Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

Все, что изрекала каждая из сторон, воспринималось исключительно в этом «преломляющем фокусе». Главной темой дискуссий осенью 2009 года, повторюсь, стала необходимость оперативно перебросить дополнительные 30 000 американских солдат в Афганистан, как это было сделано в 2007 году в Ираке. Логистические проблемы переброски казались чудовищными, однако Маллен, Петрэус и профессионалы военного планирования сумели их в значительной степени снять. Когда министерство обороны доложило Белому дому в январе, что последние несколько тысяч военнослужащих не смогут прибыть в Афганистан до начала сентября, нас обвинили в том, что мы якобы ввели президента в заблуждение. Почти никто из наших критиков в Белом доме и ШНБ – чьи стройные ряды пополняли в первую очередь бывшие сотрудники аппарата Капитолия, ученые и «политические оперативники» – никогда и ничем не управлял, поэтому у них не было и не могло быть понимания логистических проблем (и сочувствия к тем, кто пытался эти проблемы устранить); они лишь радовались возможности облить нас грязью за «предательство» президента.

Байден, Донилон, Лют и прочие встали на дыбы, когда Маккристал охарактеризовал свою стратегию как «антиповстанческую», и обвинили генерала в «самовольном расширении поставленной задачи». Но определения и эпитеты, столь тщательно разобранные прежде по косточкам в Белом доме, далеко не полностью отражали суть миссии, которую выполняли 100 000 солдат и морских пехотинцев в Афганистане; на деле эта миссия была во многом именно антиповстанческой, пусть и имела довольно жесткие географические и временные ограничения. Военнослужащим, которые рискуют своими жизнями, следовало объяснить, что их цель – «победить» тех, кто пытается их убить. Но подобные формулировки, с точки зрения Белого дома, звучали неподобающе (и политически вызывающе) в устах генералов, «норовящих самовольно расширить» стратегию президента. Байден публично заявил, что вывод войск с июля 2011 года почти сразу пойдет по нарастающей. Я возразил, что вывод должен быть – и будет – постепенным. Когда я сказал на слушаниях в Капитолии, что президент обладает «абсолютной свободой корректировать собственные решения» относительно сроков и темпов вывода американского контингента из Афганистана, это было истолковано скептиками как попытка дать понять, что в июле вывод войск может и не начаться.

Те же скептики и критики в Западном крыле и ШНБ долго искали подвох в решении Маккристала обезопасить в начале новой кампании несколько ключевых деревень в провинции Гильменд. Они утверждали, что важнейшим населенным пунктом на юге является Кандагар. И это говорили те самые критики, которые требовали отказаться от антиповстанческой тактики – которая предусматривает опору на населенные пункты – и настаивали на «концептуальных доказательствах» общей стратегии Стэна!

Раскол между Белым домом и старшим военным руководством мало-помалу превращался в пропасть. В начале 2010 года эта пропасть стала еще шире, когда Белый дом раскритиковал усилия военных по оказанию помощи Гаити, обсуждение отмены закона «Не спрашивай, не говори» шло полным ходом, я сопротивлялся крупным сокращениям оборонного бюджета на 2011-й финансовый год и составлял служебную записку о нашей неподготовленности к возможному конфликту с Ираном. Буквально каждый шаг военных в Афганистане рассматривался под микроскопом, на нас оказывалось колоссальное давление, чтобы мы ускорили переброску войск, а вот сопутствующим усилиям в гражданской сфере внимания почти не уделялось. Командующие на местах настойчиво просили (почти умоляли) присылать больше гражданских экспертов, приводили пример за примером, когда малое число американских дипломатов и специалистов по развитию изрядно способствовало успехам в столицах провинций, в деревнях и в сельской местности. Все, на что минувшей осенью сподобился СНБ, – это декларировал, что существенное увеличение числа американских гражданских специалистов в Афганистане имеет принципиальное значение для общего успеха миссии, но конкретных цифр до сих пор названо не было. Донилон порой затрагивал этот вопрос в беседах с Хиллари или ее заместителями на заседаниях комитета принципалов, но конкретики так и не появилось.

Не стану отрицать, конечно, что министерство обороны, случалось, давало поводы Белому дому заподозрить нас в «нечестной игре». Например, чрезмерно оптимистичные заявления Маккристала и других командующих о «достижении цели» на раннем этапе кампании в деревне Марджи в провинции Гильменд – в частности, заверения, что афганское самоуправление «может выскакивать как чертик из коробки» – вызвали массу критических комментариев не только от скептиков в правительстве, но и со стороны прессы. Чем больше наши командиры расхваливали свои успехи, тем старательнее ШНБ искал доказательства того, что они, скажем так, преувеличивают. Нам следовало лучше объяснять, что именно мы делаем во исполнение решения президента. Мы пытались, но… Никто и никого в общем-то не слушал.

В середине января 2010 года я предпринял свою вторую и последнюю поездку в Пакистан. Майк Маллен и Ричард Холбрук затратили много времени и сил, чтобы «приручить» пакистанцев, убедить их, что мы не собираемся бросать Пакистан на произвол судьбы, и заставить их более тесно сотрудничать с нами в обеспечении безопасности афгано-пакистанской границы. Ни одна администрация на моей памяти не уделяла столько времени и внимания пакистанцам, сколько президент Обама и вся его высокопоставленная команда. 21–22 января я встретился с президентом Пакистана Асифом Али Зардари, премьер-министром Юсуфом Резой Гилани и, самое главное, с начальником генерального штаба пакистанской армии генералом Ашфаком Парвезом Каяни. Всем троим я сказал одно и то же: мы привержены долгосрочному стратегическому партнерству; надо объединить усилия в борьбе с «синдикатом террора», который угрожает Афганистану, Пакистану и Индии; нужно ликвидировать убежища экстремистов по обе стороны афгано-пакистанской границы; Пакистану следует усилить борьбу с антиамериканскими настроениями и с преследованием американцев, а «внесудебные расправы» (казни), которые практикует пакистанская армия, ставят наши отношения на грань разрыва. В своей речи в пакистанском Университете национальной обороны я прямо опроверг циркулирующие в Пакистане многочисленные теории заговора: «Позвольте сказать откровенно, Соединенные Штаты не притязают ни на пядь территории Пакистана. Мы не стремимся размещать у вас свои военные базы, и у нас нет ни малейшего желания контролировать ядерное оружие Пакистана».

Визит оказался напрасным. Я вернулся с убеждением, что Пакистан, конечно, продолжит сотрудничество с США (скажем, и далее будет предоставлять нам перевалочные базы, которые неплохо пополняют его казну), но не станет принимать каких-либо мер против талибов и других экстремистов, чтобы, независимо от исхода афганских выборов, сохранить свое влияние в Афганистане. Если в этой стране вообще возможно примирение и урегулирование, пакистанцы намерены использовать его к своей выгоде. Хотя я защищал их перед конгрессом и прессой, чтобы не допустить дальнейшего ухудшения отношений и не подвергать риску линию снабжения из Карачи, но отдавал себе отчет в том, что Пакистан вовсе не является нашим союзником.