Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бесконечный поток кадров. Девушки. Изумление, испуг, гнев, отвращение. Иногда смех. Девушки, быстро отворачивающиеся и проходящие мимо. Девушки, изумленно блестящие глазами. Девушки, оскорбленно сдвигающие брови.
Каждая сцена начиналась двумя расходящимися в стороны темными крыльями – это расходились в стороны полы плаща, словно бы раздвигался занавес.
Всё это показалось Космисту удручающе однообразным. Иногда девушки что-то выкрикивали, но слов не было слышно – Эксгибиционист просматривал записи без звука. Вместо этого звучала музыка – некий арктический эмбиент: тягучий, прохладный, гипнотизирующий. Устные комментарии отсутствовали. Эксгибиционист спокойно взирал на экран, попивая вино.
Космист почувствовал облегчение, когда этот вечер закончился. Ему хотелось уединиться, хотелось просмотреть кое-какие расчеты, относящиеся к эллиптической галактике, о которой он в данный момент писал небольшую научную работу. Он выпил чашку ромашкового чая и уснул.
Ночью ему приснилась одна из нескончаемой гирлянды девушек, которых он увидел вчера на экране Эксгибициониста. Почему именно она? Это был короткий эпизод – эта девушка не выдала никакой ярко выраженной реакции на момент «показа», просто хмуро взглянула и прошла мимо. Темно-русые гладкие волосы, бледное овальное лицо, темные внимательные глаза, легкое летнее пальто, вздрагивающая листва парка за ее спиной.
Странно, но и на следующий день Космист не смог изгнать это лицо, мелькнувшее в потоке других девичьих лиц, из своего сознания. День выдался занятой, было много работы, да и вообще Космист всегда трудился истово, но стоило ему закрыть глаза, как он снова видел хмурый пристальный взгляд, скользнувший и тут же ускользнувший, взгляд неулыбчивый и не испуганный. В этом взгляде не мелькнуло ни тени изумления, ни единого проблеска оторопи: она взглянула на Эксгибициониста так же внимательно и равнодушно, как библиотекарь смотрит на одну из бесчисленных книг.
И, стоило явиться ночи, как это незнакомое лицо снова заполнило его сны. Сон ничего не добавил от себя к тому краткому мигу, который запечатлела камера Эксгибициониста. Сон просто повторял снова и снова этот миг, иногда с легким торможением, как бы застывая в холодном янтаре или леденея в скрытом блистании той внутримозговой линзы, которую можно назвать телескопическим циклопом всех сновидений.
Космист пробудился, но наваждение длилось. Он по-прежнему думал об этой девушке. Тут ему пришлось спросить себя: что же, собственно, с ним творится? Влюбленность? Ему трудно было уверовать в эту версию, он знал себя и верил, что не склонен влюбляться с первого взгляда в девушек, мимолетно увиденных на экране. К тому же он не чувствовал того, что должен ощущать влюбленный: сердечного трепета, протянутых невидимых рук, головокружительного и горько-сладкого провала в просторные и в то же время тесные чертоги очарования. Вместо этого он ощущал нечто иное. Присутствие тайны. Тайны, которая внезапно бросила ему вызов.
Тут мы должны сделать одно немаловажное, но, возможно, несколько запоздалое признание: мы описываем не реальные события, а фильм. Фильм совершенно новый, но снятый в манере, отчасти напоминающей о заторможенных и созерцательных лентах 70-х годов двадцатого века. Можно даже сказать, что этот фильм представляет собой посвящение Микеланджело Антониони, в особенности его знаменитому фильму Blow-Up («Фотоувеличение»). В какой-то момент стилистика, напоминающая Антониони, украдкой уступает место флюиду в духе раннего Спилберга. Прежде всего следует вспомнить «Межпланетные контакты третьей степени», где роль французского исследователя сыграл Трюффо, один из создателей той эстетики просветленного нуара (светлая тьма), к которой ретроспективно примыкает «Эксгибиционист». Назовем и третий фильм – «Прошлым летом в Мариенбаде» Алена Рене – классическую ленту о промежуточных пространствах, где души умерших задерживаются до тех пор, пока им не удается вспомнить о своем будущем.
О чем же этот фильм «Эксгибиционист»? О девушке из Обсерватории? Об ускользающей любви? Об оптических инструментах и камерах слежения? Об экране и его роли домашнего алтаря? Или о том янтарном или же слюдяном экранчике, что прячется у нас в мозгу? На этот экранчик проецируются несуществующие фильмы – такие, как этот. Или же это история о зеркальных играх, затеянных между зрителем и объектом созерцания?
На самом деле это фильм о космосе и о космических исследованиях. Недаром визуальный ряд здесь выстроен в форме диалога между недовольными лицами девушек-незнакомок и роскошными космическими безднами, зафиксированными нашей высокой оптикой. Мы смотрим туда, но не только смотрим: хотим мы того или нет, мы распахиваем плащ и демонстрируем безднам наши нагие и возбужденные телескопы. И кто-то награждает нас в ответ хмурым, скользящим взглядом. Но, может быть, никто не награждает нас взглядом – мы просто отражаемся в глубинах космоса, и оттуда смотрят на нас наши собственные хмурые скользящие глаза.
Через пару дней Космист зашел к соседу и попросил у него переписать тот маленький фрагмент записи, где мелькнула девушка в летнем пальто. Он долго пытался придумать оправдание для этой просьбы, но ничего не приходило ему в голову, и в результате он сказал, что хочет использовать данный фрагмент в качестве заставки для небольшого научного фильма об эллиптической галактике.
Эксгибиционист с легкостью согласился – кажется, ему даже польстила идея с заставкой.
И вот уже Космист сидел один в своей комнате и снова и снова просматривал этот фрагмент: овальное лицо, хмурый взгляд, серьезные детские губы… Качество изображения угрожающе хорошее. У Эксгибициониста были отличные дорогие камеры, а свет в тот день, когда ему встретилась эта девушка, выдался особенно пронзительным. Чистый свет первых дней осени, пробирающий предметы до основания и порождающий четкие воздушные тени.
Затем, как в фильме «Фотоувеличение», Космист стал исследовать детали. Он погрузился в мир кулона на ее бледной и нежной шее – аккуратная капля из розового стекла на тонкой серебряной цепочке, внутри капли повисла горизонтальная восьмерка, знак математической бесконечности, сотканная из навеки оцепеневших пузырьков-каверн.
Его заинтересовали пуговицы на ее пальто. Необычные пуговицы – темные и блестящие, как ее глаза. Они отчетливо выделялись на светлой ткани. Пуговицы круглые, из стекловидного полупрозрачного материала, напоминающего смуглый топаз или янтарь, внутри псевдоянтаря – переплетение светлых абстрактных линий. Космист увеличил пуговицы – переплетение бледных линий в каждой