Голод. Одержимые - Любовь Попова

Пытаюсь привыкнуть к свету, а он уже хватает меня за плечо. Поднимает с пола. Тащит к раковинам.

— Понравилось вылизывать чужих мужиков, сейчас рот с мылом будешь мыть. Сука!

Я бы даже посмеялась над его шуткой и громом в голосе, если бы он не нагнул мою голову и начал пихать ее под кран, размазывать макияж по лицу, пихать мыльные пальцы в рот.

— Мой рот, я сказал, чтобы забыла вкус своего уебка, пока я не убил его.

Я сопротивляюсь и отплевываюсь.

— Больной! Ты что творишь! Ублюдок! — кричу ему, уже не чувствуя ничего от недавней нежности и неги, только желание сделать так же больно, как мне сейчас. От его грубости. Жестокости. Хамства.

Почему он поступает так?!

Но от холодной воды в голове как-то разом проясняется туман. Словно в душное помещение прорвался свежий воздух.

И мое вялое сопротивление превращается в настоящую схватку. Я кричу. Извиваюсь змеей. Царапаю его руки. Наступаю каблуком на ноги и ладонью трескаю по уху.

— Сволочь! Гавнюк! — ору, что есть сил и вижу, как он пытается сдержать стон боли. Секунда, рык и вот он снова пихает мое лицо под высокий кран, заставляет захлебываться ледяной водой, что уже стекает по телу, намочила платье, трусы. Делает лужицу на полу.

Дергаюсь и тут же чуть не поскальзываюсь. Он резко задирает мою ногу и снимает туфлю. Потом другую. Держит за волосы. Готов содрать скальп.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Глава 17.1 Василиса

— Оделась как шлюха, ведешь себя как тварь. Ты совсем долбанулась?! — рычит он над головой, продолжая смывать обильный макияж, который я сделала. Ну, как умела.

И только полностью смыв с меня остатки краски, он собрался отпустить волосы, но мое горло сдавил спазм и от ряски возник рвотный позыв. Черт! Только этого не хватало.

Сдержать его сил не было, и я сливаю в раковину под матюки Макара большую часть выпитого алкоголя и легкого ужина.

Полощу рот уже сама в тишине. Почти не чувствую, как он стягивает с меня бл*дскую тряпку, трусы, оставляя беззащитно обнаженной.

— Ты меня достала, сидишь в голове как клещ, пьешь кровь.

Макар вроде бы ругает, а мне хорошо…

И без лишнего алкоголя в голове хорошо, и от яркого света, и особенно от присутствия Макара. Он рядом. Приехал. Из зала вывел. И заботливо умыл. Ну… почти заботливо. В Макаровском стиле.

Сплевываю последнюю порцию воды и поднимаю взгляд. Смотрю в напряженное мужское лицо в зеркало, на руки, что продолжают крепким захватом держать мои влажные волосы. На жадный взгляд, которым он ласкает мои заострившиеся от холода сосочки.

А может, не только от холода.

Зачарованно тянет к ним руку и получает хлесткий удар.

— Не понял…

— Ты вроде как отказался от всего. Решил, что без тебя я буду в безопасности, — говорю хрипло, насмешливо, дразню зверя. — Тогда и не лезь к тому, что не твое.

Рванный рык, поджатые губы, полыхнувший в глазах огонь, и я как на тарзанке лечу в стену, но столкнуться не успеваю, оказываюсь в сильных руках Макара. Он почти ласково прижал меня к ней и навис скалой сверху.

— Твое тело, Василиса — мое. Ты сама мне вручила его и распаковала как новогодний подарок. И скольким бы мужикам ты не давала…

Охренел!?

Бью с размаху эту наглую рожу и хочу пройти мимо, но снова оказываюсь перед ним, с извращенным удовольствием наблюдаю, как по щеке расползается пятно.

— Что? — вскидывает фигурные брови. — Неужто ни с кем?

— Ты вроде какой-то там авторитет, а тупой как пробка, — шиплю в ответ и тут же воздуха не остается, потому что его рука на шее, вторая бьет кулаком кафель.

— За языком следи! — орет он в лицо и вдруг резко успокаивается. — А ведь ты права. Тупой. Стал тупым из-за тебя. Как животное, хочу только трахаться. А вычислить, кто на тебя покушался, не могу.

А что делать? Как быть-то?

Мы просто стоим. Долгие несколько минут испепеляем друг друга взглядом. Внутренности в тугой узел скручиваются. Возбуждение от его близости, помноженное на эффект неожиданности и грубости, и сам он, совершенно не способствует моему спокойствию.

Все плохо.

Очень скверно и надо уносить ноги, отчаянно сигналит мозг. От его психов. От такой необоснованной ревности. Но разве я когда-то была трусихой. Разве я могу отказаться от того, что само плывёт в руки?

— Так может быть, — хриплю я, облизываю губы и поднимаю влажные руки на его могучие, такие широкие плечи, чувствую, как от прикосновения даже сквозь рубашку сносит остатки разума. — Тебе нужно просто отпустить себя? Перестать бегать от чувств, от инстинктов? От меня.

— Вася, если я перестану бегать, тебе придётся жить под замком, пока я не вычислю…

— А я готова, готова даже учиться, готова носить бронежилет, готова слушаться тебя, чтобы ты снова стал умным, — наклоняю голову, хитро улыбаюсь. — Ты же хочешь стать умным? Снова. И меня в свою постель. Снова.

Рука со стены резко накрывает мое лоно, и Макар вжимает лоб в мой, рвано дышит и спрашивает:

— Кто там был?

Закатываю глаза и, напрягая тело, запрыгиваю этому ревнивому дундуку на бедра, жмусь обнаженным естеством и медленно, протяжно шепчу в ухо:

— Это отверстие только для твоего шурупа. Для других не подходит резьба.

Макар усмехается, и с шеи рука перемещается на грудь, больно сжимает, просто смотрит в глаза.

— Если ты мне лжёшь…

— Никогда!

— Кто такой Грановски? Ты была у него дома.

— Мой дядя, конечно, уж это ты мог выяснить.

Слышу пряжку ремня, звук молнии и замираю в предвкушении.

— Еще раз увижу твой языку в чьем — то рту, вырежу и заставлю сожрать… Поняла? — ревет он и другой рукой сжимает задницу, держит меня на весу. И… Да! О, боги! В