Гойда - Джек Гельб

class="p1">Басман-отец спустился в вязкую топь, чтобы подступиться к трупу. Опричник взял висельника за руку да приметил въевшийся след от грубой бечёвки.

– Видать, – произнёс Алексей, оглядывая братию, – кто-то порешал иначе, что сейчас как раз самое время. А ну, болдыри, признались, али кто из вас?

Не сговариваясь, все опричники разом обратили взор на Малюту.

– От ещё, неча делать! – возмутился Скуратов. – И право же – поди, кто из нас и прибей – так какой толк прятать?

– И то верно, – вздохнул Басман, поглядывая на сына.

Фёдор пожал плечами да мотнул головой. Алексей вздохнул, потирая переносицу.

– Значится, так, – молвил Басман, сложив руки на груди. Хмурый взгляд опричника вновь бегло прошёлся по висельнику, будто бы что-то могло перемениться в нём. –  Пустим слух, что, мол, крестьянские вновь самосуд чинят. Завтра выведем дюжину холопов да изобьём хорошенько, для виду. На том и всё.

Басман поглядел на братию, пытаясь угадать – не хочет ли кто молвить. Мужчины согласно кивали.

* * *

Когда опричники воротились с топей, ночь опустилась на Кремль. Князь Вяземский едва глядел, куда ступает – думы его были заняты иным. Лишь когда заслышался уж больно скорый шаг, Афанасий обернулся через плечо. Следом за ним шёл молодой Басманов. Они встретились взглядом, и обоим хватало благоразумия хранить общие тайны. О письме знали лишь они двое и сам государь.

Посему ж опричники, не обмолвившись ни словом, прошли по коридору. Обоюдное молчание хранилось вплоть до того мига, как они стали напротив дверей в опочивальню князя Вяземского. Фёдор оглянулся через плечо, нет ли кого праздно шатающегося в сей поздний час. Они переступили порог покоев.

– Я узнал его, – твёрдо заявил Фёдор, едва Афанасий затворил дверь. – Этот мужик и передал мне письмо.

Князь не то чтобы сильно, да подивился, поглядев на Басманова.

– И Кузьма накануне видал его с Бельским князем, – кивнул Вяземский, проводя рукой по бороде.

Фёдор вскинул брови, опёршись спиной о стену, да тихо присвистнул себе под нос.

– И на кой же чёрт Иван Андреичу знаться с нашими холопами? – задумчиво произнёс Басманов после коротких раздумий.

Вяземский пожал плечами, не ведая ответа. Повисло молчание.

– С отцом поговоришь об этом? – спросил Афанасий, глядя на Фёдора.

Басманов на миг, не боле, опешил, кинув короткий взгляд на князя. Вяземский же глядел, будто бы в таком вопросе не видел ничего дурного. Фёдор поджал губы, и тут же с них сошла короткая глухая усмешка. Опричник опустил взгляд да мотнул головою.

– У батюшки моего и так забот хватает, – отмахнулся Фёдор.

Князь повёл бровью, окидывая взглядом свои покои.

– То ли дело – бездельник Афоня! – Вяземский оглядел многие стопки писем на столе и глубоко-глубоко вздохнул.

Басманов осмотрелся с лёгкой ухмылкой.

– Да что же вы ворчите, Афанасий Иваныч? – возмутился Фёдор. – Одному мне никак не управиться.

– Ой ли? – точно бы усомнился князь Вяземский, окидывая Басманова беглым взглядом.

– Ну, в самом-то деле! – молвил Фёдор, тряхнув головой.

Вороные пряди откинулись назад, открывая белое лицо.

– Право, кто же, ежели не ты? – спросил он, пожавши плечами.

Афанасий ухмыльнулся, чувствуя, как с него уж довольно сих повадок Федькиных.

– Льстишь, Басманов, – просто отмахнулся князь, опускаясь в кресло.

– Как же? – молвил Фёдор, положа руку на грудь. – От чистого сердца!

Афанасий перевёл взгляд на Басманова, сокрушённо мотая головою.

* * *

Ночь близилась к концу. У самого края небесного купола подступал мягкий свет, и звёзды терялись в нём, бесследно исчезая. Князь Бельский переступил порог собственного дома, когда безлунная ночь слабела. Близилась ранняя заря, окрашивая далёкий туман. Иван осторожно ступал, боясь поднять лишний шум. Каждый шаг оставался без скрипа, без единого отзвука, точно то ступал не муж из плоти и крови, но призрак бестелесный. Князь едва зашёл в дом, как завидел в горнице свою супругу. Скорбная фигура пригорюнилась подле окна и, верно, только-только отошла от полусна. Женщина тотчас же повела головой и поднялась приветствовать мужа. Они впали в объятия друг друга.

– Отчего ты, милая, в такую рань уж на ногах? – тихо вопрошал Иван, проводя рукой по косам жены.

– Я не могла очей сомкнуть, – отчаянно вздохнула княгиня, крепче обнимая супруга. – Мне приходят дурные мысли. Скверные, очень скверные… Об том и думать страшно, негоже о таком в нощи и шептаться…

– Гони их, – прошептал Иван, целуя жену в лоб. – Гони прочь, ибо от лукавого они.

Слова мужа будто бы ничуть не успокоили супругу, но лишь напротив, встревожили сильнее.

– Нету тебя подле меня, не со мною ты, душа моя, – с тихим, молящим укором произнесла она. – Я молюсь каждый раз, когда ты так оставляешь дом. Я и сейчас молилась. Я вижу, на челе твоём могу прочесть твои помыслы, твои горделивые дерзновения! Я вижу, что молитвы мои не услышаны и ты всё грезишь о преступном!

– Я устал, – признался Бельский с тяжёлым вздохом.

Очи его и впрямь закрывались сами собою, и князь насилу держался на ногах. Жена сдержала в горле всё, чем полнилась душа её. Она ступила прочь, давая супругу идти в покои. Сама же положила руку на сердце, проводя рукой по узору вышивки. Её белые пальцы перебирали мелкие бусины одну за другой. Пару мгновений взор метался в сомнении, после чего ей хватило сил признаться.

– Приходил человек, – коротко молвила княгиня.

Иван обернулся, едва ступив на лестницу. Взор его вспыхнул, сгоняя всякий сон, что мгновение назад уж лёг на плечи его тяжкой ношею.

– Ты ведь ждал его? – спросила женщина.

Скверно, ох и скверно же княгиня приняла это оживление в очах супруга своего возлюбленного. Бельский воротился к жене, взяв её за руки. Женщина молчала, принимая ласку мужа. Будто бы то причиняло лишь боле страданий, она отвела взор прочь.

– Ты ведь отворила ему погреб, голубка моя? – тихо спросил князь, мягко целуя её кисти.

Всё так же храня безмолвие, княгиня кивнула, и будто бы то признание далось ей многою тяжестью. Иван с облегчением вздохнул, и плечи его заметно вздымались при том. Улыбка озарила его усталый лик, и Бельский вновь припал долгим поцелуем к руке супруги.

– Ты не вынесешь всего, что принял на плечи свои, – произнося эти слова, княгиня едва ли верила, что муж будет внимать её горячей мольбе.

Женщина подняла лицо супруга, направляя на себя его взор. Могло казаться, что князь нынче вовсе опоен крепким вином, ибо тот блеск не был сродни земным радостям. Эта пылкость лишь больше раздувала пламень отчаяния в душе жены.

– Перестань, прошу, – сокровенно и твёрдо взывала она. – Смири гордыню.

Глубокий вздох наполнил грудь князя. Он мягко улыбнулся,