Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

— Не просто бомбу, — не очень удачно сострил Валерий Павлович, — а нейтронную!

— Чего? — в злобе зашлась бабища. — Мишань, а Мишань, у них бонба здесь нетронутая! Ой, Мишань, это, может, чеченцы! Пусть Зойка звонит в 69-ое, а сам давай сюда…

Дверь из квартиры вверху открылась, и на лестницу в одном нижнем белье выскочил Мишаня — мужик косая сажень в плечах, кулаки — как гири пудовые. А за ним еще один — посубтильнее, в свитере и ушанке. Но уж очень решительный.

— Кто такие? Откуда? — грозно вопрошали подоспевшие. — А ну, документики! Я вот тут дворник, — угрожающе двинулся на Валерия Павловича Мишаня. — А ну, открывай чемодан!

Он сграбастал «кейс», а Валерий Павлович, улучив секун ду, когда руки Мишани ухватились за черные кожаные бока его чемоданчика, проявив непостижимую лихость, внезапно бросился через несколько ступеней вниз.

— Милиция! — взвыла баба. — Милиция! Да куда же вы провалились…

Анастасия подумала, что будь рядом беременная женщина, у нее от такого вопля произощел бы выкидыш. Тут вам и абортная ложка не нужна, таким гласом все наружу выскребешь.

А внизу, в парадном, уже стучали сапогами. Топали по лестнице…

Валерия Павловича держали цепкие и властные руки.

— Ваши документы! — послышался начальственный окрик. — Не двигаться! Руки на стену! Малышев, а ну, зови сапера! Кейс будем проверять…

Подошел сапер. Его можно было узнать по бронежилету и каске.

— Ваш? — в голосе прозвучала угроза.

Эта зима принесла Москве не один взрыв. Милиция работала оперативно.

— Мой. Там только бумаги.

— Вот и открывай. Отойдите все…

— Погоди, я уйду! — крикнула баба.

Валерий Павлович не дал ей уйти, набрал шифр. Откинул крышку. В кейсе лежали какие — то бумаги, чековые книжки и печати. Целая куча печатей…

В Шестьдесят Девятом отделении, которое провело комбинацию с задержанием в подъезде на Большой Басманной, Виктора уже ждали.

Валерий Павлович — лысоватый, без шика, но с достоинством одетый- не вызвал у Чернышева ни брезгливости, ни отчуждения.

Только интерес.

Он посмотрел в глаза задержанного, но ничего кроме стыда и усталой робости, в них не увидел.

— Как вы вышли на вашу клиентку?

Задержанный глубоко вздохнул:

— По объявлению, гражданин следователь…

— Вы читаете их подряд? Или интересуетесь только трансплантами?

— Да нет, подряд.

Чернышев снова оглядел арестованного. Что-то во всей этой истории было не то, но что именно, он еще понял. оставил ответ без внимания.

— И давно вы уже по линии трансплантантов?

— Это первый мой опыт… — Чернышеву снова бросилась в глаза затравленная улыбка на лице задержанного. Явный отпрыск интеллигентной столичной семьи в роли мошенника…

— Вы москвич?

— Потомственный.

— А какое отношение вы имеете к медицине?

— Прадед мой был профессором, дед — физиолог, работал с Иван Петровичем Павловым, отец умер рано кан дидата не перерос…

— Вы тоже увлекались биологией…

— Я больше по приборам медицинским работал. Шесть патентов. Между прочим, вы знаете, — невольно похвастал он, — два из моих приборов используются в Европе: один в Швейцарии и другой в Германии… — и сразу погас, — да кому они теперь нужны…

Чернышев, не желая того, ощутил сочувствие к неудачнику.

— Все зависит сейчас от вас. Расскажите честно обо всем.

— Гражданин следователь…

— Можете называть меня Виктор Анатольевич…

Задержанный застенчиво и благодарно кивнул.

— Виктор Анатольевич, вы не поверите. Но я в милиции впервые в жизни. До этого ее только в кино видел. В отечественных детективах…

Лицо его исказила гримаса отчаянья. Чернышеву показалось, он вот-вот заплачет.

— Но как же вы думали все организовать? Ведь перед тем, как отдать деньги, клиентка наверняка потребовала бы какие- то документы…

Задержанный закашлялся, в глазах у него все-таки выступили слезы.

— Ну, бумажки… Это ведь сегодня не проблема… Наш институт слили с другим, и все бланки валялись по мусорным ящикам. Я там и печати взял. Со свалки…

Он замолчали, в безнадежности развел руками.

— Нам в институте не платили зарплаты полгода. Я никогда прежде не знал, что значит нет денег! Мне сказали: хочешь, — езжай за границу, делай со своими приборами, что хочешь…

— Чего ж вы не поехали? Трудности с языком? — Чернышев хотел его легонько поддеть, но тот и не заметил.

