Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я поеду с тобой, – немедленно заявила Аля.
– Никуда ты со мной не поедешь, – осадил он ее.
– Хорошо. Я поеду одна. А ты тогда встретишься со мной?
– Полагаю, что нет, – ответил он, думая, что ее намерение ехать за ним в Питер, – чистая блажь и пустая бравада, тем более, что он не сообщил ей, в какое учреждение едет, где собирается остановиться, и вообще считая, что у нее нет никаких реальных возможностей вырваться с работы на целую неделю, не нажив себе крупных неприятностей.
– Посмотрим, – серьезно пообещала Аля.
– Я что? – Это ты смотри, – возразил Михаил. – Я не собираюсь смотреть И он действительно не собирался. Однако все сложилось не так, как он ожидал. Аля – таки разыскала его в Ленинградской гостинице, а потом он еще случайно столкнулся с ней на Невском проспекте. Вид у Али был тухлый. Проделать такую работу на службе, кинуться в другой город, где о них никто ничего не знает – и на тебе – все коту под хвост. Все же она ожидала, что раз тут не может произойти никакой огласки, он не откажется взять ее и, хоть из подлости, но возьмет. Не взял – ни после разговора в гостинице, ни после встречи на Невском. Правда, что-то, наконец, шевельнулось в его душе при мысли о неприкаянной девчонке, которую он даже не спросил, в каких условиях она живет в Питере после того, как она кинулась вслед за ним из Москвы. Позже она сказала ему, что он поступил с ней вдвойне подло и вдвойне благородно, но это была ее оценка, а не его. Свою вину он по-прежнему не видел и не сознавал. И лишь четыре года спустя легкая царапина, появившаяся на полированной поверхности его уверенности в своей правоте тогда, в Ленинграде, однажды вдруг заставила взглянуть на Алину любовь – и на себя тоже – с другой стороны. С неизвестно откуда возникшей ясностью он вдруг увидел в себе человека, который взял на себя – пусть невольно – роль вершителя Алиной судьбы. Дикость! Кто он такой, чтобы из-за его игры в принцип столько лет страдала честная и самоотверженно любящая девушка? Властвовать он не собирался, поскольку ничего от нее не хотел, в том числе и страданий по себе, но получалось, что властвовал, причем деспотично, жестоко. И это при том. что от него всего-то и требовалось побывать с ней в постели. Мысли о Лене в то время его уже не останавливали, да и об Оле тоже. И та, и другая уже потеряли над ним прежнюю власть. Вот тогда он и осознал, что не имеет морального права отказывать Але в такой малости, как элементарное соитие без любви, после всего, что она ему от себя посвятила. Он позвонил Але на ее новую работу и сказал, что снимает свое табу. Больше он ничего не прибавил и не предложил. Своей охоты сближаться с ней у него по-прежнему не было. Из головы не шло только одно Алино деяние как раз в то время, когда они с Леной слишком надолго пропали в первом Кантегирском походе.
От кого Аля узнала, что он с женой и вся их компания не вернулись к контрольному сроку в Москву, Михаил так не выяснил. Зато он узнал – и не только от Али – что она деятельно включилась в спасательные и околоспасательные операции. Во-первых, она явилась к Михаилу домой и предложила себя в няньки его десятилетней дочери. Любящая теща Михаила Анна Ивановна, опекавшая в отсутствие родителей внучку Аню, была ошарашена. Она потом в присутствии Лены и Михаила не раз заговаривала о столь странных поступках (чьих? Али? Михаила?), что она не может их понять, до тех пор, пока Лена не отрезала ей в ответ:
– Ну и зря! Такие вещи все-таки полагается понимать! – потому что у них действительно был шанс не вернуться. Во-вторых, Аля решила организовать поиски пропавших в Саянах через геологические экспедиции, поскольку у нее имелись любовники и среди геологов, которые обещали ей сделать все возможное.
