За Родину! За Сталина! - Владимир Бушин

Из своего траншейно-литературного фронтового опыта Солженицын сделал вывод: «В армии командовать может дурак и ничтожество». Нельзя сказать, что это вывод уж вовсе нелепый. Взять хотя бы самого Александра Исаевича. Его познания о военном деле, об армии, об Отечественной войне ничуть не превышают уровень именно тех, кого некрасиво именуют ничтожествами и дураками. Так, в его рассуждениях о нашей армии 30-х годов то и дело фигурируют «генералы», хотя всем известно, что генеральские звания были введены лишь в мае 1940 года. Пишет, что перед войной и когда она началась, «командующим воздушными силами» был Смушкевич. Но, во-первых, тогда не существовало такой должности, а был начальник Главного управления ВВС. Во-вторых, начальником управления перед войной был не генерал-лейтенант авиации Смушкевич Я. В., а генерал-лейтенант авиации Жигарев П. Ф., впоследствии главный маршал авиации. Безбожно путается Солженицын и в том, когда какие сражения произошли, когда какой район мы оставили или освободили. Не знает даже, когда началась Курская битва. Уверяет, что наши войска вступили на немецкую землю в январе 45-го, а на самом деле – еще 18 октября 44-го. Рассказывает, что некоего Аникина освободили в Бухенвальде американцы и отправили в советскую зону оккупации. Но кто же не знает, что трагически знаменитый Бухенвальд заняли не американцы, а мы, и освободили там не только загадочного Аникина, а 80 тысяч действительных узников, коих не было необходимости отправлять в советскую зону, поскольку к ней Бухенвальд и принадлежал.

Ах, да что там сражения, даты, города… Солженицын путает даже знаменитый автомат «ППШ» с противотанковым ружьем «ПТР», не знает, как из автомата стрелять, полагая, что, как в винтовке, там следует «дослать патрон». Да и пишет-то как слова военного обихода: «немецкий асС», «военная кОмпания», «РККА обладало»… И несть этому конца. А вот поди ж ты, при всем этом был офицером, командовал, распоряжался людьми. Сам признается: «Моя власть быстро убедила меня в том, что я – человек высшего сорта. Отцов и дедов называл на «ты» (они меня на «вы», конечно)… Денщика понукал следить за моей персоной и готовить мне еду отдельно от солдатской. Заставлял солдат копать мне особые землянки на каждом новом месте и накатывать туда бревнышки потолще, чтобы было мне удобно и безопасно». Уж какая опасность ему грозила, мы знаем.

Измываясь над подчиненными, за что однажды получил большой нагоняй от генерала, Александр Исаевич одновременно рьяно холопствовал перед начальством. Пишет, например, что посылал солдат восстанавливать под огнем связь, «чтоб только высшие начальники меня не попрекнули (Анд-реяшкин так погиб)». Да, не в силу насущной необходимости, не потому, что требовала обстановка, а только из-за страха перед начальственным попреком посылал на смерть.

Странно видеть, что после всех его россказней об Отечественной войне наш обозник, однако же, признает, что не фашисты взяли Москву, а мы – Берлин, что война закончилась не их, а нашей победой. Но уж ничуть не странно другое: нашу победу он объясняет тем, что мы воевали не по правилам. Корит нас, в частности, за то, что на захваченной врагом территории действовали партизанские отряды, совершались диверсии на железных дорогах, не работали школы и т. п. Стыдит свою родину: смотри, мол, неумытая, как аккуратно да культурно обстояло на сей счет дело в других-то царствах-государствах. Вопрос о допустимости или недопустимости нарушения нормального хода жизни при оккупации, поучает он, «почему-то не возникал ни в Дании, ни в Норвегии, ни в Бельгии, ни во Франции. Там работали и школы, и железные дороги, и местные самоуправления». Вы подумайте только: он ставит в пример нашей родине Данию! Он возмущен, почему мы не равнялись на Норвегию! Он негодует, зачем Россия не воевала так, как Бельгия и Франция!.. Приводит такой довод: «Все знают, что ребенок, отбившийся от учения, может не вернуться к нему потом». При мысли об этом учитель астрономии путает Марс и Венеру. Будь на месте Сталина, он руководил бы войсками так, чтобы не нарушить цельность учебно-воспитательного процесса, – ограничил бы активные боевые действия рамками школьных каникул. Ему говорят: «Для полного разгрома всех перечисленных стран немцам потребовалось от одного-двух дней до одного-двух месяцев». Да, отвечает он, но зато не был нарушен учебно-воспитательный процесс.

