В споре со временем - Наталья Решетовская

Не только я заботилась перед свиданием о своём внешнем виде, о своей наружности. Саня сообщал мне, например, что, помыв голову, ходит "в чалме из полотенца, чтобы волосы завтра как следует лежали". Пишет, что вечером побреется, вычистит ботинки...

Я надеялась, что свидания у нас будут в самом Марфино, и была очень огорчена, когда получила разрешение на первое же свидание в Таганскую тюрьму.

Приехала в Таганку пораньше. Узнала, что свидание будет в клубе для служащих тюрьмы. Вход в него прямо с улицы. Там уже стояло несколько женщин. Через некоторое время подъехала никакая не "страшная машина", а небольшой автобус, из которого вышли наши мужья, вполне прилично одетые и совсем не похожие на заключённых. Тут же, ещё не войдя в клуб, каждый из них подошёл к своей жене. Мы с Саней, как и все, обнялись и поцеловались и быстренько передали друг другу из рук в руки свои письма, которые таким образом избежали цензуры.

Как тянет делиться большим горем, так хочется делиться и большой радостью. И я еду к Лиде и Кириллу. (К тому времени они были женаты.) Выговорившись, слушаю музыку: у них много чудесных пластинок. А вернувшись на Стромынку, получаю телеграмму от мамы, что отпуск ей предоставлен и что скоро она приедет ко мне. Я почти на седьмом небе! Разве можно чувствовать себя несчастной, имея такого мужа, такую маму, таких друзей?..

В ожидании свидания я познакомилась с Евгенией Ивановной Паниной женой одного из лучших друзей мужа, и несколько раз ездила вместе с ней в Останкино. Адрес Марфинского института не должен был быть известен жёнам заключённых. А потому нам следовало бы проявлять большую осторожность, чем мы это делали. В результате однажды нам с ней пришлось спастись бегством.

Мы, не торопясь, прогуливались по шоссе, возвышавшемуся над прогулочным двориком "шарашки" с натянутой на специальной площадке волейбольной сеткой, и нет-нет да поглядывали на играющих в волейбол. Вдруг какой-то человек, поравнявшись с нами, предложил нам предъявить паспорта. Я ответила, что сейчас не военное время, чтобы носить с собой паспорта, и отказалась следовать за ним. Когда он отошёл от нас на приличное расстояние, мы свернули в сторону Останкинского парка и бежали по нему уже так, что только пятки сверкали.

Впредь мы были осторожней. Но совсем отказать себе в том, чтобы "наведывать" своих мужей, не могли. Вместо того, чтоб гулять по шоссе, мы проникали в примыкавший к "шарашке" дворик и, дождавшись обеденного перерыва, в щелку забора наблюдали за отдыхающими зэками: или просто гуляющими, или лежавшими на травке, или играющими в волейбол, и старались отыскать глазами Митю или Саню.

Как-то, на обратном пути, нас застал дождь. Мы пережидали его в домике, недалеко от "шарашки", где жила молодая семья: муж, жена, ребёнок.

- Вот оно, настоящее счастье! - сказала я своей спутнице.

Оказалось, что и муж и жена работают в "Марфино". Мы не скрыли, что там - наши мужья. "Не беспокойтесь о них,- успокаивала нас женщина,- их там хорошо кормят!"

О многом говорили мы с Евгенией Ивановной во время наших с ней прогулок и вообще встреч. И во многом оказались похожи...

Обе мы прочли в первых же письмах наших мужей, что они предлагают нам свободу, что не вправе губить нашу молодую жизнь, обе не захотели этим воспользоваться.

Как Солженицын, так и Панин в этом смысле не составляли исключения. Почти все мужчины, получавшие длительные сроки заключения, считали своим долгом в первом же письме или на первом свидании сказать: "Не жди меня! Выходи замуж!" И жёны тут же чаще всего им отвечали, что будут ждать и не подумают выходить замуж... Но уже после этого мужчины вели себя по-разному. Одни ставили условием ожидания верность. Другие не возвращались больше к обсуждению этого вопроса вообще. Третьи пытались найти наилучший вариант для этого ожидания.

Вероятно, самым правильным было ничего не обсуждать, не советовать, не касаться этого вопроса ни в письмах, ни на свиданиях, если они бывали, и предоставить всё течению жизни.

Наши с Евгенией Ивановной мужья подходили к этому рационалистически. Панин согласен был только на ожидание с неизменной верностью. Солженицын исписывал многие страницы на тему о том, ждать или не ждать и как ждать, давал разнообразные, часто взаимоисключающие советы и кончил тем, что сознался, что "сам запутался в противоречиях", сам не знает, "как же лучше".

