Легенды Соединённого Королевства. Величие Света - Владимир Игоревич Ашихмин

нападению гоблинов. Но мы не желали его. Я, Настурция и Альфонсо, прижучили бы пять десятков тварей, попотели бы, но прижучили, однако для Лютерии этот бой мог бы стать последним.

На голову Настурции спорхнул вяхирь. От неожиданности колдунья Ильварета стукнулась затылком об камень. Вяхиря это озадачило. Он повертел клювом, а затем перелетел на меня. К лапке было привязано письмо!

– Да это же Френки! Вяхирь Бертрана! – полушепотом сказал Альфонсо. – Разворачивай давай!

Я аккуратно отвязал от лапы туго скрученный свиток. Развернув его, я стал читать вслух:

«Калеб, «превед–медвед»! Посылаю тебе своего Френки. Если послание перед тобой, значит, он выполнил задание и его нужно чем–нибудь угостить! Френки обожает орехи, а клубнику ему не давай»!

Тут на бумаге Бертран нарисовал то, как вяхирь жадно клюет кешью, ниже было следующее:

«Калеб, я почти раскидался с заботами Магика Элептерум – это раз. В «башню» вернулось двадцать мастеров, и как только мы выберем нового архимага, я сразу мчу к тебе – это два. Три – я перевел шифр Джеда Хартблада. Составлял он его не от балды, да к тому же стихом, и потому покорпел я над ним изрядно. В наговоре участвуют два человека, которые произносят строчки вместе, все, кроме последних, начинающихся с «Господь Мой Отец!» – их проговаривает тот, кто принимает «благословение–искупление». Текст прилагаю. С уважением, твой Б. Валуа».

– Браво! – тихо восхитилась Настурция, после того, как я зачитал наговор. – Бертран сделал это!

– Нет таких закорюк, которые бы он не привел к нашему алфавиту, – согласился Альфонсо. – Рыжая Колючка, как всегда, на высоте!

– В тексте заклинания одна любовь, любовь да любовь, – протянула Настурция. – А еще я в словах Джеда я уловила намек на то, что Серэнити может обрести вечную жизнь.

– Это метафора, – откликнулся Альфонсо. – Про именно «вечную» жизнь в наговоре ничего не сказано. Но я тоже чувствую в нем эту подоплеку…

– Серэнити не хочет волочить лямку до Судного Дня. И к тому же, самое очевидное, квазальд и Амасту еще требуется как–то соединить, – вздохнул я.

– В Тысячелетнем Громе, – утвердила Настурция.

– Или у жерла Вугу, – дополнил Альфонсо.

– Вот только времени у нас почти в обрез, – вновь вздохнул я, прикрывая Лютерию своим плащом. – Живая Вода может упокоить Серэнити в любую секунду.

– Она… Урах хранит ее… для чего–то большего, – промолвила Лютерия с моих колен. – Чувствую, сестра не умрет раньше срока, а вот я…

– Ты так тем более! – напуская на себя безмятежной веселости, сказал Альфонсо. – Ты у нас крепкая! Как только доберемся до Тумиль’Инламэ, или туда, где Легия нашел свой приют, сразу вышвырнем эту облезлую лапищу, к троллям собачим! В реку или в расщелину какую–нибудь!

– Ты сам знаешь, Альфонсо, что ее нельзя… просто отбросить, – поднимая на следопыта уставшие глаза, проговорила Лютерия. – Ей нужно будет найти место… Безопасное и огороженное от Зла. Даже не так…

– Вернем культю в Тлеющую Чащу. Закопаем ее там, как раньше было, – предложила Настурция.

– Этого мало, – покачала головой Лютерия Айс. – Теперь мало… Сила Дроторогора возросла стократ. Рука вернется к нему, где бы ее не запереть…

– А что же нам тогда остается?

– Бросить ее в вулкан, – пролепетала магистр Ордена Милосердия, вытирая кровь, которая пошла носом. – Но не вам. Ни в коем случае не прикасайтесь к ней! Мне. Только я должна… перебороть себя и дойти до Вугу или до Тысячелетнего Грома. Это моя ноша. Вас она сделает навечно проклятыми.