Впрочем, что касается утверждения, будто при оккупации вовсе не работали школы, то можно кое-что уточнить. Нет, кое-где немцы открывали школы. Так, жители Керчи до сих пор не могут забыть приказ № 3 гитлеровского коменданта города о возобновлении школьных занятий: 245 явившихся по этому приказу школьников по другому приказу были отравлены.

Особенно охотно любит Солженицын покалякать о наших потерях в Отечественной войне. Ведь это он первый заявил, что мы не победили захватчиков, а забросали их своими трупами. Окружили, например, в Сталинграде 330 тысяч отборных оккупантов и начали забрасывать их своими трупами, и начали… До тех пор забрасывали, пока большая часть окруженных не погибла под тяжестью наших трупов, а оставшаяся в живых 91 тысяча во главе с фельдмаршалом Паулюсом едва выкарабкалась из-под трупов и, делать нечего, сдалась в плен. Правда, когда после войны Паулюса однажды спросили, верно ли, что в плену он читал для высшего офицерского состава Красной Армии лекции по военному искусству, он ответил: «В этой армии я ничему не мог научить даже сержанта». После Солженицына его гипертоническую идею о трупах как главном оружии Красной Армии подхватили Виктор Астафьев, Владимир Солоухин, Александр Яковлев, Дмитрий Волкогонов и некоторые другие титаны военной мысли. Примечательно, что боевой опыт этих титанов не превосходит опыта Александра Исаевича.

Взять Д. Волкогонова. Ни на какой войне отродясь не был и ничего по военной части более внушительного, чем смена караула у Мавзолея, не видел. Образование-то у него боевое – танкист. Но танки дурно пахнут бензином и маслом, он вынести этого не мог и потому почти всю армейскую жизнь просидел в ГлавПУРе. Там докарабкался до кресла заместителя начальника и до звания генерал-полковника. А попутно, чтобы уж никто не усомнился в его уме и талантах, издал три мешка высоконравственных партийно-патриотических брошюр, да еще заодно прихватил звание доктора сразу двух наук – истории и философии, после чего, говорит, стал еще умней.

Между прочим, в толстенных брошюрах «Психологическая война» и «Оружие истины» (Воениздат, 1987) бинарный доктор-генерал, по 30 и 60 раз благоговейно цитируя В. И. Ленина, дубасил то историческим, то философским кулаком не только А. Сахарова, писателя В. Максимова и других, объявив, что это «отщепенцы», «моральный шлак», «отбросы общества», «провокаторы», «предатели Родины», но не щадил и своего коллегу по изучению истории Отечественной войны Солженицына, прилагая и к нему некоторые из приведенных выше речений, например: «Поддерживая наиболее злобных антисоветчиков, таких, как Солженицын, Максимов, Плющ, Орлов, Сахаров, западные спецслужбы…» и т. д. А позже за здравие Солженицына он свечки ставил.

Глядя на Волкогонова, я каждый раз думаю о том, что невежество столь же многообразно, как ум или красота. В самом деле, есть невежество тихое, скромное, даже стеснительное, а есть, как адвокат, именующий себя Макаровым, и громогласное, назойливое, приплясывающее, – именно таков генерал. Вот в своем несравненном труде «Триумф и трагедия» он приводит донесение Сталину из Берлина о первых днях немецкой агрессии против Польши: «Гитлер выехал на Восточный фронт. Он пересек границу Польского коридора и остановился в Кульме». Ну, Кульм и Кульм, казалось бы, какое тебе до него дело, иди дальше. Так нет же, генерал пускается вокруг него вприсядку и, желая блеснуть эрудицией, начинает патриотическую декламацию: «О, Кульм, Кульм!.. В 1813 году генерал Барклай разгромил французский корпус генерала Вандама под Кульмом». Верно, разгромил Барклай, будучи уже не генералом, а фельдмаршалом, Вандама. Но, боже милосердный, было-то это совсем не под тем Кульмом, а под другим, который в Чехии, за сотни верст от первого. Как же этого не знать доктору исторических наук!

В другом месте генерал радостно сообщает: «И. А. Бунин был первым русским, который удостоен Нобелевской премии». И опять чушь: еще за 25 и даже за 30 лет до Бунина кое-кто из русских получил эту премию. А русак по имени Лев Толстой, в молодости боевой офицер, дважды пресекал попытки причислить его к лику нобелиатов, словно предвидя, что со временем там окажется и обозник Солженицын.

Конечно, в том и другом случае можно при желании извинить дважды доктора, ибо XIX век и литература не его специальность, но кошмарное бедствие в том, что такими «кульмами» и «буниными» кишмя кишат все его сочинения и об Отечественной войне, где он претендует на знание даже таких фактов: «22 июня Сталин выпил лишь один стакан чая».