Я ответила Сане, что нам надо "перестать жевать эту тему", что моя верность ему "не моя, а его заслуга", что я могла бы строить жизнь заново, если бы он был обыкновенным сереньким человеком, что моё чувство к нему "захлестнуло меня на всю жизнь".

Евгения Ивановна тоже считала своего мужа человеком необыкновенным.

Мы с ней обе не умели двоиться. Обе отличались той цельностью в любви, которая, должно быть, сослужила нам плохую службу... Но главным было то, что мы очень любили своих мужей и верили в их чувство к нам. Это и определяло наше поведение. А сознание того, что нас любят, скрашивало нашу жизнь, освещало её от скрытого ото всех, никому, кроме нас, не видимого источника...

Как для зэков самым главным было дожить до свободы, так самой большой мечтой и главной целью любящих жён было - дождаться своих мужей! И разве могло прийти в голову этим женщинам, что их будущее определялось совсем и отнюдь не тем, дождутся они или не дождутся?.. Казалось, что всё зависит от тебя, что нужно только дождаться. Что вернётся муж - и всё будет замечательно...

Для женщины освобождение мужа виделось в первую очередь как возвращение его к ней, в семью.

Для мужчин же их освобождение будет не только возвращением к семье, к жене. Это лишь частица того, что будет им возвращено. Их освобождение будет ещё и возвращением в ту жизнь, которая для женщины была привычной, обыденной, а для них, давно забывших ее,- целым большим новым миром, хлынувшим на них и обдавшим их свежими, давно не испытываемыми впечатлениями, даже соблазнами... Им встретится много практических трудностей на первых порах, но найдётся и много такого, что покажется привлекательным...

И вот вернётся муж к постаревшей за эти годы, потерявшей своё былое обаяние жене, на лице которой слезы и всё пережитое оставили свой отпечаток, положили тень печали и усталости... А на улице, на работе перед ним мелькают молодые, жизнерадостные, улыбающиеся женские лица... И его невольно начинает тянуть к ним в как бы заново начавшейся для него жизни. Хорошо, если у него доброе сердце, которое не может обидеть ту, которой так обязан!.. Хорошо, если у него цельная натура, не вмещающая в себя иного чувства, кроме того, которое когда-то и на всю жизнь он отдал своей жене!.. А если нет ни того, ни другого?.. Тогда подвиг женщины ляжет на мужчину тяжестью. И, может статься, рано или поздно (хорошо ещё, если рано!) он сбросит её с себя...

Как сложится жизнь у нас с Евгенией Ивановной, будет видно из дальнейшего... А у других жён "марфинских" зэков?..

Художника Ивашёва-Мусатова не дождётся жена. Копелев проживёт в своей семье немногим более года. По-настоящему вознаграждена за долгие годы ожидания из жён известных нам с читателем обитателей "шарашки" будет жена Потапова, Екатерина Васильевна. Такой сердечный и во всём собранный человек, как Андреич, не только не мог бы уйти от жены, верно и преданно заботившейся о нём все эти годы, он просто не мог бы полюбить никого другого. Дождавшись мужа, Екатерина Васильевна будет ездить с ним с одной стройки на другую. Создавая ему полный домашний уют, она в то же время будет его великолепным диспетчером, всегда зная, где именно находится её муж в данный момент, и помогая звонившим ей по домашнему телефону его разыскивать. В этой роли мы с Александром Исаевичем будем наблюдать её воочию летом 62-го года на строительстве Воткинской ГЭС на Каме.

Я знаю и другие примеры счастливого супружества людей, снова соединившихся после вынужденной тюрьмой разлуки. Расскажу лишь об одном, совсем не похожем на только что описанный.

Здесь тоже была преданность женщины, были заботы, было ожидание, но не было и помину монашеской жизни, не было верности в полном смысле этого слова. Однако никогда не покидала мечта дождаться своего самого любимого, который на время как бы освободил её от себя. (Это "на время" - 10 лет!). Но она должна сохранить себя для него! Она должна жить полной жизнью! Хотя настоящая, её истинная жизнь впереди, с её Андреем! А пока она делает для него всё, чтобы облегчить ему жизнь. Посылаются посылки, которые Вера Ивановна собирала со всем старанием, "как ёлку украшала". Пишутся письма: "Тебя люблю больше всех на свете. Как только кликнешь - всё брошу и уеду к тебе!" Но пока за решёткой - не кликнешь! Даже свиданий в Потьминских лагерях не дают! Вера Ивановна жила с другим, когда узнала, что её муж, отбывший половину срока, "списан по болезни". И она, ещё молодая, красивая, энергичная, поехала и привезла к себе и Москву больного, измождённого, неузнаваемого. Попросту "скелет"!