В споре со временем - Наталья Решетовская

После того, как объявили результаты, меня задарили цветами.

Для банкета снято помещение столовой. В нашем распоряжении два зала. В одном - откушивали и выпивали. В другом - танцевали. Рядом с самодельным глинтвейном, приготовленным моими сотрудниками, было и шампанское, которое принесли Лидочка и Кирилл.

На всю жизнь осталось у меня воспоминание об этом дне, который друзья и сотрудники сделали для меня настоящим большим праздником...

Моё кандидатство было дополнительно отмечено и на Стромынке. Шура приготовила хворост. Женя, археолог, испекла пирог.

Мой диссертационный стол перешёл по наследству Шуре. Теперь пришёл её черёд штурмовать диссертацию.

* * *

После летнего отдыха я получила у Кобозева новую исследовательскую тему, трёх студенток под своё начало и с удовольствием окунулась в работу.

В Ростове я много играла на своём "Беккере" и приняла решение возобновить музыкальные занятия при клубе МГУ у Ундины Михайловны Дубовой. (Ныне У. М. Дубова-Cepгeeвa - заслуженный деятель искусств.)

Не связанная в лаборатории строгим расписанием, я довольно успешно совмещала химию с музыкой. Чтобы из лаборатории попасть в клуб, где я ежедневно упражнялась на рояле, нужно было только перебежать улицу Герцена.

Очень скоро я стала принимать участие в концертах художественной самодеятельности Московского университета.

Кроме самого университета, наша самодеятельность выступала перед самыми различными аудиториями и в самых различных местах: и в Доме учёных, и в Колонном зале Дома союзов, и в клубе Кремля, и в Театре Советской Армии.

Однажды пришлось играть в университетском клубе на собрании избирательного округа. Концерт был организован силами консерватории, театрального училища и самодеятельностью МГУ. Так, в один и тот же день и на одной и той же сцене и на том же рояле играли Шопена известный в те времена Яков Зак и просто Наталья Решетовская. Он - 2 вальса в первом отделении. Я - 2 этюда, во втором. Ундина Михайловна впервые расцеловала меня. Сидящая рядом с ней в зале консерваторская публика сказала ей, что я играю лучше их студентов.

Ундина Михайловна была ученицей Генриха Густавовича Нейгауза. Время от времени она показывала ему своих питомцев. Играла Нейгаузу и я, в его квартире, в комнате с двумя рядом стоявшими инструментами. Нейгауз что-то говорил о моей музыкальности, выразил удивление, что "химик" так играет и, помню, посоветовал мне в одном месте 12-го этюда Шопена вместо постепенного снижения звука - внезапный переход к тихому звучанию.

В Ростовском музыкальном училище обычно меня хвалили за технику. Теперь все подчёркивали мою музыкальность. Кирилл сказал об этом: "Наташка помучилась немного и стала хорошо играть!"

В тот год мы очень увлекались с Кириллом игрой в четыре руки. Играли главным образом Бетховена: его симфонии и увертюру "Эгмонт". Особенно любили мы с ним играть 2-ю часть 7-й симфонии.

Саня - в восторге, узнав о моём возвращении к музыке, которую всегда считал моим призванием. Он даже увидел в этом "подлинный смысл" того, что я осталась в Москве, потому что только здесь, как ему кажется, я могу выйти на "большую музыкальную дорогу". "Стань за эти годы большой блестящей пианисткой!" - призывает он меня, явно не задумываясь о моих возможностях.

Всё, казалось бы, так удачно складывалось... И вдруг - поголовное засекречивание всей лаборатории, независимо от того, над какими темами работает сотрудник: открытой или закрытой...

Профессор Кобозев лежит в Институте Склифосовского, с язвенным кровотечением. Его лечащий врач... Кирилл Семёнович Симонян. Кира тотчас же устраивает мне свидание с Николаем Ивановичем.

Я советовалась не с одним Кобозевым. И с родственниками... И с очень близкими друзьями... И с адвокатом... Всё решить должна я сама.

...Написать?.. Скрыть?.. Написать?.. Скрыть?..

По ещё одному случайному стечению обстоятельств в те же дни заполнить специальную анкету предложили Евгении Ивановне Паниной. Думаем, говорим, думаем, говорим... Что же делать?.. В конце концов, мы с ней увидели только один выход: подать на развод. Тогда данные о муже можно будет дать в графе "бывший муж".

Несколько месяцев тянулась тягостная неизвестность. Утешение я находила в музыке. "Музыкой живу и дышу",- писала я маме.

На ближайшем же свидании - оно было 19 декабря в Таганке - я сказала Сане, что вынуждена с ним формально развестись, чтобы не потерять работы.

