Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня - Платон Беседин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни шанса на перемирие. Святая уверенность в своей правоте. И дикая готовность воевать. С кем? Ради чего? Война пожирает лучших. Худших она глотает, не пережёвывая. Поэтому наша судьба будет незавидной. И мы этого заслужили. Мы, ненавидящие других и себя.
И не надо вновь и вновь спрашивать: «Кто виноват?» Ты, украинец, знаешь ответ.
Точно так же, как знаешь ответ на вопрос: «Что делать?» Тебе говорили об этом в школе. Помнишь? Уважать чужое мнение. Выслушивать. Попытаться понять, разобраться. Не выковывать ненависть в слова и образы. Помнить, что нет ничего важнее мира. Нести ответственность за каждое слово.
Простые, обыденные вещи. Которых сейчас как никогда не хватает. Во времена, когда учишься жить заново.
Отчалил
О несостоявшемся губернаторстве Алексея Чалого
16.04.2014
Несколько дней я был в деревне под Бахчисараем. Без интернета. Когда мне начали звонить. Сначала один знакомый, потом – другой. Человек 6–7 набралось. И все они, в разной интерпретации, задавали один и тот же вопрос:
– В курсе: Чалый ушёл? Что думаешь?
Я был не в курсе. Но, слыша вопрос, думал не слишком оптимистично.
Севастопольцы из-за Чалого, как и я, расстраивались. В катере, идущем к набережной Корнилова, мужчина в офицерском кителе, но без погон, рассказывал другому, такому же, но с погонами, о том, что без Чалого всё будет совсем иначе – «напряжнее». А у севастопольского горсовета – там, где аллея городов-героев и Вечный огонь – митинговали пожилые дамы с плакатами «Алексей Михайлович, возвращайтесь!» и «Чалого – в губернаторы!».
Эффектно, сердце и душу пробуждающе. Я и представить себе не мог, что весь Севастополь враз заговорит об одном и том же человеке. Тем более о мэре, о которых в городе-герое – либо ругательно, либо никак.
Алексей Михайлович Чалый, всенародно избранный 23 февраля на 30‑тысячном городском митинге, быстро, если не сразу же, для многих стал своим, родным, близким. Собственно, именно этими дефинициями и объясняется его успех. Избери толпа – аплодисментами, криками – кого-либо другого, и были бы претензии: мол, вот так, по-средневековому, не выбирают. А тут согласились, приняли; более того – воодушевились. И постеры с бородатой революционной физиономией «Cha» наводнили севастопольские улицы и интернет. Потому что свой, потомственный.
Для Севастополя, привыкшего к извечным назначениям мэров со стороны, это уже достижение, за которое можно простить многое. Впрочем, Чалого и прощать-то особо не за что было. Если и говорили о нём, то, с поправкой на флуктуацию, в основном положительно.
Его олицетворяют с советским интеллигентом, в самом лучшем понимании этого слова. Из тех милых фильмов, где важнее всего – человечность. Между тем, он человек новой формации. Из успешных бизнесменов, которые не пародировали западные стандарты, а интегрировали лучшее в экономику переходного периода. Этакий self‑made man.
Ехали в Симферополь: я, общительная блондинка, двое крымских татар и разбитной водитель. Говорили о Чалом. В комплементарных тонах. Блондинке нравился, «потому что солидный, симпатичный», татарам – «потому что деловой», а водителю – «потому что в свитере вышел». И такое единодушие едва ли не по всему Севастополю.
За всей этой феерией почти никто не спросил: откуда, собственно, Алексей Михайлович взялся и почему именно он стал «народным мэром»? Кто разрешил?
Тогда, 23 февраля, перед севастопольцами выступали износившиеся персонажи: Дойников, Тюнин, Колесниченко. Люди стояли и думали: «Бог ты мой, ну неужели кто-то из них возглавит город?» Но появился, как волшебник на голубом вертолёте, Алексей Чалый. Стало хорошо, благостно даже. И это чувство уже не отпускало.
В очередях к банкоматам, в столпотворении на почтах, начиная разговор о потерянных вкладах и невыплаченных зарплатах, севастопольцы печалились, расстраивались, злились, но неизбежно сходились на одном оптимистическом прогнозе: Чалый решит вопрос. Иногда начинало казаться, что Алексей Михайлович – супергерой, который и заводы поднимет, и средства денежные мобилизует, и котят с деревьев снимет, и старушек через дорогу переведёт.
Но вот он ушёл – отчалил, – сделав это на пике популярности. За двадцать лет независимости не помню, чтобы севастопольцы переживали, когда уходил их мэр. А тут – печаль и плач Ярославны.
