Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

генеральным старшинам и полковникам и прочим немедленно

ехать в царский обоз для совета, а если бы оказалось, что гетман

изменил, то и для выбора нового гетмана. Видно было, что царь

до такой степени доверял гетману, что и теперь еще сомневался

и не решался заявить, что гетман изменил. Этот манифест

разослан был во многих списках по всем полкам с собственноручною

царскою подписью, а на обертке было означено приказание

рассылать его от сотни до сотни как можно скорее (<пи^но, пилно>).

На следующий день явился к царю убежавший из Батурина

канцелярист Андрей Кандыба и принес царю несомненное

известие: гетман с некоторыми генеральными старшинами и

полковниками ушел к шведам, а для защиты в Батурине оставил

сердюков и Козаков.

Тогда издан был другой манифест, где уже прямо заявлялось, как вполне известное государю: гетман Мазепа, забыв страх

Божий и свое крестное целование, отъехал к неприятелю, шведскому

королю, по договору, заключенному прежде с ним и с Лещинским, дабы при их содействии поработить малороссийский край по-

прежнему под польское владение и отдать в унию церкви Божия

и славные монастыри. Приглашались все старшины генеральные

и полковые съезжаться в город Глухов для выбора нового гетмана

вольными голосами, сообразно старинным козацким правам.

29 числа октября царь разослал пригласительные письма к

полковникам обеих сторон Днепра и к кошевому атаману в Сечу.

Царь убеждал всех их отвращаться от <прелестей> изменника, который имеет замысел поработить малороссийский народ

полякам и ввести унию, каждого приглашал в Глухов для выбора

гетмана, а тех, которые за отступлением настоящих полковников

были наказными, заранее давал обещание произвести в

настоящие. Тогда же было послано письмо полковнику Чечелу, начальствовавшему в Батурине. Нимало не показывая тени сомнения в

верности Чечела, царь указывал впустить в замок один полк

великороссийской пехоты для безопасности от неприятеля и обещал

скоро сам лично приехать в Батурин.

_ Тогда же царь написал об отступлении Мазепы к своим

любимцам генералам, находившимся в разных сторонах: к Толстому, к Апраксиным, Шереметеву, Долгоруким и другим. В одном из

таких писем, к графу Фед. Матв. Апраксину, царь выражался: <Нужда повелевает явити, что учинил новый Иуда Мазепа, ибо

21 год быв в верности, ныне при гробе стал изменник и предатель

своего народа. Однако ж Бог правосуден, который таким злым

никогда исполнить не допускает своего намерения. Понеже как

слышим, что житие его кроме Бога было, то надежда в Боге, что

654

себе вящее зло исходатайствует (чему пособит и кровь Самуйлова) нежели тому, кому зла хотел>. Так в первый раз вспомнил

русский царь о несчастном Самойловиче, тогда как последний уже

успел умереть в ссылке и нищете, а его семейство и родные гибли

в угоду ласкаемого царем Мазепы, который только теперь показал

себя, чем он был на самом деле.

30 октября приехал в Погребки1 Меншиков, и тогда состоялся

военный совет, положивший взять Батурин и, в случае

сопротивления, истребить его как главный притон силы, неприязненной

царю Малороссии. Ранее Меншикова приехал к Батурину князь

Дм. Мих. Голицын и послал в замок царский указ. Бывшие там

старшины и товарищи дали такой ответ: <Без нового гетмана мы

не пустим в замок москалей, а гетмана выбрать надлежит общими

вольными голосами; теперь же, когда неприятель швед стоит в

нашей земле, невозможно выбирать гетмана>.

К полудню 31 октября прибыл к Батурину Меншиков с

великорусскими силами и послал в замок сотника Андрея

Марковича. Замок был отовсюду заперт, ворота засыпаны землею, но

сотнику дали возможность туда проникнуть, втащивши его по

стене. Сперва Маркович подвергся трепке от мятежной толпы и не

без труда добился, чтоб его провели к сердюцкому полковнику

Чечелу. Кроме Чечела и Фридриха Кенигсена, арматного асаула, которым Мазепа поручил охрану Батурина, там были в те дни

влиятельными лицами: Левон Герцик, бывший полтавский

полковник, генеральный асаул Гамалея, реент (делопроизводитель) Мазепиной канцелярии, батуринский сотник и батуринский

городничий. Маркович от княжеского имени убеждал отворить

ворота и впустить царское войско в Батурин. Ему отвечали: <Этого

мы не смеем сделать, потому что гетман не приказал>.

