Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

Вероятно, мой голос срывался еще и потому, что я знал: по возвращении в Вашингтон мне, как всегда, снова предстоит сосредоточиться на войнах в Ираке и Афганистане. И снова отправлять наших детей навстречу гибели.

Глава 13

Две войны и революция

Декабрь 2009-го подвел итог третьему году моих сражений с вашингтонской бюрократией. Все началось с выступления президента в Вест-Пойнте: Обама сообщил, что Соединенные Штаты Америки направят дополнительно 30 000 солдат в Афганистан; затем мне, в компании Хиллари и Майка, пришлось два полных дня присутствовать на слушаниях в палате представителей и в сенате по поводу заявления президента. Обама принял непростое решение по Афганистану, сознавая, что политические последствия будут печальными и что вряд ли кто-либо в конгрессе обрадуется новому повороту. Республиканцы во главе с Маккейном выражали недовольство сроками – им не нравилось, что по графику вывод боевых подразделений начнется в июле 2011 года и что полностью наши войска будут выведены из Афганистана к 2014 году. Некоторые демократы осторожно поддерживали Обаму, но большинство однопартийцев президента, наоборот, его критиковали, а кое-кто позволял себе неприкрытую враждебность. На слушаниях антивоенная риторика звучала постоянно, как с трибуны, так и из зала. Комитет палаты представителей по делам вооруженных сил всегда представлялся мне собранием твердолобых либералов, однако любой из входивших в него конгрессменов был просто образцом государственного деятеля по сравнению с членами комитета по международным делам: последние, причем представители обеих партий, не считали нужным проявлять хотя бы элементарную вежливость. Мне подумалось, что в этом комитете собрались едва ли не все главные «клоуны» Капитолийского холма (уж простите за прямоту). Не завидую Хиллари, которой приходится общаться с ними регулярно. На следующий день после слушаний противники войны нашли виновного в том, что президент принял именно то решение, какое принял, и журнал «Нэйшн», к примеру, не стал миндальничать: «Пора увольнять Роберта Гейтса».

Было большим облегчением, что через несколько дней мне предстояло лететь в Афганистан и Ирак. На борту, как обычно, собралось множество представителей прессы, и я давал им интервью во время полета. Там, в первый и единственный раз за весь срок пребывания на посту министра обороны, касаясь темы Афганистана, я сказал: «Мы пришли туда, чтобы победить». Я всегда старался быть осмотрительным и избегал в публичных заявлениях слов наподобие «выигрывать» или «победа», поскольку, применительно к обеим войнам, эти слова мгновенно приобретали политическую значимость, следовательно, даже наилучший исход большинству американцев вовсе не покажется таковым. Я предпочитал употреблять менее «политизированные» слова – скажем, «успех» или «выполнение миссии». Ведь ни в Ираке, ни в Афганистане не приходилось ожидать ничего подобного безоговорочной капитуляции Германии или Японии в конце Второй мировой войны или чего-то, хотя бы даже напоминающего капитуляцию Ирака в 1991 году. Но тогда, летя в Афганистан после выступления президента в Вест-Пойнте, я чувствовал себя обязанным сказать войскам, что они изо дня в день рискуют в боях своими жизнями вовсе не ради какого-то невнятного «примирения».

Зарубежные командировки министра обороны, особенно посещения зон военных действий, предусматривают весьма плотный график, тщательно планируются и выполняются с военной точностью. Но эта поездка получилась иной. В Афганистане я надеялся посетить механизированную бригаду «Страйкер», дислоцированную на юге страны и недавно потерявшую в боях тридцать человек, но из-за плохой погоды нам пришлось сесть в Кабуле. Я пообедал, как было у меня заведено, с десятком наших молодых сержантов. Поразительно: летчики с одобрением отзывались об афганцах, которых тренировали, однако в один голос повторяли, что главная проблема – это дезертирство, что многие афганцы бегут из армии, потому что местные офицеры присваивают себе часть их жалованья. (Я всегда узнавал «настоящую» правду непосредственно от солдат.) А затем, за несколько часов до моей личной встречи с президентом Карзаем, произошел очередной инцидент, в котором якобы были замешаны наши коалиционные силы и который повлек за собой жертвы среди гражданского населения. Карзай никогда не дожидался фактов, всегда торопился с выводами, поэтому атмосферу нашей встречи сложно было назвать благожелательной. Тем не менее мы с ним поддерживали хорошие отношения, поэтому разговор все-таки состоялся. Важным элементом стратегии, сказал я, видится необходимость привлекать больше местной молодежи к службе в афганской армии. Я польстил Карзаю, заявив, что, как первый президент демократического Афганистана – отец народа, – он должен регулярно призывать молодых афганцев к выполнению патриотического долга перед страной. Карзай энергично кивал в знак согласия, но ни до чего конкретного мы не договорились.

Как обычно, в своей «персональной» ипостаси он был куда дружелюбнее и адекватнее, чем на публике. На совместной пресс-конференции сразу после встречи он фактически попытался меня подставить – объявил во всеуслышание, что Афганистан не в состоянии финансово обеспечивать собственные силы безопасности «еще пятнадцать или двадцать лет»; совсем не те слова, которые могут прийтись по нраву любому американцу. Я постарался сгладить эффект, чтобы у прессы не возникло впечатления, будто у США серьезные разногласия с афганским правительством: сказал, что мы не вправе бросать Афганистан после окончательного вывода контингента в 2014 году и что я ожидаю продолжения американской помощи. Но для всех было очевидно, что Карзай меня именно подставил. Корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» Морин Дауд сопровождала меня в той поездке и написала несколько дней спустя, в своей типичной броской манере: «Марионетки уже не те, какими были когда-то». Конечно, Карзай не был марионеткой, но у Соединенных Штатов не было, пожалуй, более беспокойного союзника с тех самых пор, как мы сотрудничали с Шарлем де Голлем в годы Второй мировой, – возможно, причина в том, что они оба почти полностью зависели от США и обоих это возмущало до глубины души.

Вечером я повел своих сотрудников в церэушный аналог офицерского клуба, где еда была гораздо лучше, чем в армейских столовых, и где подавали «взрослые» напитки. Офицер ЦРУ, сидевший вместе с нами – точнее, сидевшая, поскольку это была очень яркая молодая женщина, – оказался в числе тех семи агентов, которые три недели спустя погибли при нападении талибов; трагическое напоминание о том, что не важно, в форме ты или не в форме, – раз ты американец, тебе и твоей жизни угрожает в этой стране серьезная опасность.