Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

– Да человек я, человек! – уже более уверенным тоном откликнулась «кикимора», сдирая с себя зеленые липкие лохмотья водорослей. – Это ж я, смотри, тетя Евфросинья.

Женщина подняла голову и привстала на карачках, повернув лицо к встреченным путникам. Все их глаза были устремлены на ожившее и заговорившее чудовище, которое при ближайшем рассмотрении оказалось действительно той самой соседкой – теткой Фроськой из Лёнькиной деревни.

* * *

– Я как заплутала, так и поперла через болото. Да там и ввалилась в эту яму. Полдня выплывала, выплывала. Вот как вы меня встретили, я только-только малеха отдышалась и выползла. А тут и вы… – Тетка Фроська, закутанная в старенькое шерстяное одеяло, сидела возле печурки, на которой весело гудел жарким паром видавший виды чайник.

Она отхлебнула из закопченной кружки дымящийся напиток. Судя по цвету и аромату, какой-то целебный травяной настой. Его заботливый и находчивый Лёнька первым делом и заварил, как они все вместе добрались до отцовской заимки и он скоро растопил печурку. Теперь наконец-то все были в безопасности и могли хорошенько отдохнуть, рассказать каждый о своих злоключениях и переживаниях. Как стало ясно из рассказа, Евфросинья, не выдержав издевательств и унижений от фашистов, что отобрали у нее дом и хозяйство, а особенно от полицаев, что ограбили и избили, решила уйти куда глаза глядят. Так она и забрела в болото и уже обрадовалась, что сможет спокойно потонуть, но вдруг осознала, что не имеет права так просто покинуть эту жизнь, не отомстив хотя бы одному врагу за свои унижения. Вот и боролась с липкой и вязкой трясиной до того момента, пока та не сдалась перед напором несчастной женщины и не выпустила ее из своих цепких смертельных лап. В который раз Фрося пересказывала эту историю и все еще дрожала от усталости и пережитых потрясений.

Чтобы отвлечь перепуганных и измученных женщин, за которых теперь ему приходилось отвечать, поселив в отцовском домике, Лёнька решил поведать и свою историю побега. Он рассказал и про диковинных эсэсовцев-финнов, что забрались в огород и расправились с пчелиными семьями, и про то, как мамка вступилась за него, когда он сам вступился за пчелок. Потом он бежал, а над головой и вокруг свистели пули. Да не одна и не две, а десятки! Страшно было, прям жуткая жуть, но чудом ни одна не попала, а только он чуть сам не провалился в ловушку, что копал позади огорода, когда караулил по осени волка, что повадился ходить за курами да телятами в деревню. Вот и вскрикнул, когда влетел в яму ногой, а финны подумали, что убили его. А мамка тоже, наверное, так подумала.

– Ну, а я жив. Вот только рубаху цапануло. Я сейчас слазаю под потолок, там у бати припасено ружьишко. Вы тут оставайтесь, никто не найдет. Хозяйствуйте, а я в ночь пойду по делу, – деловито объяснял парень.

– Кудай-то ты на ночь глядя собрался, Лёнь? – попыталась возмутиться Маруся Воронова. Но парень уже вытянул из-под потолка промасленную тряпку и разворачивал ее, вынимая небольшую аккуратную винтовку. Достал, осмотрел, забросил на ремень за плечо и, подмигнув всем своим женщинам, весело ответил:

– Мне подкараулить кой-кого надо, девоньки! Не скучайте, к утру буду. И не один! – крикнул и быстро вышел из дома.

– Кого? Кого «подкараулить», Лёнька? – закричали вслед все вместе, даже девчонки, заинтригованные его загадочным обещанием.

Но мальчишка уже выбегал из дома, на ходу бросив:

– Вернусь утром – увидите!

Глава восьмая

Конюх

…Не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего… угонять весь скот… Все ценное имущество, в том числе: цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться…

Из выступления И. В. Сталина 3 июля 1941 г. «Братья и сестры…»[54]

С давних времен лошадь помогает человеку преодолевать расстояния, вести хозяйство, растить и убирать хлебное зерно, перевозить самые тяжелые грузы и поклажи. С началом войны, в любое время и эпоху, лошадей призывали на фронт вместе с людьми.

Наличием или отсутствием этого верного и красивого домашнего животного определялось богатство крестьянской семьи. Чем больше лошадей было в деревне, тем зажиточнее считалось такое хозяйство. В период активной коллективизации и создания колхозов всех частных лошадей в принудительном порядке забирали в общественный табун.

Став общим имуществом, эти прекрасные и преданные животные терялись в новых обстоятельствах, не признавали чужих людей вокруг себя, искали и ждали хозяев и теряли привязанность к тем, кто их вырастил и воспитал. За общественными лошадьми ставили присматривать человека, мало-мальски разбиравшегося в том, как за ними ухаживать, чем кормить и охранять. Такого человека звали конюхом.

Прохор Михайлович Гольтяпин любил лошадей не только потому, что он с ними рос, как только сам народился на свет Божий, а потому что твердо знал, как правильно с ними обходиться. А больше всего за то, что только с ними он чувствовал себя внешне полноценным мужиком. От природы хромой на правую ногу, которая с рождения оказалась короче на 3,5 сантиметра, он вызывал насмешки ребятишек, а потом и деревенских девиц, выбиравших себе высоких и крепких парней в ухажоры.

Отчаянно переживая из-за своего недостатка, он вдруг обнаружил, что, сев на отцовскую лошадь, чувствует себя не только выше всех, но и гораздо увереннее. Все едкие шутки и оскорбления его обидчикам теперь приходилось выкрикивать, задрав голову вверх, где над ними восседал мóлодец Прохор. А из-за топота, ржания и фырканья коня их звук вообще растворялся в воздухе и становился неразборчив, будто гудение надоедливых оводов. Конь как будто втягивал с силой все эти ругательства и исторгал их через широко раскрытые жаркие и трепещущие ноздри с раскатистым «Фрпрпр-р-р-р-ру!». После такого неуважительного отклика на свои насмешки задиры замолкали и завистливо глядели на гарцевавшего Прошку, как на былинного героя или по меньшей мере чапаевца, вдруг сошедшего со страниц популярной детской книжки[55].

Так и провел он в седле почти все детство и ни за что не хотел слезать на землю, которая предательски превращала его, отважного кавалериста, в нелепого калеку, делая вновь объектом издевательств. После раскулачивания родителей, добровольно сдавших имущество, излишки зерна, домашнюю скотину, включая двух лошадей, он упросил председателя Якова Ефимовича Бубнова назначить его конюхом за символическую оплату в полтрудодня. Добившись столь желаемого и необходимого для ощущения своей полноценности места, Прохор также уговорил Бубнова оставить в Холмишках конюшню, стоявшую там еще с дореволюционных