Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

слыхал>, - писал гетман. Что касается до требования ехать самому

к великороссийскому войску, то Мазепа отговаривался тем, что в

малороссийском крае возникли беспорядки от пьяных бродяг, безобразничающих толпами в полках Полтавском, Гадяцком, При-

луцком, Миргородском, Лубенском и Переяславском, и это зло

переходит уже в полки: Черниговский, Нежинский и Стародубский, где прежде велось смирнее. Гетман на основании присланных ему

донесений сообщал, что появились две шайки разбойников: одна

под начальством Перебийноса в числе 800 человек, другая -

Молодца в числе 1000. Они своевольствовали, грабили и убивали

людей в приднепровском крае и к ним притекали со всех сторон <ку-

21 Заказ 785 641

пы> бродяг, словно вода. Если гетман с войском отдалится в Ста-

родубский полк, то своевольники нападут на городы и встретят себе

единомышленников в поспольстве. Полковники и полковые

старшины ропщут и говорят, что если их поведут в Стародубщину, то на

крайнюю погибель их семейств и на разорение их имуществ, потому что тогда простонародье захочет грабить и убивать честных и

богатых людей. Кроме этих причин, гетман указывал на опасность

скорого вторжения Станислава в Украину.

Мазепе, естественно, хотелось во что бы то ни стало оставаться

с козаками в Украине до того времени, как войдет шведская сила, и тогда внезапно и неожиданно объявить себя на стороне врагов

царя Петра. Но прежде чем шведский король появился с своим

войском, от гетмана требовали идти на соединение с великорусскими

войсками, чтобы вместе с ними воевать против шведского короля.

Там уже никак неудобно было ему сделать крутой поворот на

противную сторону. 6 октября, когда Мазепа получил новое приказание

идти с войском на соединение с великороссиянами и самому быть

в главной царской квартире, он призвал на совет своих

единомышленников и спрашивал, ехать ли ему к великому государю.

Старшины закричали: <Нет. Если поедешь, то погубишь и себя, и всю

Украину>. Тогда Мазепа приказал написать и послал письмо, о

котором сказано выше. Но, по замечанию Орлика, Мазепа спрашивал

старшин только для вида и испытывал их: он даже наружно

показывал перед ними вид готовности ехать по царскому указу, на

самом же деле не помышлял о такой поездке: напротив, он опасался, как бы министры не заманили его с тем, чтобы взять его в свои

руки, тем более что в Польше, как Мазепу извещали, повсюду

носились слухи о его тайном соглашении со Станиславом и о

сношениях со шведами.

На посланное 6 октября письмо Мазепа 10 числа того же месяца

получил ответ. Царские министры сообщали, что, по совету с

фельдмаршалом Шереметевым, они постановили послать царский указ

киевскому воеводе князю Дм. Мих. Голицыну, чтоб он с царскими

ратными людьми, находившимися в Киеве, и с пристойною

артиллерией шел в средину Украины с целью не допускать в

малороссийском народе <шатости>. Гетман должен послать к нему для той

же цели козацкий отряд из разных полков своего регимента, а сам

со всем остальным войском немедленно должен идти к Новгород-

Северску, расставить свое войско над Десною и сам лично приехать

в главную армию для совета с фельдмаршалом. Выставлялась, между прочим, и такая необходимость его прибытия: в народе носились

слухи, будто гетман покидает Украину во время неприятельского

наступления и гетману следует своим появлением при царском

войске рассеять такие слухи. Притом ему известны нравы и местные

обычаи народа, и он может наставлять царских министров и вое-

642 -

начальников. Своевольства, начавшиеся в Украине, скорее

усмирятся, когда народ увидит, что великорусские войска, вместе с ко-

заками, могут их усмирить. Насчет опасности вторжения

Станислава министры успокаивали гетмана: слухи, полученные им о

Станиславе, неверны; министрам, напротив, подлинно известно, что Станислав находится еще в Мариенбурге и ранее конца октября

не выступит из Пруссии.

