Птице нужно небо. Часть III и IV (СИ) - Икан Гультрэ

— Странно звучит. А почему два имени?

— Решили, что ты имеешь на это право, поскольку твое тело — это одновременно и тело Тэнры.

— На имя имею, но не на фамилию?

— А по этому поводу император принял решение из этических соображений: мол, раз отец дочь предал, отказался от нее, то дочери у него больше нет, к его роду ты отношения не имеешь.

— Что ж, мне нравится это решение.

То, что моя фамилия приросла окончанием «Рок», меня нисколько не удивило — это была обычная практика, если титулом награждали простолюдина со слишком короткой для дворянина односложной фамилией. Всего таких «расширителей» было около десятка, и по какому принципу их выбирали, для меня оставалось загадкой. Может быть, по благозвучности сочетания с основной частью?

— Естественно, к титулу прилагаются земли, но ты вступишь в права владения лишь по достижении двадцати одного года, до тех пор твое поместье будет находиться под управлением короны.

— А что с герцогом?

— Ему предъявили все выдвинутые тобой обвинения, подвергли сканированию на следующий день после тебя и признали виновным по всем пунктам. Крепкий оказался мужик — очнулся уже через несколько часов после процедуры. Правда, и сканирование было не таким глубоким.

— И?

— И ему необратимо заблокировали магические каналы и лишили права появляться в столице в течение ближайших десяти лет.

— Хотелось бы еще знать, что теперь с моей помолвкой.

— С этим сложнее, легче брак расторгнуть, чем помолвку отменить. Тут его величество, как хранитель традиций, сделать ничего не мог. Так что ты все еще невеста герцога Алейского.

— Обидно.

— Да ну, — отмахнулся Дэй, — он тебе больше не опасен: во-первых, в Лербин ему хода нет, а во-вторых, ты ему вроде как и ни к чему. Раз он больше не маг, то и твоя сила ему без надобности.

— Кто ему мешает нанять кого-то, чтобы выкрасть меня, раз сам в столицу попасть не может?

— Но зачем ему?! — воскликнул Дэйниш.

Я пожала плечами:

— Мало ли… Он же безумец, что ему еще в голову взбредет…

— Ладно. Мне тоже сегодня еще на службе стоит показаться, так что пойду я, пожалуй, — Дэй поднялся со стула. — По крайней мере, я теперь могу быть спокоен — твоя безвременная кончина отменяется.

— Ты о чем?

— Ну, об этой твоей задумке — чтобы не быть никому обузой, если разум утратишь. Что-то вроде отсроченной смерти.

— Не понимаю, — помотала головой я.

— Но… ты же писала мне, — взгляд Дэйниша выражает беспокойство — он еще не понял, в чем дело, но уже догадывается, что что-то не в порядке. — Письмо. Помнишь?

Не помню. Вернее, я помню, как передавала его величеству письмо для сыскаря, и вроде бы речь там шла о том, чтобы он принял мою бессознательную тушку в своем доме. Но о чем еще — память молчит.

— Не помню, Дэй, — озвучила я свою растерянность.

— Подожди, — бросил он, — я сейчас принесу.

И действительно явился спустя несколько минут с листом бумаги, исписанным моим почерком. У меня же возникло ощущение, что я вижу этот текст впервые, словно вышел он не из-под моей руки:

«Дорогой Дэйниш, если ты читаешь это послание, значит, я пока не пришла в себя после глубинного сканирования сознания. Очень прошу тебя позаботиться о моем бессознательном теле и приютить его (меня) в своем доме, как в старые добрые времена. Я надеюсь, это явление временное. Но на тот случай, если мое бессознательное состояние затянется или разум не переживет процедуры сканирования, я предусмотрела своевременный уход из жизни, чтобы никому не стать обузой. Я произвела над собой некую магическую манипуляцию, которая не позволит мне задержаться в этом мире, если я не приду в себя в достаточной степени, чтобы остановить процесс отсроченной смерти. Процесс этот будет запущен через месяц и приведет к моей кончине в течение нескольких часов, в крайнем случае, нескольких дней с момента запуска. Остановить это могу только я, так что не пытайся — и никому не позволяй — ставить надо мной эксперименты, призванные оменить или еще больше отсрочить смерть. Это мой сознательный выбор, и я не хочу, чтобы кто-либо препятствовал ему.

Если же ты по каким-то причинам не сможешь принять меня у себя, то свяжись с доктором Вестрамом, ты его знаешь, и он точно не откажется приютить меня в лечебнице. Письмо тогда тоже отдай ему, чтобы он был в курсе и, если что, не искал причин и не винил себя. Твоя Лари».

