За Родину! За Сталина! - Владимир Бушин

Ответа не последовало.

– Надо немедленно дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, – сказал нарком.

– Читайте! – сказал И. В. Сталин.

Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:

– Такую директиву сейчас давать преждевременно. Может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».

Что же мы видим в научном исследовании Волкогонова? Да опять весьма поспешное решительное списывание: от слов «Что будем делать?» до слов «чтобы не вызвать осложнений». Что ж, списывать у другого автора – это не грех, тем более для генерал-полковника. Гете, любимый поэт Волкогонова, однажды сказал: «Вальтер Скотт заимствовал одну сцену из моего «Эгмонта», на что имел полное право (А ведь он не был генерал-полковником! – В. Б.), а так как обошелся с ней очень умно, то заслуживает только похвалы. В одном из своих романов он почти что повторил характер моей Миньоны; «Преображенный урод» лорда Байрона – продолженный Мефистофель, и это хорошо! Если в экспозиции моего «Фауста» есть кое-что общее с книгой Иова, то это опять-таки не беда, и меня за это надо, скорее, похвалить, чем порицать». Следовательно, если в данном вопросе согласиться с великим Гете, то, чтобы решить, заслуживает генерал-полковник Волкогонов похвалы или порицания, надо лишь выяснить, действовал ли он, переписывая жуковские тексты, так же умно, как Вальтер Скотт, Байрон или сам Гёте.

Вот несколько примеров, проясняющих суть дела. Допустим, у Жукова мы видим: «Читайте! – сказал И. В. Сталин». Волкогонов трансформировал это так: «Читайте, – бросил Сталин». Умно это или нет? Разумеется, очень умно, ибо образ тирана и деспота получается более зримым и выпуклым, если изобразить, что в разговоре он не просто говорит слова, а именно «бросает» их собеседникам. В другом месте, сообщая о чтении Жуковым проекта директивы, Волкогонов написал: «Сталин перебил начальника Генштаба». У самого начальника, как мы можем видеть, этих слов нет. Да и в тексте Волкогонова они выглядят, мягко выражаясь, несуразно, ибо немного выше было сказано: «Жуков прочел проект». То есть закончил чтение. Как же можно перебить человека, который уже замолчал? Однако, несмотря на все, надо признать, что и эта маленькая отсебятинка вставлена очень умно, ибо и она добавляет выразительные краски образу: для тирана и деспота так естественно перебить кого угодно, даже начальника Генштаба, когда он молчит.

То место в воспоминаниях Жукова, где он рассказывает, как сообщил Сталину по телефону о начале немецкой агрессии, Волкогонов тоже списал целиком, но опять – со своими умелыми поправочками и умненькими отсебятинками. Читаем: «Едва Сталин стал засыпать в своем кабинете на даче, в дверь осторожно постучали. Стук больно отозвался в сердце: Сталина никогда не будили». Отсебятинка № 1 в духе Вальтера Скотта: дача. У Жукова не сказано, где Сталин находился в эту ночь, насколько можно судить по всему контексту этого эпизода воспоминаний, скорей всего, он ночевал как раз в кремлевской квартире. Но Волкогонову дача ближняя, а еще лучше – дальняя нужна позарез! Пусть все знают, где в эту трагическую ночь прохлаждался тиран!

Отсебятинка № 2 в духе Байрона: «Сталина никогда не будили». Разумеется, у Жукова этого тоже нет. У него есть нечто совершенно противоположное. Рассказывая о последних днях войны, он вспомнил, как 1 мая в пятом часу утра позвонил Сталину.

Ночные звонки были тогда совсем не редкостью.

Углубимся, однако, опять в первый эпизод сочинения Волкогонова: «Натянув пижаму, Сталин вышел. Начальник охраны доложил:

– Генерал армии Жуков просит вас, товарищ Сталин, по неотложному делу к телефону!

Сталин подошел к аппарату.

– Слушаю…

Жуков коротко доложил о налетах вражеской авиации на Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс, другие города. После доклада начальник Генштаба переспросил:

– Вы меня поняли, товарищ Сталин?

Диктатор тяжело дышал в трубке и ничего не говорил… Возможно, в сознании мелькнул текст поздравительной телеграммы Гитлера в день 60-летия Сталина… Сталин молчал. А из трубки вновь раздалось тревожно-удивленное:

– Товарищ Сталин, вы меня слышите? Вы меня поняли, товарищ Сталин? Алло, товарищ Сталин…

Наконец человек, на плечи которого навалилась такая фантастическая тяжесть, ответил глухим голосом:

– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы вызвал всех членов Политбюро».