В поздравительном новогоднем письме Саня писал моей маме, что он очень рад тому, что я отказалась от своего упрямства и приняла, наконец, решение разводиться с ним. "Это - правильно, трезво и нужно было сделать это ещё три года назад",- заключил он.

Наступил Новый, 49-й год. Я встречала его у Лидочки. И вдруг за новогодним столом меня пронзила мысль: ведь сейчас все члены нашей когда-то "пятёрки" здесь, в Москве. А Новый год встречаем порознь. И так будет ещё и ещё... Стало так горько, что не выдержала и расплакалась.

Но меня отрезвил Кирилл, который очень строго сказал мне:

- Ты решила нести свой крест - так неси его!

Прошло ещё некоторое время, и к великой моей радости меня... засекретили.

Удача за удачей. На время студенческих каникул я еду с самодеятельностью МГУ в Ленинград, где я никогда ещё не была.

Концерты, которые мы давали там каждый день, чередовались с посещением музеев.

Мы выступали на разных сценах, в том числе на сцене Ленинградского университета, Выборгского Дома культуры. Я пишу Сане письмо, сидя в артистической этого Дома культуры и видя множество своих отражений в зеркальных трельяжах. Мы имеем успех. Я тоже. Даже играла на бис.

Позже, отвечая на моё письмо "с ленинградскими видами и с фонтаном впечатлений от Ленинграда", Саня особенно рад, что у меня появилась "профессиональная привычка к выступлениям" и что я попала в Ленинград не просто, а "как победительница среди инструменталистов".

Муж настолько поверил в меня, как в пианистку, что выдвигает лозунг: "Поменьше химии и побольше музыки!" И строит совершенно фантастические планы, как бы мне, минуя консервато-рию, стать исполнителем-профессионалом. Санина склонность к фантастическим умственным построениям без учёта реальности придаёт всему этому комичные формы. Так, он задаёт мне вопрос, не могла ли бы я принять участие "в очередном конкурсе музыкантов-исполнителей". И следом за этим восклицает: "А как бы хотелось дожить до того времени, когда тебя станут передавать по радио!" Однако как раз это не так уже неосуществимо!

26 апреля, в канун нашей с Саней годовщины, я участвовала в концерте для делегатов X съезда профсоюзов, проходившем в Театре Советской Армии. Об этом концерте я написала Сане и ему почему-то пришла в голову мысль, что нас могут транслировать по радио. О том, что концерт действительно передавали по радио, я узнала уже после того, как сыграла 12-й этюд Шопена. Оказалось, что меня слышали очень многие друзья, знакомые, родственники. Но самое главное - муж! "Я почему-то так и думал, что будет Шопен, а не Рахманинов,- писал мне в тот же самый вечер Саня, - слушал - и сердце билось. Как хотелось взглянуть на тебя в этот момент!" Но хоть и не удалось взглянуть, а на душе у него такое чувство, "как будто повидались перед самым праздником".

И нужно же было, чтоб так совпало!..

27 апреля было для нас с Саней любимым днём в году. Если в этот день мы не могли получить свидания, то я старалась всё равно приехать к нему, хотя бы передать передачку, сделать какой-нибудь подарок.

А накануне 27 апреля 49-го года я сыграла своему мужу Шопена.

Участие в этом концерте привело к моему примирению с дядюшкой, с которым я поссорилась за 3 года до того из-за своего мужа. Тогда я дала дяде Воле прочесть заявление Сани с просьбой о смягчении наказания.

Я ждала от него советов, помощи. Вместо того Валентин Константинович стал кричать на Саню, называть его мальчишкой, возмущаться тем, как он посмел... и пр. и пр.

И вот теперь его жена оказалась в жюри во время генеральной репетиции концерта. Она разыскала меня после моего выступления.

В один из майских дней я пришла к Туркиным. Меня ждал накрытый стол, на котором чего только не было... И свежезажаренная курица, и ветчина, и раки, сыр, халва и даже пиво. Ведь профессор Туркин был ещё и большим гурманом и даже превосходным кулинаром!

После нашей длительной ссоры дядюшка проникся ко мне особой нежностью. Это подкреплялось ещё и тем, что все они слушали меня по радио. Дяде Воле моя игра понравилась, и он сказал мне, что "они мной гордятся". Даже звал летом к ним в Тарусу. Одним словом, мир был полностью восстановлен!

Мой "концертный сезон" увенчался тем, что на университетском смотре я получила I премию и была награждена путёвкой в Дом отдыха МГУ "Красновидово".

Во время этого моего последнего выступления на сцене МГУ в зале находилась... Антонина Васильевна, мать Николая Виткевича. Она приехала в Москву, чтобы увидеться с сыном. Право, можно подумать, что я это придумываю, но нам с ней, действительно, было назначено свидание с нашими "сэрами" на один и тот же день - 29 мая.