Мы всегда жили в замке - Ширли Джексон

Я взяла на руки Иону и пошла в свой угол, а Констанс вышла в коридор, чтобы встретить кузена Чарльза, когда он сойдет вниз по лестнице.

– Доброе утро, кузен Чарльз, – сказала она.

– Доброе утро, Конни. – Это был тот же голос, что и вчера вечером. Я забилась подальше в свой угол, а она ввела его в кухню. Накрыв ладонью свои бумаги, дядя Джулиан обернулся к двери. – Дядя Джулиан. Рад наконец познакомиться с вами.

– Чарльз. Ты сын Артура, но больше похож на моего брата Джека, который умер.

– И Артур тоже умер. Вот почему я здесь.

– Надеюсь, он умер состоятельным? Я был единственным из братьев, кому не досталось ни гроша.

– Ну, если хотите знать, дядя Джулиан, отец не оставил мне ничего.

– Какая жалость. Его-то отец оставил значительную сумму. Она была значительной при том даже, что ее пришлось разделить на нас троих. Я всегда знал, что моя доля обернется пшиком, но никак не ожидал подобного от брата Артура. Наверное, ваша матушка была расточительной женщиной? Я ее плохо помню. Припоминаю, однако, что моя племянница Констанс в ходе судебного разбирательства писала к дяде, но ответила именно его супруга, которая потребовала прекратить всякое сообщение между нашими семьями.

– Я хотел приехать раньше, дядя Джулиан.

– Надо полагать. Молодые люди всегда любопытны. И девушка, чье имя овеяно зловещей славой, как ваша кузина Констанс, представляется любому молодому человеку романтической героиней. Констанс?

– Да, дядя Джулиан?

– Я уже позавтракал?

– Да.

– Тогда я выпью вторую чашку чаю. Нам с этим молодым человеком нужно многое обсудить.

Я по-прежнему не могла его толком рассмотреть. Наверное, потому, что он был призраком; или потому, что он был очень высок. Его крупное круглое лицо, столь напоминавшее лицо нашего отца, поворачивалось то к Констанс, то к дяде Джулиану, улыбалось, открывало рот и говорило. Я забилась в свой угол как можно дальше. Но, наконец, это большое лицо повернулось и ко мне.

– А вот и Мэри, – сказало лицо. – Доброе утро, Мэри.

Я опустила голову, прикрываясь Ионой.

– Стесняется? – спросил он у Констанс. – Это нестрашно. Как правило, дети меня любят.

Констанс рассмеялась.

– Мы почти не видим людей, – ответила сестра. Констанс явно не испытывала ни смущения, ни неловкости; она как будто всю жизнь ждала, что приедет кузен Чарльз, как будто заранее знала, что станет делать и говорить. Можно подумать даже, что в доме ее жизни всегда была комната, готовая принять кузена Чарльза.

Он встал и подошел ко мне.

– Красивый котик, – сказал он. – У него есть имя?

Мы с Ионой посмотрели на него, и мне пришло в голову, что имя Ионы – самый безопасный вариант для начала разговора с ним.

– Иона, – сказала я.

– Иона? Он твой особенный любимец?

– Да, – сказала я. Мы посмотрели на него, Иона и я, не осмеливаясь ни сморгнуть, ни отвести взгляд. Большое круглое лицо было близко, оно по-прежнему напоминало лицо отца, и оно улыбалось.

– Мы станем добрыми друзьями, ты, я и Иона, – сказал он.

– Что вы будете на завтрак? – спросила у него Констанс и улыбнулась мне, ведь я сказала ему, как зовут Иону.

– Что дашь, – сказал он и наконец отвернулся.

– Меррикэт ела блинчики.

– Блинчики – это замечательно. Хороший завтрак в приятной компании в чудесный день; чего еще мне желать?

– Блинчики, – заметил дядя Джулиан, – почетное блюдо в нашей семье, хотя лично я редко их ем; здоровье позволяет мне только легчайшие и самые деликатные блюда. Блинчики подавались к завтраку в последний…

– Дядя Джулиан, – сказала Констанс. – Твои бумаги упали на пол.

