Родительская тетрадь - Ольга Старушко

половиной

столетья твои берега

в снарядах и минах,

и мир – от врага до врага.

Орлы бастионов

и звёзды у братских могил:

кто был непреклонней

и кто тебя крепче любил,

зачем эти звенья

цепи,

чей тут след по водам,

кому здесь отмщенье —

и аз, многогрешный, воздам.

Дядя

Скажи-ка, дядя самых честных правил —

ты за моей спиной стоял вторым

и, шаря в кошельке, вопрос поставил:

не дорого ли, мол, мы взяли Крым?

«Не по зубам клубника и черешня.

Смотреть Бахчисарай-сарай-фонтан?

Ну съездить отдохнуть – оно, конечно,

но так себе. Куда ему до Канн…»

Нет, я вчера вела себя не грубо

и ни за что сегодня не виню.

Не оставлять же за спиною трупы,

пускай и пересчитывают зубы

крымчанам, как дарёному коню?

Чтоб избежать желудочных вопросов,

мы, так сказать, уроки повторим.

Поведай дяде, Константин Философ,

как в Сирию ходил ты через Крым.

Азы забылись? Не молчи, Владимир,

уже не до молчанья, вот те крест:

напомни-ка наследникам, во имя

чего ты брал за Анну Херсонес?

Туманный колокол, промолви слово

как отголосок замысла Петрова:

зачем из пушек взятого Азова

тебя отлили, чтоб поставить здесь?

Суворову, Потёмкину, Мекензи,

что основали город мой и флот,

была бы непонятна суть претензий

того, кто так вопросы задаёт.

Прости, Казарский, их, прости,

                                         «Меркурий»,

потомков, отрицающих родство,

слепых и ненасытных голотурий,

урчащее утробой меньшинство.

Не слушай, Пирогов или Тотлебен:

у вас бомбят, опять идут на штурм,

а в нашем веке подымают шум,

что держатся лишь на воде и хлебе.

Ахматова, скажи, ответь, Папанин,

родные ваши в Крымскую войну

дрались за деньги или за страну?

За то, чтоб Крым и впредь остался с нами?

Мне у родных и спрашивать неловко,

но если уж начистоту и в лоб:

скажи, мой дед Иван из Григоровки,

зачем в двадцатом брал ты Перекоп?

Здесь на Сапун-горе у обелиска

не вздумайте у Вечного огня

считать потери: не они – и близко

сегодня в мире не было б меня.

За всех бойцов, за партизан, десанты,

что в ледяной воде на гибель шли,

ответь-ка, дядя с кошельком – а сам ты

что смог отдать бы для своей земли?

За возвращенье к прежней общей жизни,

за кровь, что в нас, пульсируя, течёт,

за честь, за верность, за любовь к отчизне,

За «Кузнецова» и за Апакидзе —

да как вы смели предъявлять нам счёт?

В ответе не за страх, а лишь за совесть

не взяли, нет – мы возвратили Крым.

Он вам не по зубам. Но вы готовьтесь:

мы в зубы за подобные вопросы

дадим – и если надо, повторим.

Матюхин

Матюхин ждёт: поближе подойдут.

Уже два дня, как взят в кольцо Малахов.

Две пушки бьют оттуда, где редут

француза бил без промаха и страха.

Почти сто лет назад – а как вчера

держали эти самые высоты…

Теперь вот навалилась немчура,

с лица земли стирая Севастополь.

Форсирована бухта, и тылы

отрезаны. И пали даже стены.

Когда-то с «Трёх святителей» стволы

здесь сняли, как с эсминца

                                        «Совершенный».

Сойдя на сушу, он зимует тут,

весной снаряды вспахивают склоны,

и помещён его командный пункт

в донжон Корниловского бастиона.

Держаться за высоты, как тогда,

и бить, пока готово сердце биться.

Декабрьская «Красная звезда»

июнем полыхнёт в его глазнице.

Матюхин падает. Удар. Ещё удар.

И отступление уже неотвратимо.

Гудит висок: запомни, календарь —

тот самый день, когда погиб Нахимов.

«Ты здесь, где затопили корабли,

с товарищами лёг в одной могиле

костьми за эту землю – пусть снесли

твой памятник и склеп твой разорили.

А я уже не в силах направлять

огонь из наших взорванных орудий.

Я так хотел остаться здесь, земля,

где даже праха моего не будет…»

Когда-то уходили через рейд.

Матюхина бойцы несут посменно

к последней из упорных батарей

сквозь город. От контузии до плена.

Когда весной взрывается миндаль,

когда сирень кипит приливом пенным,

он всё же здесь. Стоит и смотрит вдаль,

забыв про смерть в застенках Бауцена.

Блиндаж

Да что же это, люди, как же так?

Три русских школьника

приходят в бундестаг

и говорят про страшную войну.

И в ней, войне, винят свою страну.

Вчера не праздник был и не парад,

а перелом, начало поворота:

и в контрнаступленье Сталинград

рванул орудиями, чтоб поднять пехоту.

Об этом телевизор ни гу-гу,

как будто мы тогда сдались врагу.

И «Сталинград» не выговорит власть —

как будто мы теперь готовы пасть.

Зато про бундестаг – ажиотаж,

про слёзы о солдатах неспасённых.

…А в Севастополе вчера нашли блиндаж

времён второй геройской обороны.

Бульдозер вскрыл: тут обновляли парк,

заложенный вокруг мемориала.

А в нём, внутри, всё сохранилось так,

как было после месяцев атак,

когда рвалось, пылало и стреляло.

Своих детей, которые войну

хотят понять, сюда приводят люди.

Своих