Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

пытали фашисты, — рассказывал позже профессор Петр Кунин, фигура по меркам подполья крупнейшая. — Сильно пытали. Но с этим никакого сравнения». Это на уровне правительства. Досталось и силовикам. «Когда меня пытали при Филове, — бессмысленно просил помощи Стефан Богданов, шеф безпеки, арестованный вместе с заместителями, — это по сравнению с нынешними пытками было детским садом. И тогда мне придавала сил наша идея. А теперь я терплю без всякой вины, и меня обвиняют мои самые верные товарищи, всю жизнь бывшие рядом».

Натурально досталось и армейским. «Меня били так, как фашисты не били, — плакался шесть лет спустя обиженный генерал Петр Вранчев, ветеран со стажем и офицер РККА, себе на беду излишне потакавший царским офицерам. — А больнее всего, что били свои». И многие десятки попавших под раздачу мелких вождей с крупными заслугами подтверждают: «Фашисты били, но так, как били наши, описать невозможно».

В общем, всё шло как нельзя лучше. С помощью советских специалистов, имевших указание оказывать болгарским товарищам «методическую и иную поддержку», «недостойные», в том числе 13 членов ЦК, шесть членов Политбюро и 10 министров, покидали кабинеты, уступая место «достойным», — но и у советских специалистов, как оказалось, были виды на будущее. Они не собирались всю жизнь провести в заштатной Софии и потому старались по максимуму показать пославшим их, что умеют работать лучше, чем коллеги, оставшиеся в уютной Москве.

А кто ищет, тот найдет. Осенью 1950 года дошло до того, что главный советник безпеки, генерал Леонид Филатов, начал раскручивать дела на тов. Драгойчеву, тов. Христозова, тов. Живкова и лично на тов. Червенкова, — а заодно и опять на тов. Югова. Остановить его своими силами возможностей не имелось, но спас звонок в Москву: «Тов. Сталин, кто управляет Болгарией, я или Филатов?» — «Вы», — сколько-то подумав, ответила Москва. Тов. Филатова отозвали, а за подозреваемых велели ручаться головой, — и когда тов. Червенков, отдам должное, поручился, Кремль откликнулся чем-то типа «ладно, не ссы, пусть делом докажут...». И доказывали. Делом.

А САМОЕ СТРАШНОЕ, ЧТО МЫ ВРОЗЬ...

На время оставим дворцы и посмотрим на хижины. Нравилось ли «низам» происходящее? Разумеется, не всем. Но многие поначалу присматривались, брыкались же сразу лишь те, у кого выхода не было, кроме как сразу в горяне. Сперва — «бывшие», которым свезло уйти от раздачи (офицеры, полицейские, всякие «ратники-бранники»), потом — актив ВМРО, не принявший македонизацию в новой версии, и особо упоротые «правые оранжевые», обиженные за д-ра Гемето. Но их было мало (пять чет, в общем 173 души), и особой опасности власть ни в них, ни в крохотных подпольных организациях не видела, да и ликвидировала легко.

В 1947-м, после процесса Николы Петкова, народу в лесах стало побольше: 28 больших чет, множество мелких, 160 индивидуалов — всего под восемь сотен (побольше, кстати, чем «красных» партизан до 1943 года). В основном это были «земледельцы» под командованием профессиональных военных, и организации в городах появились посерьезнее, типа «Национального христианского креста» (три сотни человек с военным крылом под три десятка). Подключились Штаты, выделив деньги, в Афинах заработало радио «Горянин», представлявшее весь спектр эмиграции — своего рода штаб «второго Резистанса», вроде как Коминтерн для «красных» в недавнюю эпоху «Резистанса № 1».

Это способствовало. В Пиринском крае, если помните, и вовсе случилась полноценная guerrilla[191], давить которую пришлось с полным напряжением сил, однако в целом продвигалось не очень. Как правило, гуляли лихие люди — четы по 10-15-20 стволов — максимум по 7-8 месяцев, а потом кто-то погибал, кого-то вешали, кого-то сажали, и на том успокаивалось.

Правда, в 1949-м, когда вместо «кооперации по-новому» пошла национализация земли, вспыхнуло круче: весной 1950 года в рядах горян было 1520 бойцов, год спустя — уже 3130 (более двухсот чет — столько же, сколько у «красных» весной 1944-го, но разрозненные). Всего же, когда в 1956-м стихли последние выстрелы, статистика остановилась на семистах тридцати шести нелегальных организациях, включая боевые (более семи тысяч бойцов за десять лет), и это не считая примерно восьми тысяч активного резерва и пятидесяти тысяч — пассивного, то есть укрывавшего, снабжавшего информацией, кормившего, однако не присоединявшегося.

Почему «не присоединявшегося»? Отдельный вопрос. Важный. Интересный. Но ответ дам под финиш, а пока — только факты. После гибели Герасима Тодорова в Пиринском крае еще более года активничала чета Борислава Атанасова, свернувшая боевые действия после прекращения македонизации. Но главные события перенеслись в горные районы срединной Болгарии, где воевода одного из действовавших с 1944-го отрядов, «земледелец» и бывший полицейский Георгий Стоянов (позывной «Тарпана»), начал стягивать под себя разрозненные четы, формируя ядро повстанческой армии.

Сообщение об этом, переданное по радио «Горянин» в мае 1951 года, всколыхнуло людей, в край пошли добровольцы, но правительство среагировало оперативно: в Сливенские планины вошли до тринадцати тысяч солдат, установивших блокпосты и перекрывших дороги. Всех, не живущих в окрестных селах, задерживали до выяснения и отправляли в лагерь, а шесть тысяч военнослужащих начали прочесывать местность, утром 1 июня выйдя к лесному лагерю «тарпановцев», основным силам которых (106 бойцов) пришлось принять бой в соотношении 1:60, не говоря уж об артиллерии.

Тем не менее сражение продолжалось около полутора суток. В итоге правительственные войска, руководимые главой МВД в присутствии лично тов. Червенкова, наблюдавшего за баталией из БТР, одержали верх, но потеряли примерно 200 бойцов «двухсотыми». Партизан погибло 43 человека, однако командир, несмотря на 12 ранений, сумел вывести из кольца живых и вынести раненых. В плен попали и были расстреляны на месте двое, не способные идти.

Спустя месяц, приведя отряд в порядок, Георгий Стоянов вновь начал собирать «дикие» четы. Но теперь это было труднее: судьба перехваченных в мае-июне добровольцев напугала селян, и на сей раз отозвались совсем немногие, — а в декабре в одном из боев был ранен, схвачен, осужден и казнен считавшийся неуловимым Тарпана.

Правда, и после гибели лидера стычки в Сливенском крае не утихали: остатки «тарпановцев», объединив несколько малых чет (бойцов оказалось даже больше, чем было раньше — под 200 стволов), сражались еще около года, время от времени даже занимая села, но добиться чего-то более серьезного так и не смогли. Как, впрочем, и все остальные.

Но старались везде. И в Добрудже, где какое-то время власть Софии в селах существовала только от рассвета до заката, и в районе Русе — там и вовсе была сделана попытка повторить то, что не удалось Тарпане, и фактически по всей