Все время, пока я читала это послание, Дэйниш ждал, затаив дыхание.

Я подняла на него глаза:

— Не помню, Дэй. Совсем не помню.

И верно — в памяти легко восстановился дворцовый прием, появление герцога, допрос у кристалла истины, дальнейшие разбирательства. И сразу — утро. Кушетка, чуткие пальцы магистра Релинэра, признающийся в любопытстве император. И вместо вечера, проведенного, насколько я понимаю, в дворцовых гостевых покоях, — полный провал. Темнота. Сколько я ни мучилась, вспомнить, что я учудила, чтобы обеспечить свой добровольный и своевременный уход из жизни, никак не получалось.

— Ла-а-ари, нет! — простонал Дэйниш.

— Так странно, Дэй… Смерть на конце иглы, — пробормотала я.

— Это ты о чем?

— Был в моем мире такой сказочный персонаж, условно бессмертный. Убить его можно было, но для этого полагалось разыскать его смерть. А смерь на ходилась на конце иглы, а игла — в яйце, яйцо — в утке, утка — в зайце, заяц в сундуке… А сундук был подвешен на цепи к ветке дерева, которое росло на маленьком островке в далеком море. Вот если добраться до этого острова, иглу заполучить и кончик ее сломать — бессмертный тут же и помирал.

— И… чего общего?

— Да так… Ассоциации. Просто мне тоже нужно свою смерть разыскать. Правда, совсем с другой целью — чтобы отменить.

— Чушь какая-то, — едва слышно пробормотал сыскарь.

— Ну чушь и чушь, — отозвалась я. — Ты, кстати, на службу собирался. Или уже передумал?

— Да нет, не передумал, — вздохнул следователь.

Он ушел, а я продолжила думать над сложившейся ситуацией. Но цепочка воспоминаний так и не выстраивалась, мысли текли вяло, словно бы нехотя, ситуация не столько пугала, сколько вызывала недоумение. По всей видимости, ужас произошедшего еще не вполне дошел до моего сознания. Во всяком случае, так и не придя ни к чему толковому, я вылезла из кровати, доползла до ванной, чтобы привести себя в порядок, а потом вернулась и рухнула снова в койку. Спать.

Глава 2

Настоящее осознание накрыло меня уже следующим утром. И кажется, я впервые в жизни на своей шкуре познала, что такое истерика. Я рыдала и хохотала, каталась по кровати, рвала зубами простыню, задыхалась, захлебывалась, всхлипывала, икала, выла в голос…

Испуганная Брина, заглянув в комнату, тут же выскочила. Через пару минут кухарка вернулась с полным стаканом воды, и попыталась влить в меня его содержимое. Зубы стучали о стекло, вода выплескивалась на постель и на меня… В конце концов женщина не выдержала и применила традиционный радикальный метод — влепила мне пощечину. Слезы сразу кончились, как по волшебству. О прошедшей истерике напоминали остаточные судорожные всхлипывания да моя опухшая физиономия. Я допила остатки воды и с благодарностью вернула Брине стакан.

— Все? — строго спросила кухарка.

— Что — все?

— Рыдать больше не будешь?

Я помотала головой.

Голова после истерики была тяжелой, но мысли в ней ворочались, хоть и медленно, но в правильном направлении. Ситуация предстала передо мной со всей своей неумолимой ясностью.

Итак, я в здравом уме, но потеряла память. Потеряла выборочно — в том, что касается моей так называемой «последней воли». Возможно, есть еще какие-нибудь темные пятна в моих воспоминаниях, но я с ними пока не столкнулась. И получается, что именно такой вариант я, выбирая для себя смерь в случае потери личности, не предусмотрела. Личность на месте, пусть и слегка ущербная, но смерть неумолимо надвигается, и остановить я ее не в состоянии.

Это было… странно. Страшно, да. Но в первую очередь — странно. Я уже умирала однажды, но той смерти я не ждала, и в новой жизни это явление продолжало представляться мне событием далекого будущего… или нелепой случайностью, которую невозможно предусмотреть. И вдруг смерть — вот она. Стоит так близко, что рукой можно дотронуться. Ждет своего часа, определенного… мною же. Я чуть не рассмеялась над нелепостью ситуации, но вовремя остановилась — побоялась вновь скатиться в истерику.

Где искать потерянные воспоминания, я не понимала. Как жить с ожиданием скорого конца, мне еще предстояло понять. Но в целом я чувствовала себя растерянной, подавленной, ослабленной и… удивленной, как ни странно. Потому что со мной такая нелепость никак не могла случиться. Ну просто никак.