Голод. Одержимые - Любовь Попова

промежности уже чувствую пульсацию горячей кожи на головке члена. Невероятно. Даже не верится, что я смогла прожить без его тела столь долго.

— Тогда не отпускай меня больше. Никогда. Береги, люби, трахай.

Член очень ювелирно нашёл нужный вход и начал движение внутрь, заставляя меня дышать чаще, почти терять сознание от острой наполненности. Боже, боже. Ну же, не томи. Люби меня. Трахай меня. Защищай меня. И не будет на земле женщины, любящей сильнее, чем я.

Застрявшая в мыслях, упускаю момент, когда Макар достигает крайней точки, пульсирует внутри и резким броском накрывает губы. Требовательный, наверное, самый животный и невыносимо возбуждающий поцелуй. Никакой осторожности. Ни капли нежности. Чувственности. Только концентрированная звериная страсть и даже грубость.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Он длился и длился. Поединок губ и языков. Сладкий до дрожи. Горячий до мурашек. И словно в контраст языку, член замер. Только пульсировал внутри меня, сводил с ума каждой венкой. Заполнял так тесно. Разбухал так стремительно.

Макар пожирает меня. Он так глубоко во мне, что кажется, меня больше нет.

Есть Василиса — девушка ростовщика. Больная, зависимая наркоманка. Зависимая от вкуса кожи, от мятного парфюма и запаха сигарет.

Зависима. Влюблена. Люблю. Есть ли хоть шанс избавиться от этого. Есть хоть шанс стать свободной, лишиться души?

Я медленно уплываю из действительности, чувствую, как он резко покидает мой рот и столько же быстро тело. Издаю недовольный стон и тут же вскрик.

Вернулся. Язык на шее, а член грубым толчком уже внутри.

Прикусывает кожу, всасывает ее и снова движение. Медленно, тягуче назад и грубым толчком вперед. И снова. Назад — вперед.

Издевается. Мучает. Сводит с ума. За третьим толчком следует четвертый. Ритм рваный, его пальцы до боли впиваются в ягодицы, буквально насаживают на себя мое покорное, податливое тело.

И рассмотреть на его лице ничего невозможно. Черные зрачки почти заполнили синюю радужку, забираясь в мой мозг и оставаясь там опухолью. И нет лечения. Нет лекарства.

Я умираю, пока он трением доводит меня до оргазма. Медленно и точечно, прекрасно зная, как и куда нужно толкаться. Я прикрываю глаза, пытаюсь сдержать стон. Ведь я не дома, я в общественном месте.

Острое желание ощутить его больше, добиться полного единения сводит с ума. Стараюсь войти в его ритм. Помочь. Как будто ему требуется помощь, пока он раздвигает мои ноги вбивает жесткими выпадами в стену.

А он все еще одет. И этот контраст сводит с ума. Есть в этом что-то первобытное. Словно он насильно меня раздел и просто берет как животное. Как зверь, не успевший даже раздеться.

— Будешь. Меня. Слушаться, — слышу сквозь биты крови в голове. — Подчиняться.

— Любить, — вторю я ему. — И быть. Любимой. Скажи это. Скажи, что любишь меня!

Он неожиданно покидает лоно, опускает дрожащие ноги, и сбрасывает в пучину отчаянья, но вдруг поднимает так, чтобы по стене заскользила вверх. Сажает себе на шею и дыханием опаляет промежность.

— Я скажу только один раз, повторять не буду, — тискает он задницу и большими пальцами пробирается к другому входу, поднимает голову.

— Я, — чеканит он каждое слово и сердце пропускает удар. — Люблю. Тебя.

И я выстанываю крик, когда губы накрывают влажное естество, собирают языком соки, терзают щелчками клитор.

И я говорю сквозь слезы, почти теряясь в ощущениях, теряя сознание:

— Люблю. Больше жизни люблю.

Тело натянутая тетива, готовая пуститься стрелой к наслаждению.

Почти. Почти. Я так близко. Макар так остервенело работает языком. Как вдруг снова прерывает и отпускает руки. Я, держась лишь за его волосы, падаю вниз.

И тут же кричу, потому что очень четко он посадил меня на свой оголенный, словно электрический провод, член. В глазах темнеет. От резкого удара головкой по матке я кончаю и кусаю кожу на плече сквозь промокшую потом футболку, ору от наслаждения сквозь зубы, только чувствуя, как он насаживает мою плоть на себя. Вбивается остервенело, сносит башню обоим, стремительно доводит до нового оргазма и обильно кончает сам. Орошает обжигающей влагой влагалище, руками до синяков стискивает талию.

— Бл*ть, как жить без тебя?

И пока тело пронзает послеоргазменная дрожь, мозг фиксирует информацию. И я ликую.

Удалось. Макар рядом. Макар был во мне. Макар больше не отпустит. Никогда никуда не отпустит.

И он уже стирает с моей промежности влагу, грозно смотрит в глаза.

— Выкинешь подобную хрень еще раз…

— Америка? — вскидываю брови и раздвигаю ноги шире, чтобы удобно было меня подмывать.

— Хуерика. Выдеру задницу, а потом кулаком трахну.

— Страшная угроза, — смеюсь я и пальцами провожу по выдубленной коже лица. — Только я не боюсь тебя.

— Надеюсь, так и останется, — чуть ухмыляется он и вдруг замирает, резко оборачивается.

— Что? — хмурюсь, но Макар шустро прикладывает палец губам и идет в сторону двери. Не той, в какую он меня впихнул. Здесь есть еще одна.

Он подходит близко, вдруг стягивает футболку, кидает ее мне. Достает из ниоткуда взявшейся кобуры пистолет. Она под футболкой была, а я не заметила.

Быстро одеваюсь и по безмолвному приказу шмыгаю под раковины. Чувствую, как сердце замирает в страхе.

Да что, в конце концов, происходит?!

Макар притаился, а я затаила дыхание. Он отошел от двери в сторону и очень медленно снял пистолет с предохранителя, а потом, взглянув мельком на меня, сказал очень громко:

— Ну что, детка, здесь меня подожди, я сейчас вернусь, — с этими словами он потянулся к соседней двери, открыл ее и резко захлопнул.

В этот же момент нужная дверь распахнулась и в стену, где мы только что занимались сексом, посыпалась очередь из пуль. Я рвано выдохнула и зажала зубами кулак, чтобы не закричать в полный голос от страха.

Макар не растерялся, толкнул убийцу в спину, зажал ногой голову и стянул с лица черную маску. Обычный головорез. Лысый, с глазами на выкате. Но больше меня заинтересовало лицо Макара. Таким я его не видела. Никогда. Хладнокровным. Холодным. Змея, обнажившая клыки с ядом.

Он приставил