Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант) - Эдвард Гиббон

Преторианские банды, разгул которых был первым признаком и причиной упадка Римской империи, по численности едва достигали последней из перечисленных выше цифр. Основал их Август. Он, хитрый тиран, чувствовавший, что законы могут окрасить в нужный цвет его взятую силой власть, но опорой для нее может быть лишь оружие, постепенно сформировал эту гвардию – мощные охранные войска, постоянно готовые защитить его, внушить почтительный ужас сенату и предупредить или раздавить любое восстание в самом зародыше. Но поскольку своим грозным видом они бы одновременно тревожили и раздражали римский народ, только три когорты этих войск были размещены в столице, а остальные преторианцы разведены на квартиры по ближайшим к Риму городам Италии. Однако через пятьдесят лет мира и рабства Тиберий рискнул пойти на решительную меру, которая навсегда скрепила оковы его страны, как заклепка – цепи узника. Под лживым предлогом, будто бы он освобождает Италию от тяжелого бремени иметь на постое военных и усиливает дисциплину среди гвардейцев, он собрал их в Риме в постоянном лагере, который был умело и старательно укреплен и размещался так, что господствовал над окружающей местностью.

Такие грозные слуги всегда нужны возле трона деспотов, но часто приносят гибель этому трону. Введя таким образом преторианских гвардейцев во дворец и в сенат, императоры научили их чувствовать собственную силу и слабость гражданского правительства, смотреть с привычкой и презрением на пороки своих повелителей и отбрасывать в сторону тот почтительный страх перед властью, который могут поддерживать только расстояние и таинственность, если власть эта мнимая. Ощущение своей неодолимой силы при роскошной и праздной жизни в богатом городе питало гордость преторианцев. Невозможно было скрыть от них и то, что верховный правитель, власть сената, общественная казна и главный город империи находятся у них в руках. Чтобы отвлечь преторианские когорты от этих опасных мыслей, самые решительные и авторитетные правители были должны сочетать с приказами льстивые просьбы и с наказаниями – награды, льстить гордости своих гвардейцев, снисходительно терпеть их развлечения, смотреть сквозь пальцы на их распущенное поведение и покупать их ненадежную верность щедрыми подарками, которые, начиная с Клавдия, делались при восшествии на престол каждого нового императора и были, по сути дела, узаконены.

Сторонники гвардии старались обосновать логически ту власть, которую она приобрела силой оружия, и уверяли, что если следовать принципам конституции во всей их чистоте, то именно ее согласие прежде всего необходимо для провозглашения императора. Право выбора консулов, военачальников и должностных лиц, хотя с недавних пор и было незаконно присвоено сенатом, с древних времен неоспоримо принадлежит римскому народу. Но где следует искать римский народ? Конечно, не в пестрой толпе рабов и чужеземцев, которая заполняет улицы Рима, не среди этой раболепной черни, у которой так же нет силы духа, как и имущества. Защитники государства, выбранные среди цвета италийской молодежи, обученные владеть оружием и быть добродетельными, – вот истинные представители народа, которые имеют больше всего прав выбирать военного вождя республики. Эти утверждения, при всей ошибочности их логики, становились неопровержимыми, когда свирепые преторианцы придавали им больше веса, бросая, как когда-то варвар-завоеватель Рима, на весы свои мечи.

Зверски убив Пертинакса, преторианцы надругались над святостью трона; своим последующим поведением они оскорбили его величие. Лагерь не имел тогда главы; даже префект Летус, поднявший всю эту бурю, благоразумно отказался навлечь на себя гнев общества. Сульпициан, тесть императора и наместник Рима, посланный к преторианцам в лагерь при первых признаках мятежа, посреди буйства и беспорядка старался усмирить ярость толпы, но тут его заставил замолчать вид убийц, которые с шумом и криками возвращались назад, неся на копье голову Пертинакса. Хотя история приучила нас видеть, как любой принцип и любая страсть отступают перед властными велениями честолюбия, вряд ли можно поверить, что в эти ужасные минуты Сульпициан мог иметь желание занять престол, залитый кровью такого близкого родственника и прекрасного правителя. Однако он стал использовать единственный аргумент, способный подействовать, то есть торговался с преторианцами об императорском сане. Но когда он уже начал переговоры, самые осмотрительные из преторианцев сообразили, что при таком соглашении без конкуренции они не получат достаточную цену за такую дорогую услугу, и громко объявили, что римский мир будет отдан с публичных торгов тому, кто предложит за него самую высокую цену.

