Прелестная наездница - Валери Боумен

обводя взглядом спальню. — И раз уж мы заговорили о комфорте, должна заметить, что еще никогда не видела конюшни лучше вашей.

— Сочту это за величайший комплимент, миледи. Благодарю вас. — Эван дождался, пока им подадут суп из кресс-салата, и только потом продолжил: — Надо подумать, как обеспечить вас специальным креслом, миледи.

Тея удивленно посмотрела на него.

— Специальным креслом? Что вы имеете в виду?

— Доктор Бланшар сообщил мне, что у аптекаря имеется специальное инвалидное кресло. Я намерен купить его для вас.

— О нет, нет, нет! Пожалуйста, не утруждайтесь из-за меня! Я и так стала для вас обузой! — едва ли не в панике воскликнула Тея.

Эван нахмурился. Это что же: отец сказал ей, что она для него обуза? Честно говоря, виконт бы нисколько этому не удивился.

— Мне это вовсе не сложно. Кресло даст вам некоторую свободу передвижения, пока вы здесь. Можно будет посидеть у окна и даже покинуть комнату.

— Нет, правда! Пожалуйста, не стоит тратить на меня столько денег.

— Раз уж вам придется провести здесь по меньшей мере месяц, миледи, мы должны хотя бы устроить вас как можно удобнее. Похоже, выбора-то у нас нет.

Теодора, словно смирившись, поникла головой.

— Да, конечно. Как это мило с вашей стороны.

Эван с подозрением взглянул на нее. Почему она не смотрит ему в глаза? Что опять задумала? Конечно, можно спросить, но вряд ли она ответит честно. И он решил поговорить о том, что его по-настоящему интересовало: о ее отношениях с отцом.

— Сегодня утром я разговаривал с вашим батюшкой, — начал Эван, проглотив ложку супа.

Ему показалось или лицо леди Теодоры действительно сделалось каменным при упоминании об отце?

— И что же? — отозвалась она бесстрастным голосом.

— Он кое о чем сказал, а я, к стыду своему, совсем забыл.

Ложка леди Теодоры замерла на полпути ко рту.

— О чем же, милорд?

— Что несколько лет назад вы остались без матери.

Взгляд леди Теодоры упал на ложку, она поднесла ее к губам, проглотила содержимое и только потом произнесла:

— Да.

Да что ж это такое? Та юная леди, которая так запросто обменивалась с ним едкими замечаниями, теперь дает ему односложные ответы. Может, дело в настойке опиума? Или она просто поняла свои ошибки и решила вести себя так, как подобает молодой леди? Но что еще важнее — почему ему самому не хватает той девушки, с которой он обменивался колкостями?

— Простите, я, наверное, лезу не в свое дело. Должно быть, для вас это была тяжелая утрата. Сколько вам тогда было лет?

— Восемнадцать. — Теодора положила ложку и невидящим взглядом уставилась куда-то вдаль. — Это был худший период в моей жизни.

— Не сомневаюсь, — негромко произнес Эван. — Она долго болела?

— Да, многие месяцы. А я не отходила от ее постели ни днем ни ночью.

Брови Эвана сошлись на переносице. До этого момента он и представить себе не мог леди Теодору в качестве круглосуточной сиделки, готовой броситься на помощь по первому зову, но, наблюдая за ее лицом, без тени сомнения знал, что она говорит чистую правду.

— И как скоро после ее смерти ваш отец продал лошадей? — решился спросить Эван.

Взгляд леди Теодоры полыхнул яростью, и на секунду он подумал, что не следовало затрагивать столь чувствительную тему.

— Их продали еще до того, как моя мать испустила дух, — проговорила Теодора неестественно высоким голосом, в котором явно звучали нотки гнева. — Я об этом не знала, потому что давно не появлялась в конюшне: часы моей матери были сочтены, и мне не хотелось оставлять ее одну. Лошадь была для моей матери всем на свете, как Алабастер — для меня.

Эван тяжко вздохнул и заметил с легким оттенком вины:

— Так вот почему Алабастер так важен для вас.

Теодора кивнула, и в глазах ее блеснули слезы.

— Я потеряла две самых близких души в этом мире: маму и моего коня. — Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Но у меня все же оставалась надежда вернуть обратно хотя бы коня.

Эвану показалось, что его ударили под ложечку, но он все же увидел, что Мэгги опять оторвалась от своего шитья, и по щекам ее текут слезы. Едва заметив его взгляд, камеристка торопливо вытерла мокрые щеки и снова склонилась над рукоделием.

В первый раз за все время знакомства с леди Теодорой Эван чувствовал себя настоящей задницей, той самой, которой она назвала его в день их первой встречи. Он даже не спросил ее о причине, по которой она так сильно хотела получить Алабастера: просто решил, что капризная девица желает получить назад игрушку, которая когда-то принадлежала ей. Однако Алабастер, оказывается, был для нее не игрушкой, а членом семьи.

Они закончили трапезу за легкой светской беседой и обменом любезностями. Но в этот вечер Эван выходил из комнаты леди Теодоры с тяжелым сердцем. Он решил, что она самовлюбленная эгоистка, но правда заключалась в том, что многие месяцы ее юности были потрачены на уход за умирающей матерью. А это уж никак не эгоизм. Здесь он ошибся в оценке характера леди Теодоры. В чем еще он ошибся?

Глава 17

— Лорд Энтони вам уже что-нибудь ответил, миледи? — спросила Мэгги Тею на следующее утро, помогая одеться.

— Еще нет. — Тея сидела на уже заправленной кровати, устроив ногу на подушках, и деловито шила новый пеньюар для Розали, горничной, что так любезно предложила ей воспользоваться своим в ту ночь, когда она сломала ногу. — Может, он не хочет ничего писать. Надеюсь, что он просто появится здесь в карете, запряженной четверкой лошадей, и отвезет нас домой. Гораздо более эффектно, ты не находишь?

Мэгги покачала головой.

— Вы вправду так думаете?

Тея решительно кивнула.

— Энтони не позволит мне загнивать тут — в этом я уверена.

Она снова вернулась к шитью и к своим мыслям о вчерашнем обеде с лордом Клейтоном. Было очень любезно с его стороны пообедать с ней. Он запросто мог оставить ее запертой в этой комнате и прислать наверх тарелку супа, но отнесся к ней как к настоящей гостье. Более того, ему как-то удалось разговорить ее, расспросить о самом тяжелом периоде жизни и даже получить ответы. Тея никогда ни с кем не говорила о смерти матери, но лорд Клейтон каким-то образом, задав всего несколько коротких вопросов, сумел убедить ее поделиться с ним своими самыми сокровенными чувствами. Как, во имя всего святого, ему это удалось, Тея не понимала, но ей не следует попусту