Боги ушли, твари остались - Михаил Владимирович Рогожин

из сил и перестала оказывать сопротивление…

Аделия мгновенно вспомнила то страшное изнасилование, которому подверглась в бане. Чем больше кряхтел эсэсовец, чем жалобней скулила девчонка, тем отчетливее в сознании возникали картинки того кошмара. Она физически почувствовала, как в неё проникает грубая физическая сила. Содрогаясь всем телом, интуитивно принялась вращаться в привычном танце. Все энергичнее и отчаяннее разрезая воздух раскинутыми в стороны руками. Её ритм стал совпадать с ритмом движений подстёгиваемого страстью немца. В какой-то момент почувствовала, что он совсем рядом. Что стоит лишь захотеть — и её высвобождающаяся энергия накроет его с головой. Отдавшись движению в спирали, пересохшими губами прошептала: «Что б ты сдох! Сдох! Сейчас! Немедленно! Сдох…»

В себя её привёл всё тот же женский крик. Аделия остановилась. Подбежала к окну. В номере напротив, творилось нечто невообразимое: огромный волосатый мужчина валялся на спине у кровати. Его туша дергалась так, словно хотела оторваться от пола. Только голова оставалась неподвижной. Из пухлых почерневших губ вырывалась розовая пена. На бледном лице слегка топорщились короткие усики.

Девушка, почти подросток, бегала возле него, от ужаса не зная, что предпринять. Её хрупкая фигурка с двумя отметинами в виде грудей вызвала у Адели чувство жалости.

Через мгновение эсэсовец издал последний хрип и затих. Девушка опустилась на колени и заплакала.

Аделия с трудом передвигая ногами, добралась до постели. Легла и замерла от внезапного осознания того, что это она только что убила человека. Тут же вспомнила странное признание Лиды Померанец, воспринятое когда-то как шутка: «Если нужно, я могу на расстоянии десяти километров одной мыслью убить быка…» Произнесла это с жёсткой усмешкой. Сейчас Аделия почувствовала такую же на своих губах.

Ресторан «Захер» приятно радовал довоенной роскошью. Официанты в белых перчатках, бутылки шампанского в серебристых ведёрках, цветы в высоких вазах, джазовый пианист, игравший в стиле Чарли Кунца. Воли зарезервировал столик у окна с видом на оперу. Метрдотель предупредил Франца, что герр Мюльбахер задерживается. Франц попросил принести ему кофе с молоком — традиционный венский меланж.

Воли никогда не отличался пунктуальностью. Назначал несколько встреч в разных местах города в одно и то же время. Ни с кем подолгу не разговаривал. Решение любых вопросов перекладывал на завтра. Но при этом оставался незаменимым человеком.

Несмотря на тёплый вечер, он появился в «Захере» в котелке и с тростью-зонтом в руке. Танцующей походкой прошел по залу, приветствуя знакомых помахиванием этого самого котелка.

— Привет, Франц, я боялся, что тебя послали на Восточный фронт, — весело пошутил он и рассмеялся собственной шутке. После чего обнял Франца за плечи.

— Не заслужил, — в тон ему произнес Франц.

Воли сел напротив, официант мгновенно возник возле него.

— Для начала, как обычно, — Зипфер и бехеревку.

Как только официант отошел, круглое лицо Мюльбахера приняло серьезное выражение. Выпятил вперед губы так, что острые кончики усов завернулись вверх.

— Франц, тобой очень недовольны.

Франц скривил лицо в явном недоумении.

— Представь себе. Это касается текстильщика Фрица Фёглера.

— Я дал проверенную информацию. Он поставляет кальсоны из некачественного сырья. После стирки они садятся так, что их можно натягивать только на нос.

— К кальсонам вопросов нет. Но тебе поручили выявлять тайных еврейских промышленников, организовывающих саботаж в поставках.

— А это не саботаж?

— Повторяю — еврейских! Фриц Фёглер — чистый еврей. Он обвёл вокруг пальца всех конкурентов.