— Нет, язык в порядке, — вздохнул Валерий. — Я ведь перед институтом английскую спецшколу кончил…

Виктор подождал объяснения.

— Вы знаете, — нас ведь в интеллигентских семьях учили, что бизнес, торговля, ловкачество — стыдно все это, недостойно, отвратительно… Вот и научили…

— Вы женаты?

— Да, жена и дочь. Ей шесть лет…

— А что жена?

— Она художница. Но сейчас рисует этикетки. Не просто все это: надо ходить, искать заказы, льстить, задабривать… Она не очень к этому ко всему по своему характеру подходит…

— И поэтому вы решили обмануть человека, для которого пересадка почки — его последняя надежда?! И кто во второй раз никогда уже не соберет больше такую сумму…

Сейчас он шел самым коротким и самым простым путем допроса: «вверх-вниз» — от надежды к отчаянию и снова к надежде…

Задержанный поискал сигарету. Ему их не оставили при обыске.

Чернышов взял пачку с соседнего стола, положил перед ним. Тот бросил на нее растерянный взгляд, но не посмел притронуться.

— Да я же для вас положил, — с досадой сказал Чернышев

Тот протянул руку к пачке сигарет, вытащил одну и потянул ся за зажигалкой. Потом несмело взглянул на Виктора и тихо поблагодарил.

Чернышев махнул рукой: когда по телефону настаивал, чтобы, кроме женщины, никого не было в подъезде, тот держался куда уверенней…

— Вы ведь тоже из интеллигентной семьи? — вдруг спросил тот, и Виктор поперхнулся.

— Не совсем, — неожиданно ответил он, — я больше из подворотен московских…

Валерий Павлович закивал в ответ. Он понял: ему указали его место.

И сразу погас, замкнулся в себе.

Виктор прикурил и затянулся сам, хотя после того, как дал себе зарок не курить, делал это крайне редко. Потом подвинул зажигалку к сигаретам.

— На что же вы все — таки надеялись? — не отрывая глаз от от задержанного, спросил Чернышев.

— Я ведь и не расчитывал на всю сумму, — вдруг оправдывающимся голосом сказал тот, — думал — аванс получу и исчезну… Пару сотен долларов, может, тысячу…

— Пару сотен, — скривился Виктор, — а потом?

— Жене большой заказ обещали, — смутился Валерий Павлович. Перебились бы…

Чернышев понял: тот говорит правду.

«„Перебились бы…“ Вот она — единственная звезда слабых — надежда! Только вот загорается она, несмотря на все мольбы, не чаще, чем выигрываешь по лотерее…»

И снова «вверх-вниз»…

Он подошел к двери, позвал.

— Страшнов! Можешь организовать нам перекусить? — В коридоре появился младший инспектор уголовного розыска. — Сообрази, чтобы есть можно было…

Он и не спросил, голоден ли Валерий Павлович.

Страшнов принес еду по своему вкусу: «хот доги», две баночки с салатом, печенье. И еще пару банок «спрайта». Чернышев подвинул все это задержанному.

— А вы? — спросил тот.

— Нормально, — себе Виктор взял печенье. — Я терпеть их не могу…

Он тверже уселся на стуле. Сидел, сжав губы, и лишь глядел, как деликатно тот ест.

«Еще одна жертва эпохи…»

Но настоящей жалости он не испытывал. В конце-концов, хребет дан человеку для того, чтобы ходить и стоять, а не ползать. Интеллигенное сюсюканье оскорбительно: трудно не одному, а всем…Не можешь помочь — не показывай и вида, что страдаешь…

Задачей милиции была борьба с преступностью. А дальше вступал в действие Закон.

Ностальгии по отошедшим временам у Виктора не было. Он еще в детстве увидел разницу между тем, как живет мальчишка из подворотни, и как — дети номенклатуры.

Заметив смущение задержанного, он махнул рукой:

— Мне ведь домой, а там наверняка спросят: где наел ся? — он состроил смешную гримасу. — Что ж я скажу? На работе? Так мне и поверят…

Он дал Валерию Павловичу еще сигарету и вернул пачку назад, на соседний стол. Сидел, думая о своем, пока вдруг не заметил, что тот вздремнул.

Чернышеву стало тоскливо: хотелось запустить стулом в окно. Жаль было зря потраченного времени. Комбинация с задержанием не принесла никакой пользы.

Внезапно задержанный испуганно приоткрыл глаза.

— А что со мной будет? — робко спросил он

— А ничего: доедите «хот доги» и поедете домой.

— Вы отпускаете меня? — вздрогнул Валерий Павлович. Он смущаясь извлек из кармана лист чистой бумаги, аккуратно завернул остатки еды. — Я могу быть свободен?