Это постыдное предложение, самое наглое проявление произвола армии, вызвало во всем городе горе, стыд и негодование. В конце концов оно достигло слуха Дидия Юлиана, богатого сенатора, который, не обращая внимания на превратности политики, наслаждался роскошной жизнью. Его жена, дочь, вольноотпущенники и нахлебники убедили его, что он достоин трона, и стали горячо умолять его не упускать такую счастливую возможность. Старый честолюбец поспешил в лагерь преторианцев, где Сульпициан все еще торговался с гвардейцами, и начал набавлять цену, расположившись у подножия крепостной стены. Предложения во время этого недостойного торга передавали надежные посланцы, ходившие от одного претендента к другому и знакомившие каждого из них с предложениями соперника. Сульпициан уже пообещал дать каждому солдату по пять тысяч драхм (более ста шестидесяти фунтов), но тут Юлиан, жаждавший получить приз, поднял цену сразу до шести тысяч двухсот пятидесяти драхм, что составляет больше двухсот фунтов стерлингов. Ворота лагеря тут же открылись перед покупателем. Он был объявлен императором и принял от солдат клятву в верности; им хватило человечности потребовать от Юлиана, чтобы тот простил и забыл соперничество Сульпициана.

Теперь преторианцы были обязаны выполнить условия продажи. Они поставили своего нового повелителя, которому служили, но при этом презирали, в центр своих рядов, загородили его со всех сторон щитами и в тесном боевом строю провели по обезлюдевшим улицам города. Был созван сенат, и те, кто был близкими друзьями Пертинакса или личными врагами Юлиана, посчитали нужным подчеркнуто выразить свое особое удовлетворение по случаю такого удачного переворота. Заполнив зал заседаний сената вооруженными солдатами, Юлиан долго разглагольствовал о том, что пришел к власти в результате свободных выборов, о своих высоких добродетелях и о том, что он полностью уверен в симпатии к себе сената. Раболепное собрание поздравило с таким счастьем себя и народ и дало обещание хранить верность Юлиану, вручив ему все ветви имперской власти. Из сената та же военная процессия повела Юлиана вступать во владение дворцом. Первое, на что упал там его взгляд, было всеми позабытое безголовое туловище Пертинакса и скудный ужин, приготовленный для него. На труп он посмотрел с безразличием, на еду с презрением. По его приказу был устроен великолепный праздник, и до глубокой ночи он развлекался, играя в кости и любуясь выступлением знаменитого танцора Пилада. Однако было замечено, что после того, как толпа льстецов разошлась и оставила Юлиана в темноте наедине с ужасами, заполнявшими его мысли, он провел ночь без сна. Вероятнее всего, он вновь и вновь обдумывал свое поспешное безумное решение, судьбу своего добродетельного предшественника и то, как сомнительна и опасна его власть над империей, которую он не приобрел благодаря своим достоинствам, а купил за деньги.

У Юлиана были причины для страха. Оказавшись на троне владык всего мира, он не имел ни одного друга, даже ни одного сторонника. Сами гвардейцы и те стыдились правителя, которого убедила принять их жадность. А среди граждан не было ни одного, кто бы не смотрел на его воцарение с отвращением, как на глубочайшее из всех возможных оскорбление имени римлянина. Знатные люди, которые, находясь на виду и обладая большим имуществом, должны были проявлять крайнюю осторожность, на подчеркнутую вежливость императора отвечали снисходительными улыбками и торжественными обещаниями исполнять свой долг; но простые люди, которых укрывала от опасности многочисленность и безвестность, давали полную волю своим чувствам. На улицах и в общественных местах Рима воздух звенел от криков и проклятий. Разъяренная толпа оскорбляла Юлиана, отвергала его щедрость и, сознавая, что ее собственное негодование бессильно, громко призывала пограничные легионы вновь укрепить оскорбленное величие Римской империи.

Легионы, расквартированные в Паннонии, объявили императором Септимия Севера; перейдя через Альпы, он был признан сенатом. Юлиан был казнен. После этого Север разгромил соперничавших с ним претендентов на власть, наместника Сирии Песценния Нигера и наместника Британии Альбина.