За ответом одного из таких геологов Аля и явилась в выбранный им ресторан, где ее собеседник сказал, что да, по их сведениям, в какой-то туристской группе случилась беда, и один человек погиб. Он не успел объяснить, что трагическое событие произошло в Восточных Саянах, а не в Западных, потому что Аля тут же за столиком потеряла сознание, и только после приведения ее в чувство сообразила, что это не мог быть Михаил. Полностью занятая мыслями о пропавшем в тайге любимом, Аля все-таки вынуждена была время от времени появляться на работе и что-то там все-таки делать. По ее словам, все программы для ЭВМ, которые она тогда писала, были почти сплошь из одних ошибок. Все пришлось переделывать от нуля.
И вот, лишь спустя два года после возвращения с Кантегира, он почувствовал угрызения совести, что и тогда не подумал облегчить ее участь, хотя это было в его руках, пусть даже не целиком. Ныне Алина зависимость от него показалась ему не только некоей абстрактной роковой несправедливостью, но и его, Михаила, грехом, поскольку именно он упорно продолжал выступать перед ней в качестве орудия этой несправедливости. Продолжать быть и дальше таким орудием он не хотел. Остальное зависело уже от Али. Кончилось тем, что она сама позвонила ему и раздраженно высказалась в трубку:
– Впервые встречаю мужика, который заявляет, что не прочь спать со мной, а сам не звонит девятнадцать дней!
Ее раздражение, равно как и претензию, Михаил пропустил мимо ушей – он мог не звонить хоть девятнадцать раз по девятнадцать дней и даже больше. Но игнорировать ее заинтересованность после того, что сказал, он уже не имел права и потому назначил ей встречу в квартире своих родителей, уехавших в отпуск, буквально на следующий день.
Он встретил ее у метро, и вскоре они оказались наедине. Аля заметно нервничала, и Михаилу это не нравилось, потому что ее волнение отнюдь не возбуждающе действовало на него в то время, когда предстояла работа, в которой он не должен был проявить себя хуже, чем мог. В подоплеке отсутствия энтузиазма, очевидно, было все-таки то, что к Але его никогда особенно не влекло. Внезапно раздался звонок в дверь. Михаил велел Але перейти в кухню и там подождать, а сам пошел открывать. Распахнув дверь и увидев мамину приятельницу, Михаил понял, что оставить ее за порогом невозможно, и провел ее в комнату. Это была дама промежуточного возраста между Михаилом и его матерью, и потому он и прежде посматривал на нее как на желательную и возможную партнершу по сексу, и, видимо, она тоже ощущала сходное волнение чувств, когда встречала его. Так получилось и на этот раз. Эмилия с излишней убедительностью (для этого ей пришлось возвысить голос) принялась объяснять, что просто, оказавшись рядом, решила заглянуть к его маме, поскольку об ее отъезде из Москвы еще ничего не знала. Михаил со своей стороны сообщил, что рад ее видеть, чувствуя, как лихорадит гостью, не знающую, что ее ждет в их первом случайном рандеву tet-a-tet. Она вышла замуж достаточно поздно – лет через восемь после того, как Михаил женился на Лене, и потому его дочь была заметно старше сына Эмилии. Все это быстро пронеслось в его мозгу, заставив подивиться стойкости их взаимно скрываемых стремлений к интиму. Ее фигура после замужества несколько расплылась, но привлекательности не потеряла.
Михаил видел, в какое смятение повергает ее мысль, а вдруг он сейчас пустится во все тяжкие, и тогда она окажется перед трудным выбором между сохранением верности мужу и адюльтером с сыном старшей подруги. Михаил действительно пустился бы, но в кухне, как на грех, ждала и слушала весь разговор Аля, а потому он не стал предпринимать никаких покушений. И Эмилия вскоре начала прощаться, одновременно испытывая облегчение и не очень понимая, почему мужчина, в глазах которого зажглось желание уложить ее в постель, не удерживает ее. Наконец, Михаил закрыл за Эмилией дверь и пошел в кухню за Алей. Он застал ее за странным занятием – она как автомат вытрясала в мойку соль из дырчатой солонки. На дне раковины накопилась целая кучка соли. Раздраженный бессмысленностью ее занятия, Михаил отстранил ее от раковины, пустил воду и смыл соль. – «Кто это, Миша?» – спросила наконец Аля. – «Мамина приятельница, но сильно моложе мамы». – «Она явно нервничала, находясь наедине с тобой». –