Тут целый комплект изящных отсебятинок. Пижама разве не находка: диктатор, а смотрите, снял френч, надел пижаму – как это оживляет образ! А воспоминание о телеграмме Гитлера? Наверное, вот так же и Александр Первый вспоминал 24 июня 1812 года, как за пять лет до этого в Тильзите лобызался с Наполеоном. Но самая эффектная отсебятинка – это многократное повторение на разные лады лишь один раз заданного Жуковым вопроса: «Вы меня поняли, товарищ Сталин?» Как это выразительно рисует растерянность и обалделость генсека! Словом, творческий характер списывания автором «Триумфа» текстов из «Воспоминаний» Г. К. Жукова позволяет нам смело поставить нашего генерал-полковника в один ряд с Вальтером Скоттом, Байроном, Гёте и Анатолием Рыбаковым, который, как недавно выяснилось, тоже очень умно списывал своего Сталина у Орлова и других зарубежных авторов.

1991 г.

«О, Кульм!..», или «Верховный имел слабость к уничтожению противника»

Почти всю свою сознательную жизнь знаменитый историк-философ и профессор-генерал Дмитрий Антонович Волкогонов протрубил в армейских политорганах. Одновременно, с перерывами, необходимыми для выживания организма, сочинял книги. Насочинял более тридцати томов. Главный труд жизни, надо полагать, четырехтомник «Триумф и трагедия», политический портрет И. В. Сталина. Между прочим, он сразу стал любимой книгой драматурга М. Шатрова, заслуженного антисталиниста СНГ. Обратим внимание лишь на отдельные его особенности, ограничившись главами о Великой Отечественной войне.

Есть авторы, которые, создавая тот или иной образ, вкладывают в него так много души, что в итоге создают скорее свой портрет, чем задуманный. Кто не помнит восклицание Флобера: «Эмма Бовари – это я!» А в нынешнюю пору было сказано, например, что солженицынский Ленин больше похож на самого Александра Исаевича, чем на Владимира Ильича. Так вот, одна из основных особенностей данной тетралогии состоит именно в этом: генерал-полковник Волкогонов отдал созданию портрета генералиссимуса Сталина столько жара своего неуемного сердца, что в результате мы видим все-таки скорее генерала, чем генералиссимуса.

Генерал, допустим, пишет о генералиссимусе: «У этого человека никогда не было подлинных социалистических убеждений». Что ж, допустим. А разве у самого генерала хоть какие-нибудь убеждения хоть когда-нибудь были?

Автор часто говорит, например, об отсутствии у своего героя «прогностической способности», «провидческого таланта» и «пророческого дара». Что ж, может быть. Нельзя, однако, не вспомнить хотя бы о том, что в известной речи 3 июля 1941 года герой книги сказал: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». И что же? Через четыре года все сбылось. Как видим, тут «прогностической способности» вполне хватило. А дело-то было не пустячное. Но сам коммунист Волкогонов четыре года назад уж наверняка не мог спрогнозировать, что с 1989 года у него одна за другой выйдут вполне троцкистские книги о Сталине, Троцком и Ленине. Выходит, соответствующего дара нет как раз у него.

Читаем и такое, например: «Верховный любил «блеснуть» знанием», то есть пустить пыль в глаза. Доказательств этого в книге, к сожалению, нет. А вот попытки самого автора «блеснуть» едва ли не на каждой странице. Заявляет, допустим: «И. А. Бунин был первым русским, который удостоен Нобелевской премии». Господи, да еще за 25 и даже за 30 лет до Бунина кое-кто из русских получил эту премию. А один русак по имени Лев Толстой дважды решительно пресекал попытки причислить его к лику нобелиатов. Он выше ставил премию имени Островского, полученную за пьесу «Власть тьмы», да медаль, которой в молодости был награжден за оборону Севастополя. Ну зачем, спрашивается, в книгу о Сталине тащить Бунина с его премией? Разве не для того, чтобы блеснуть? Другое дело, если бы, например, в соответствующем месте были приведены строки из письма Бунина, написанного в дни Тегеранской конференции 1943 года: «Нет, вы подумайте, до чего дошло – Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай бог, чего в дороге не случилось».

Или вот уж чисто военно-исторический пассаж. Приводится текст донесения Сталину из Берлина о первых днях германской агрессии против Польши: «Гитлер выехал на Восточный фронт. Он пересек бывшую границу Польского коридора и остановился в Кульме». При звуке знакомого названия у автора тотчас начинается приступ патриотической декламации: «О, Кульм, Кульм!.. В 1813 году генерал Барклай де Толли разгромил французского генерала Д. Вандама под Кульмом». Действительно, разгромил фельдмаршал Барклай генерала Вандама. Но это произошло не там, где через сто лет по Версальскому договору проложили Польский коридор, не к востоку от Берлина, а к югу – в Чехии (Богемии), недалеко от Теплице, под тем Кульмом, который теперь называют Хлумец… Словом, заблудился наш большой ученый между двух маленьких городков, стоящих друг от друга за многие сотни верст, да и в разных странах.