Гойда - Джек Гельб

хозяйство. В ранний добрый час порог княжеского терема преступил князь Иван Андреич Бельский. Дорога его, казалось, ничуть не утомила. Он успел перевести дыхание, покуда ожидал Владимира али кого из домашних.

Уже с утра в поместье кипела работа, и крестьяне вскоре послали за Старицким, известить о госте. Пришлый князь терпеливо прождал с десять минут, прежде чем всё было устроено.

– Прости, Вань! – молвил Владимир Старицкий, обнимая князя.

– Полно, полно, – отмахнулся Бельский.

– Нет, право! – замотал головой Владимир, положа руку на сердце. – Совсем уж замотались! Вещей своих не сыскать с переезду.

Они направились в светлую палату. Проходя по терему, Иван Бельский мельком заглядывал в покои. Тому не было никаких препятствий, иные двери были и вовсе настежь распахнуты. Всюду суетный спешный беспорядок давал о себе знать.

– Ну, всяко славны твои новые владения, – молвил Бельский, покуда хозяин дома вёл гостя ко столу.

– Да, славно, славно, – кивнул Владимир, поглядывая, куда запропастился здешний стольник.

Старицкий жестом подозвал какого-то мальчонку, что казал нос с кухни. Князь не ведал ещё имён новых своих слуг. Благо холоп быстро смекнул, что надобно услужить князю и гостю, что вскоре исполнилось.

– Как там столица? – вопрошал Владимир, наконец обратившись взором к Бельскому.

– Да как она может быть? – горько усмехнулся Иван. – Опричники бесчинствуют, жгут, грабят, поругают.

Владимир поджал губы, смутившись не столько ответа гостя, сколько собственного вопрошания.

– Скверно, – добавил Бельский с тяжёлым вздохом.

Повисла неловкая тишина.

– Как твои домашние приняли переезд? – молвил Бельский.

Владимир глубоко вздохнул. Его худые плечи точно изнемогали от незримой, но великой тяжести.

– Матушка негодует, – признался Владимир.

– Ну, право, есть с чего, – произнёс Бельский.

Старицкий слабо улыбнулся, мотая головой.

– А жена твоя? – спросил Иван, точно добавил так, к слову, чтобы беседа не угасла.

Владимир не приметил никакой перемены в голосе князя.

– Евдокия? – неволею Старицкий поглядел в окно. – Сердце моё болит за неё. Бог даст – свыкнется.

– Кому было бы по сердцу, ежели бы гнали из родного дому? – молвил Бельский, пожимая плечами.

– Всё ты верно говоришь, Вань, всё верно, – протянул Старицкий. – Нынче Евдокия на прогулке. Славно, что ты прибыл, Ваня, очень славно. Уж супруга моя как никто нынче доброго друга повидать хочет.

– Коли так, чего ж мы тут сидим? – оживился Иван и тут же сдержал свою прыть.

– От же тебя… – виновато усмехнулся Владимир. – Накануне делались тучи грозные и всё никак не разразились. А вот голова моя, поди, трещит по швам. Не видал сна уже толком, от вторую ночь. Только прикорнул, тут ты… Не подумай чего! Я рад тебе сердечно, но ежели кажется тебе, что измучен я чем – так и есть.

Покуда князь Старицкий уныло исповедовался в своих недугах и слабостях, Иван смиренно внимал, едва кивая головою.

– Что ж, – молвил наконец Бельский, – ежели оно так, так иди же, попробуй найти свой сон. Я сам с Евдокией свидеться уж сто лет как хочу, да всё служба.

– Ступай, ступай. Они, верно, пошли с подругами к пруду. Испроси кого, где её сыскать, – с облегчением вздохнул Владимир.

Иван откланялся да проводил хозяина до лестницы, но сам подниматься не стал. Он сдерживал шаг свой, чтобы не казать той спешки, коей был преисполнен. Выйдя на крыльцо, Бельский остался один на один с пустующими просторами. Вдали голубели зубья еловых лесов.