Страшная тревога волновала душу Мазепы. Он должен был

скрываться и каждую минуту находиться в страхе, что вот-вот

откроется его коварство, вот-вот министры догадаются. И

действительно, кажется, министры уже начинали догадываться, что в

поведении гетмана есть что-то зловещее, но никто не смел заявить

об этом царю, так как Петр не переставал доверять честности и

прямоте своего гетмана. Петр настолько верил в него, что когда

ему представили показание Улашина, то он заботился о том, что

гетман может этим потревожиться, и писал к Меншикову, чтобы

князь повидался с гетманом и утешил его, потому что

<бездельники опять своим воровством стали оскорблять его>. Чтобы лучше

отклонить от государя всякое подозрение на себя, гетман в этом

же месяце октябре отправил к Петру войскового асаула

Максимовича - одного из своих соумышленников - с просьбою дать

указ утвердить и отмежевать земли, скупленные им у помещиков

Рыльского уезда, и дозволить населить их пришлыми вольными

людьми. Кто бы мог после этого подумать, что этот человек

намерен оторваться от царской державы, когда он в этой державе

приобретает себе поземельную собственность! Максимович от

имени гетмана поднес царю в дар 2000 червонцев, а царь, вероятно, тогда в них нуждался. В то же время Мазепа поздравлял царя с

победою при Лесном в красноречиво составленном письме, в

котором, по своему обычаю, желал царю <до конца> сокрушить

своих врагов. Царь после победы при Лесном находился в Смоленске

и по обычаю своему, наблюдаемому после каждой военной удачи, праздновал победу, въезжал в город триумфально, при пушечной

пальбе; за ним везли отнятые от неприятеля знамена и пушки; он посылал разные распоряжения на Дон, где князь Долгорукий

добивал булавинцев, и на север, где Апраксин расправлялся с

шведским генералом Либекером, а 20 октября выехал из

Смоленска к войску в Украину.

Надобно было предупредить приезд царя и провести

как-нибудь царских министров до тех пор, пока Карл подойдет поближе.

Царь требовал во что бы то ни стало, чтобы Мазепа ехал к

русским военачальникам на совет: Мазепа отвечал, что исполнит

царский указ, хотя бы его постигла в пути смерть; он поплывет на

судне из Салтыковой Девицы вверх по Десне, а потом по Борзне

до города Борзны; сухопутьем же, во время осенней колоти, ему

21* 643

ехать невозможно по причине его хирагрических и подагрических

припадков. В это время собрал он старшин и сказал: <Меня зовут в царское войско. Но там у меня есть искренние

приятели; они предостерегли моего канцеляриста Болбота, чтобы

я не ездил к царскому двору, а паче старался бы охранять и

себя, и весь малороссийский народ; пусть бы всяк зарывал в

землю все, что есть дорогого, потому что царь, не надеясь от

Украины постоянства в случае неприятельского вторжения, хочет

устроить что-то недоброе над гетманом и над всем народом>. Это

сообщалось под большим секретом.

Все это, как впоследствии оказалось, был вымысел, противоположный тому, что происходило на самом деле, - канцеляристу

Болботу, напротив, говорили, что царь милостивее к гетману, чем

к Меншикову, и не станет слушать никого, кто бы о нем дурно

ни -говорил. Относительно же совета зарывать в землю все

дорогое - совет этот, как мы уже видели, давался и прежде гетманом

в предостережение от шведов.

Действительно, царь и его министры показывали заботливость

о здоровье гетмана. К нему послали Семена Протасьева с указом, позволяющим ради болезни оставаться при обозе на левой стороне

Десны, а за Десну послать по своему рассмотрению легкое войско

компанейцев и сердюков. Протасьев увидел гетмана в Борзне, куда

он прибыл водою из Салтыковой Девицы *. Мазепа лежал в

постели, едва говорил и казался уже при смерти, однако он изъявлял

готовность идти далее, хотя бы пришлось гроб за собою везти, хвалил министров за то, что указали Голицыну оберегать Украину

от народного возмущения. Протасьев, воротившись, говорил

Головкину, что гетман, можно сказать, совсем при смерти.

В Борзну, по приглашению умирающего Мазепы, приехал

киевский митрополит Иоасаф Кроковский, возвращавшийся из

Москвы с своего посвящения, и совершил над ним обряд

елеосвящения. Министры и после посещения Протасьева продолжали