Сумка Лютерии зашевелилась. Магистр прочитала молитву, а затем прижала сумку к своей груди. Так она просидела около получаса. Мы на славу угостили вяхиря, и он улетел к Бертрану. Гоблины давно уже ушли, но мы не желали беспокоить Лютерию. Потом она все–таки встала и быстро вытащила лапу Дроторогора. Палец, синим сверкающим ногтем, показал налево. Поехали.

Еще неделю, а может и все полторы мы углублялись в Великий Лес. Меня беспокоили, как Лютерия, так и Луковое Спокойствие. Кулон Братства Света стал похож на оливковую пемзу. Он крошился и блестками оседал у меня на груди. Однако в жуть меня вгоняло другое, то, что Укулукулун более не приходил ко мне. Мои сны полнились абсолютной чернотой и молчанием. В них уже не наблюдалось зелени, присущей защите Лукового Спокойствия. Я, подвешенный в пустоте, ждал, когда за мной «придут». Иногда в грезах я звал Эмириус Клайн, Эмилию, Бракарабрада или Квиля Лофирндваля – никто из них не откликался. Эфир Вселенной был чист и бесстрастен. Им владела атараксия. Вроде бы я высыпался, а вроде бы и нет. Не поймешь. Так или эдак, я, как заключенный в камере смертников, измаянный долгим сроком заточения, уже почти желал, чтобы наступил мой Последний День.

Сегодня ночью произошло то, к чему я подсознательно был готов. Где–то около четырех часов утра, я нес дежурство с развешенными по периметру «шариками–огоньками». Их мутный свет лишь чуть–чуть разгонял мрак, однако мне хватало его, чтобы держать ситуацию под контролем. Я жевал стебелек осоки и одновременно скреб подбородок, когда услышал приглушенный хрип. Вначале мне показалось, что это так ветер забавляется с кронами деревьев, однако потом я понял, что это совсем не то. Я нахмурился и поглядел на друзей. Они мирно спали. Я, было, отвернулся и тут резко прыгнул к лежакам – до меня дошло, «что» есть причина невнятных звуков – рука Дроторогора выбралась из сумки и теперь душила Лютерию!

– Дельторо! Настурция! Проснитесь!

Мыслью приблизив к нам все шарики Света, я обнажил Альдбриг.

– Нет! Ты попадешь в нее! – крикнула заспанная, но быстро сообразившая, что к чему Настурция. Она пыталась разжать красные пальцы на шее магистра Ордена Милосердия.

– Магией?!

– Только узконаправленной! – отозвался Альфонсо.

Я запалил на Лике Эбенового Ужаса дезинтегрирующую свечу.

– Калеб, ты точно в своем уме?! – испуганно воскликнула колдунья Ильварета. – Убери этот факел! Ты проделаешь им дырку в Лютерии!

– Я не нарочно! Когда я переживаю, заклинания увеличивают свою мощь!

– Ай, ты ж! Давай я!

Лютерия, между тем, конвульсивно дергала ногами. Рука Дроторогора, жилистая и крепкая, вознамерилась не отпускать магистра, пока та не отправиться в Мир Света. На виске Лютерии вспухла синяя жилка. Она натужно билась… Пока билась…

Настурция не стала использовать чары, основанные на концентрации или силе воли. Она прибегла к «голосу». Эта разновидность колдовства имеет свои плюсы и минусы. Голосом, этаким «выстрелом» энергии, можно подчинять, разбивать, скреплять, призывать, развеивать – да все что хочешь. Загвоздка только в том, что тебя слышат. Опытный маг, распознав первые слоги волшебства, способен выставить мистическую Защиту–Плащ или даже обернуть «голос» против его хозяина. Подробно, но несколько сухо об учении «голоса» написал Паржу Набади в соавторстве с мягкошерсткой Щекотушкой Серой–Ушкой. Примечательно то, что Паржу Набади умер от разрыва трахеи, подзывая «голосом» разумный столик с фруктами.

– Долор Аргенти!

Изо рта Настурции