— Это ты сам так решил? А тебе известно, что его родственник, Альберт Фёглер, — член Промышленного совета. Он такой скандал устроил!

— При чём здесь я?

— При том, что этот Фриц не еврей, а истинный ариец.

— Но преступник?

— Доказать не удалось.

— А кальсоны проверяли?

— Со всяким бывает.

Франц рассмеялся.

— Слушай, Воли, вместо того, чтобы объявить мне благодарность, меня же назначают крайним.

— Ты на хорошем счету. Но неправильно понял задание. По-твоему, раз вор — значит еврей. А нужно доказать — еврей, значит, вор.

— Моё дело изобличать. А ваше классифицировать. Забудем. У меня серьезная проблема.

Официант принес высокий стакан пива и рюмку Бехеревки. Поставил перед Мюльбахером и замер в ожидании заказа.

Воли отпустил его небрежным взмахом руки.

— Позже. Иди, не до тебя… — отхлебнул пиво и кивнул Францу — излагай.

— Есть в Министерстве авиации такой Альфред фон Трабен, штандартенфюрер, бывший ас, пользуется поддержкой Геринга.

— Тоже еврей? — насторожился Воли.

— Нет-нет. Полагаю, любовник моей жены. Мы случайно познакомились в опере, и он с первого взгляда втрескался в неё.

— Уже интересно…

Франц сделал паузу, словно происшедшее глубоко оскорбило его. Нахмурился, потёр лоб пальцами. Это произвело на Мюльбахера впечатление.

— Заказать что-нибудь выпить? — предложил он.

Франц отрицательно покачал головой.

— Короче, из-за этого аса могут возникнуть неприятности.

— Дал ему в морду?

— Нет. Завязал дружеские отношения. Но мне кажется, что он постарается избавиться от меня.

— Каким образом?

— Чувствую, что Аделия с ним заодно.

— Вы же недавно поженились?

— Бывает. Но я не собираюсь её отдавать. Боюсь, накатает на меня донос.

— Куда?

— В гестапо, например.

— Что ж там, дураки работают? Разберутся. Лучше набей ему морду.

Франц помолчал, потом почти шёпотом потребовал:

— Я хочу, чтобы меня защитили от этого идиота. Доложи об этом.

Воли несколько растерялся. Ситуация ему казалась не стоящей выеденного яйца.

— Собрался его убить?

— Столкновения между нами не избежать. Хочу себя обезопасить.

— Хорошо, доложу. Только ты уж без глупостей.

— Не забудь, его опекает Геринг.

— Не уверен, что партайгеноссе будет вмешиваться в вашу любовную историю. А Аделия? Она?

Франц кивнул:

— Она мне изменила. Но об этом не распространяйся.

— Понял и забыл. Давай поужинаем, — и жестом подозвал заскучавшего официанта.

Глава тринадцатая

Аделия подошла к стойке портье. «С добрым утром, мадам!» — широко улыбнулся тот.

— А что это ночью какой-то шум был?

— О да, мадам, несчастный случай, — забыв убрать улыбку, печально сообщил тот.

— Умер кто-то? — дрогнувшим голосом спросила Аделия.

— К сожалению, мадам. Наш постоялец. Приехал с племянницей в отпуск. Хотел показать ей Берлин. И надо же — обширный инфаркт.

— А девушка?

— Плачет. Говорит, дядюшка был очень заботливым. Ни в чём ей не отказывал. Печальная история, мадам.

Аделия молча положила ключ на стойку и вышла из гостиницы.

Слова портье произвели на неё ошеломляющее впечатление. С самого раннего утра, только открыв глаза, Аделия пыталась убедить себя, что ночное происшествие — плод её изможденной психики. Окно напротив было наглухо закрыто и занавешено тяжелой шторой. Возникшая ночью уверенность в убийстве казалась бредом и требовала немедленного опровержения. Оставаться в номере было выше её сил. Наскоро приведя себя в порядок, она поспешила спуститься вниз. Аделия не вспомнила даже