как украинский морпех стрелял у «зеленого человечка» сигареты, после чего они с улыбками беседовали о чем-то, пока к «зеленому» не стали выстраиваться местные жители с просьбами о фотографии. Тот соглашался охотно, был улыбчив, но немногословен, а если и говорил, то с легким акцентом.

Желающих сфотографироваться хватало. Неудивительно, ведь «зеленые человечки» отличались не только вежливостью, но и отменными внешними данными. «Один такой положит десяток наших», – то ли восхищенно, то ли завистливо говорила мне знакомая, украинская военнослужащая из воинской части в Балаклаве. И, наверное, строила ему глазки.

Не обошлось и без провокаций. То отпущенные на волю украинские солдаты вдруг решили вернуться, пройдя маршем с почему-то украинскими и советскими флагами. То заезжие гости в Крым пожаловали. Мало того что сезон не туристический, так еще и заехали не на час. Для начала устроили фиктивные избиения. У памятника Шевченко в Севастополе на кровавые сцены ушел не один литр краски. В других же городах пробовали изображать мифические разгоны мифических митингов крымских татар. Местные жители воспринимали подобное как «тьфу-тьфу, пока что всё тихо».

Но ближе к референдуму ситуация изменилась. Гости из Западной Украины устроили стрельбу, заодно прихватив в Крым шприцы с ядовитыми веществами. У греко-католического священника обнаружили бронежилеты. А на блокпосте задержали полтонны взрывчатки.

Отряды самообороны, спешно обученные бывшими вэдэвэшниками, действовали уверенно. Иногда настолько, что, встречаясь с ними, становилось беспокойно, а залетающий в рейсовый автобус «Симферополь – Севастополь» с криком: «Паспорта, готовь паспорта!», человек в маске невольно заставлял вспоминать Сашко Билого.

Люди начали запасаться водой, газовыми баллонами. Бросились тратить деньги: скупать продукты, бытовую технику. Благо якобы закрывающиеся магазины наперебой предлагали якобы скидки. У банков выстроились очереди, точно крымчане массово решили сыграть в «змейку».

Однако происходящее в своей эпичности, безусловно, уступало телевизионной картинке, судя по которой Крым давно уже стал частью России. «146 миллионов человек, самая большая территория в мире, одна большая семья», – вещали крымские телеканалы. Пока украинские СМИ, забыв про недавние манифесты о титульной нации, под брендом «За единую Украину» рассказывали о крымских сепаратистах, нанятых белгородских титушках (среди которых я узнал своих украинских знакомых) и колонне российских танков, двигающихся на Херсон и Киев. Подобный диссонанс рождал в крымчанах лишь одно желание – поскорее всё это закончить, начатое не ими и не ради них.