<Но гетман ваш изменил, переехал к неприятелю, -

представлял им Маркович. - Вы же верные подданные люди государя, а князь Меншиков министр нашего государя, так как же можно

вам перед ним затворяться?>

Ему отвечали:

<Мы не смеем ,без региментарского приказания, а чтоб наш

гетман изменил и отъехал к неприятелю, тому поверить мы никак

не можем>.

Напрасно сотник уговаривал их не прикидываться

незнайками, напрасно представлял им доводы, что в царском войске уже

все довольно об этом знают, - все убеждения остались

безуспешны.

После полудня царские полководцы стали готовить полки к

переправе через реку Сейм: там уже прежде были мосты, но перед

* Ныне село Новгородсеверского уезда при р. Десне.

655

приходом царских сил осажденные их разметали. Надобно было

наводить и исправлять их, как вдруг из замка выставлено было

шесть пушек и направлено на царское войско.

Полки дзинуты были по берегу ниже и поставлены в строй: неизвестно, находили ли там удобнее строить мосты или

переходить реку вброд. Но, увидя движение русского войска, из замка

выехали пять человек мазепинцев и кричали через реку: <Не

ходите, а если пойдете силою, то станем вас бить>.

Из царского войска им закричали: <Пусть придут к нам

человека два-три на разговор>. Но из Батурина отвечали

ругательными криками.

Тогда в двух лодках предводители переправили 50 гренадеров

на другой берег, и тотчас те батуринцы, которые были высланы

из замка с пушками, <с великою тревогою> побежали в город, а

русские свободно стали направлять мосты, с тем чтобы

перебраться через реку ночью. <Ни малейшей склонности к добру у

них не является, и все говорят, что хотят до последнего человека

все держаться>, - писал Меншиков в донесении своем царю

вечером 31 октября.

Наступила ночь. Меншиков помещался в хате, в поселке, находившемся за рекою. Тут явились к нему депутаты из Батурина: они уверяли, что если бы в самом деле гетман изменил государю, то они остаются в прежней верности и готовы впустить царские

военные силы в батуринский замок, только просили дать им на

размышление три дня сроку. Меншиков понял, что это говорилось

<с звычайною политикою> и батуринцы думают выиграть время, пока успеют шведы явиться к ним на выручку. <Довольно с вас

времени намыслиться одной ночи до утра>, - сказал им

Меншиков. Депутаты ушли, дожидаясь, впрочем, письменного ответа.

Наступило утро. Не получивши письменного ответа, батуринцы

стали палить из пушек, и в это время вспыхнул пожар на подворке, иначе на посаде. Это показывало, что, собираясь защищаться и

согнавши жителей в замок, мазепинцы готовы стоять до последней

капли крови и истребляют жилища около замка, чтобы не дать

своим неприятелям там пристанища. Меншиков в виде ответа на их

письмо, принесенное ночью, послал к ним письменное

предложение. Письмо послано было с каким-то Зажарским. Батуринцы

впустили его в замок, собрали раду и хотели читать письмо Меншико-

ва, но тут раздались резкие крики: <Некогда чинить нам отповеди>.

Против самого Зажарского возбудилась такая злоба, что его чуть-

не растерзали в куски, однако удержались от убийства и

только выгнали с таким единогласным решительным ответом: <Все здесь

помрем, а президиума не пустим>.

В ночь на 2 ноября все изменилось. В батуринском замке между

козаками была часть Прилуцкого полка; один из полковых стар-

656

шин, Иван Нос, явился к Меншикову и указал ему тайный способ

добыть Батурин. По преданию, Нос указал в батуринской стене

незаметную ни для кого калитку, через которую возможно было во

время ночи гуськом царским людям проникнуть в замок. Меншиков

отрядил туда солдат. Тайный вход был открыт; за первыми, туда

вошедшими, последовали другие, а с другой стороны был начат

приступ, и батуринцы, отбивавшись в продолжение двух часов, наконец сдались. Осталось еще предание, что когда в Батурине