– Позвольте, сэр, я их соберу. – Кузен Чарльз опустился на колени, собирая бумаги, а Констанс продолжала:

– После завтрака я покажу вам наш сад.

– Воспитанный молодой человек, – сказал дядя Джулиан, принимая свои бумаги из рук Чарльза. – Благодарю вас; сам я не в состоянии бегать по кухне и опускаться на пол, и я рад, что есть кто-то, кто может мне помочь. Полагаю, вы примерно на год старше моей племянницы?

– Мне тридцать два, – ответил Чарльз.

– А Констанс приблизительно двадцать восемь. Мы давно не праздновали дни рождения, однако ей точно двадцать восемь. Констанс, мне не следует так много болтать на пустой желудок. Где мой завтрак?

– Ты съел его час назад, дядя Джулиан. Сейчас я сделаю чашку чаю для тебя и напеку блинчиков для кузена Чарльза.

– Чарльз бесстрашный человек. Твоя стряпня хоть и соответствует самым высоким стандартам, все же таит в себе некоторую угрозу.

– Я не боюсь есть то, что готовит Констанс, – ответил Чарльз.

– Правда? – сказал дядя Джулиан. – Тогда я вас поздравляю. Я имел в виду угрозу, которую сытная пища вроде блинчиков несет для чувствительного желудка. А ваше замечание, я полагаю, относится к мышьяку.

– Садитесь и завтракайте, – прервала его Констанс.

А я смеялась, спрятав лицо в шерсть Ионы. Чарльзу потребовалась добрых половина минуты, чтобы взять в руку вилку. Он все время улыбался Констанс. Наконец, когда до него дошло, что все мы – Констанс, дядя Джулиан, Иона и я – смотрим на него, он наколол на вилку маленький кусочек блинчика и поднес ко рту; но заставить себя положить его в рот он уже не смог. Наконец он вернул вилку с блинчиком назад на тарелку и повернулся к дяде Джулиану.

– Знаете, я все думал, – начал он. – Может быть, пока я здесь, я мог бы что-нибудь для вас сделать – вскопать сад или, может быть, исполнить какие-нибудь поручения. Я не боюсь тяжелой работы.

– Вы поужинали здесь вчера вечером и наутро проснулись живым и здоровым, – сказала Констанс; я смеялась, хотя она неожиданно сердито взглянула на меня.

– Что? – спросил Чарльз. – Ах да. – Он посмотрел на свою вилку так, будто видел ее впервые. Наконец поднял ее и быстро сунул кусок блинчика в рот. Разжевал, проглотил и взглянул на Констанс. – Превосходно, – сообщил он, и Констанс просияла.

– Констанс?

– Да, дядя Джулиан?

– В конце концов, я решил, что не стану начинать сорок четвертую главу сегодня. Наверное, мне лучше вернуться к семнадцатой, в которой я вскользь упоминал о твоем кузене и его семье и их отношении к нам во время судебного разбирательства. Чарльз, ты прекрасный молодой человек. Мне не терпится выслушать твою историю.

– Это было так давно, – сказал Чарльз.

– Тебе следовало вести записи, – заметил дядя Джулиан.

– Я имел в виду, – объяснил Чарльз, – нельзя ли это забыть? Какой смысл вечно носиться с этими воспоминаниями?

– Забыть? – воскликнул дядя Джулиан. – Забыть?

– Это печальная и страшная история, и Констанс не пойдет на пользу, если люди будут продолжать болтать.

– Молодой человек, боюсь, вы отзываетесь о моей работе слишком пренебрежительно. Мужчина не должен относиться к своей работе легкомысленно. У мужчины должна быть работа, и он обязан ее делать. Помни об этом, Чарльз.

– Просто я хочу сказать, что не хочу говорить о Конни и том ужасном времени.

– Тогда я буду вынужден сочинять, воображать и прибегать к измышлениям.

– Я отказываюсь это обсуждать.

– Констанс?

– Да, дядя