Пришлось убить немало времени на поиски. Прогулка занялась долгая – просторы, залитые солнцем, были незнакомы князю. Изловивший мальчонку крестьянского, Бельский сумел разыскать этот пруд, о коем ему поведал Владимир.

На тенистом пологом берегу на скамьях сидели девушки за рукоделием. Они скоро заметили князя. Девицы, одна за другой, отдали кроткие поклоны. Евдокия сразу отложила шитьё и, протёрши глаза, сослалась на уставший взор. С теми словами она оставила рукоделие и направилась пройтись с князем. Прочие девушки спокойно видели их, бредущих вдоль пруда. Вода рябела от порывов ветерка.

– Славный у вас нынче уезд, вольный да благой, – произнёс Иван, чтобы начать беседу.

Княгиня горько ухмыльнулась, отведя взор вдаль.

– Негоже тебе глумиться, друг мой, негоже, – вздохнула Евдокия. – Тебе ли не знать, как царь поступил? Нам нет никакой веры. Сызнова заменил всех слуг, да вместе с ними и весь уезд. Сердцу моему ненавистно всё здесь.

– Не впадай в уныние, – твёрдо произнёс Бельский. – Только не сейчас.

Женщина обернулась на князя, угадывая в его голосе что-то, что было боязно облечь словесно.

– Ваш брат поддался невесть каким грехам, и до чего это его довело? – вопрошал Бельский.

– Не надо об нём, – резко отсекла княгиня.

Взгляд её заметался, едва упомянут был сродник её.

– В чём толк нынче об Андрее? – молвила она. – Изменник он, и всё тем сказано.

Пущай княгиня скоро совладала с собою, да дрожь в её голосе не ускользнула от Ивана.

– Верно, верно… – протянул Бельский с глубоким вздохом. – Чай, ты никакой весточки от него не получала?

– Боже упаси! – тихим шёпотом ужаснулась княгиня, скоро осенив себя крестным знамением.

– Нынче скверна воцарилась во столице, – произнёс Иван, – кабы их подлые происки не извели тебя. Нет ж при тебе писем, чтобы была на них подпись Курбского?

В это мгновение лицо Евдокии переменилось. Её взгляд пытливо вопрошал о чём-то, и Иван, угадывая домыслы её, коротко кивнул. Лёгкий вздох сорвался с уст княгини.

– Чтобы я ещё, будучи женою царского брата, да с Андреем какие сношения имела бы! – проговорила Евдокия как-то безучастно.

– Молю о прощении, что встревожил сердце и ум твой, – молвил с улыбкой Иван, смиренно положа руку на сердце. – Ежели я могу как-то искупить сей грех пред тобой, лишь молви – всё сделаю.

– Не предо мною грех тебе искупать, – мотнула головой княгиня.

Её бледная рука коснулась виска, точно она ограждалась от солнца. Укрывшись от постороннего взору, Евдокия понизила голос.

– Придите и покайтесь в том на исповеди. По дороге во столицу в четырёх верстах будет деревянная часовня архангела Михаила, – проговорила она.

– Когда? – молвил князь, вовсе не глядя на княгиню.

Будто бы скучающий взор его блуждал по привольно раскинувшимся просторам.

– К полуночи, – коротко бросила Евдокия, убирая руку от своего лица.

– Клянусь, я искуплю этот грех, – молвил Бельский, возвращая княгиню к её подругам.

* * *

Тяжёлый вздох вслед за глухим ругательством сошёл с уст Афанасия. Опричник бездумно пялился пред собой на исписанный пергамент. Усталость наливалась тяжестью в висках. Князь Вяземский откинулся назад, разминая онемевшую шею.

– Кузь, – голос опричника звучал сипло, к удивлению самого Афанасия.

Когда мужик подошёл к боярину, князь прочистил горло, указывая на стопку писем.

– Свези это Альберту, – приказал Вяземский. – Пущай поглядит, у меня уже