Официальная версия – ушёл сам: «Решение это было моё и основано оно не на слабости личной или ещё на чём-то, а на сознательном выборе, в лучшем понимании ситуации, чем это было некоторое время назад». Вместо себя – «я пришёл не один сюда, я пришёл с человеком, которого, я считаю, можно и целесообразно поставить на эту роль» – Алексей Михайлович предложил кандидатуру бывшего зама командующего Черноморским флотом России Сергея Меняйло. Сам же Чалый – «не бюрократ, но революционер» – возглавит Агентство стратегического развития города.
Несмотря на то что «народный мэр» отчалил сам, многие севастопольцы уже успели отыскать заговор. Объяснений тому нашли предостаточно. И то, что у Чалого свой бизнес в Эстонии (по законам РФ губернатор не может иметь бизнеса за рубежом). И то, что он не смог в полной мере оценить спектр проблем, стоящих перед городом. И то, что, наоборот, оценил, а потому испугался, боясь растерять заработанную репутацию. И даже то, что Путин «видит» Чалого вместо Медведева.
Главная же объяснительная версия звучит так: «Чалого сняли те, кто его назначал. Мавр сделал своё дело – мавр должен отойти». И в данном контексте недовольство севастопольцев нарастает, потому что назначение городского мэра со стороны (человека, как правило, постороннего) – их главная претензия к бывшему украинскому правительству. Теперь она будут адресована и Москве.
Сергей Меняйло – человек Севастополю не чужой: руководил государственным предприятием «Крымские морские порты», но беда его в том, что он неизбежно будет в тени Чалого, от которого в свою очередь ждут возвращения в губернаторы.
Правда, сам Алексей Михайлович уже заявил, что делать этого не станет. Но какая разница? Ведь севастопольцы всё равно ждут. Видимо, по их мнению, Чалый, как тот Дубровский, появляется, «когда в лихие года пахнёт народной бедой». Да, отчалил, но в случае чего обещал вернуться.
Режим ожидания
Об увиденном в центре Донецкой Народной Республики
28.04.2014
– По местам боевой славы, – то ли шутя, то ли всерьёз произнесла женщина с тяжелым, причудливым, как антикварный канделябр, лицом. Вторая дама – рыжая, в золотистых штанах, – вздохнув, отвернулась от окна.
Нас было трое в купе поезда «Киев – Донецк». Вместо того чтобы спать, играть в карты, лузгать семечки, мы обсуждали ситуацию в Украине. И сходились в одном: никому нельзя верить.
А за окном дышали спокойствием Краматорск и Славянск. Точнее – их вокзальный фасад. Донецк же был непоколебим, упорядочен изнутри.
– Мне к центру событий.
– Каких событий? – таксист вроде бы удивился.
– Ну, митинги, протесты…
– А, это вам на площадь Ленина… Хотя… Оно вам надо?
– Надо. А вы, стало быть, не за них?
– Ну, почему не за них? Может, и за них.
И таксист начал рассказывать, как плохо жить стало: за тот же набор продуктов, что раньше, отдаешь на 150 гривен больше; детали, которые стоили 200 гривен, теперь стоят 400; а тех, кто был на Евромайдане, кормили наркотиками; и вообще судить «хунту» надо.
– А на митинги ходите?
– Нет, не хожу. Работать надо.
– Референдум, кстати, у вас когда?
– Даже не знаю…
Таксист высадил меня на площади Ленина. У памятника, обклеенного фотографиями погибших бойцов «Беркута», ютились три палатки. В них – никого. Только отпечатанные листовки.
Взял одну, прочитал о будущей Донецкой Народной Республике, созданной в 1917 году и восстановленной в 2014‑м. Ее сторонники требуют два государственных языка, возможность вещания российских телеканалов, запрет сектантской идеологии и контроль населением денег, заработанных жителями Донбасса.
– Вы что-то хотели?
Меня наконец заметили. Из-за палаток вынырнула женщина с лицом доброй советской учительницы. Узнав, что я из Крыма, обрадовалась:
– Ой, а мы тут за вас шампанское 16 марта пили!
– А когда мы за вас пить будем?
Учительница стушевалась, начала отвечать, что всё, конечно, не так просто, но они не сдадутся.
– Как наш «Запорожец» – нас не победить!
Она махнула рукой в сторону. Там и правда стоял «Запорожец», раскрашенный в цвета российского триколора. Он, собственно, был, как и эта женщина-учительница, из советского прошлого, что виделось в эти смутные, окаянные дни донецким будущим, подретушированным российскими художниками.
– Его и били, и жгли, а он стоит! И мы выстоим!