Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сорок лет Я был раздражаем родом сим…
И потому Я поклялся во гневе Моём,
что они не войдут в покой Мой.[1468]
Таков, следовательно, теологический базис теории проклятия евреев, распространяемой Маркосом Гарсией. Пассаж в псалме, где ясно говорится о пустыне и клятве Бога не впустить это поколение в Землю Обетованную, взят, чтобы отнести его ко всем поколениям евреев, в то время как Земля Израиля, «покой» после их странствий, истолкована как указание на универсальное избавление. Всё это, разумеется, противоположно простому смыслу текста. Но здесь Гарсия не может быть обвинён в ложном приписывании или интерпретации (как в случае с цитатой обращения Павла к Титу), потому что помимо буквального значения текста существовало его так называемое символическое значение, принятое христианской богословской традицией, и в этом, вне сомнения, Гарсия стоял на твёрдой христианской почве.
Символическое истолкование, использованное Гарсией, находится в трудах св. Августина, который скорее всего и был его автором. В своих комментариях к этому стиху Августин объясняет, что он относится к еврейскому народу, то есть не только к поколению пустыни, но и ко всем последующим поколениям[1469]. Важнее всего то, что «покой», о котором говорит Псалом, был в его представлении не Землёй Обетованной, в которой евреи обретут успокоение, истинное блаженство и бессмертие, которое придёт со спасением Христовым[1470]. Бог поклялся, что эти люди «не войдут в Его покой», что на деле означает то, что они обречены на «гибель», т. е. «ужас вечного огня» и «дьявольского проклятия»[1471]. Здесь мы прикасаемся к самому сердцу христианской теории проклятья в плане её связи с 95-м псалмом, которая, следуя за Августином, была принята такими комментаторами, как Кассиодор[1472] и другие. Гарсия, несомненно, находился под влиянием этой теории — или, точнее, той её части, которую он использовал в «Докладной записке», при этом игнорируя или преуменьшая значение других её частей, которые ему не подходили[1473]. Сам Августин, для которого была загадочной судьба евреев, отцов Христа-человека, отвергших его, не принимал вышеуказанный вердикт как последнее слово Бога по этому поводу. Несмотря на «гневную клятву», — подчёркивал он, — Бог позволил некоторым евреям войти в его «покой», так же как он позволил это же «некоторым неевреям», и более того, Он заверил всех евреев в спасении в «конце света»[1474]. Озадаченный странной судьбой евреев, Августин оставил эти неисповедимые пути Божьей воли, но в одном был уверен: Бог не оставит свой народ, и сон Иакова, который означал для него окончательную счастливую фазу еврейской судьбы, сбудется. «Время придёт, — сказал он, — и это время будет в конце земного бытия, когда Иаков станет Израилем — Израилем, который увидит «открытые небеса и Божьих ангелов, поднимающихся и опускающихся к Сыну Человеческому»[1475].
Гарсия не уделил большого внимания этому важному аспекту взглядов Августина (если вообще не проигнорировал его), точно так же, как он не посчитался с комментариями, написанными Николаем де Лирой, который признавал буквальное значение этого текста[1476]. Возможно, он и не был знаком с ними, а может быть, счёл, что, указывая на них и на то, что они означают, он ослабил бы или вообще подорвал свою расовую теорию. Итак, единичного стиха Псалмов, которому он придал желаемое для него значение, хватило, чтобы определить, что из всех рас человечества только евреям навечно закрыт путь к спасению Христа.
II
Понятно, что пропагандист таких взглядов на евреев, их прошлое, настоящее и будущее столкнулся с настоящей дилеммой в вопросе их обращения в христианство. Столетиями — по существу, с момента своего создания — Церковь прилагала максимум возможных усилий, чтобы побудить евреев оставить свою религию, и, более того, видела в их крещении высшее достижение своих миссионерских усилий. Мог ли Гарсия сознательно и добровольно поддерживать эту традиционную позицию Церкви? Ответ, по нашему мнению, должен быть негативным. То, что он сказал о еврейской расе, её качествах (то есть врождённых, неисправимых пороках) и её исключении из обещанного Христом спасения (хотя и с некоторыми «исключениями»), то, что он сказал об обращённых из иудаизма в христианство, об их неиссякаемом стремлении разрушить христианское общество, а также о смертельном плане, разработанном ими против христианского мира, — короче, всё, что он сказал о евреях и конверсо, неизбежно вело его к единственному выводу: христианство должно было отказаться в прошлом, и должно отказаться сейчас и в будущем, принимать в свои ряды обращённых из этой расы. Однако чувство осторожности подсказало ему, что, заявив это, он поставит себя в ситуацию опасного конфликта с доминирующей церковной теорией и практикой, которые опираются на основательно устоявшиеся традиции, освящённые веками, обычаями и авторитетами. Поэтому он, дабы избежать опасной конфронтации, только косвенно намекал на свои взгляды, подводя читателя к самостоятельному выводу о том, что вся миссионерская политика Церкви по отношению к евреям была ошибкой и должна быть полностью изменена.
Частично он сделал это, отвечая на заявления Докладчика (и других конверсо) о том, что толедские акции, если только будут поддержаны государством, могут негативно сказаться на будущем крещении евреев. «Змеи (то есть конверсо)», — говорит он, — утверждают, что «преследования против них (в Толедо) и их исключение из общественных служб и лишение бенефиций каноников заставляет евреев прекратить обращение в веру Иисуса Христа»[1477]. Но, говорит Гарсия, тот, кто по-настоящему хочет креститься «со святым и справедливым желанием спастись», тот не остановится перед исполнением своего желания из-за «лишения почестей, должностей и бенефиций»[1478]. Его трактовка побуждений конверсо и ответ, который Гарсия даёт на их предполагаемые аргументы, показывает его хитрость и способность поставить с ног на голову и исказить любой весомый аргумент. Разумеется, конверсо вовсе не предполагали, что простое закрытие пути к ведомственным должностям предотвратит обращение евреев в христианство. Они говорили о дискриминации, несправедливости, лишении тех прав, которые предположительно причитаются по христианскому закону каждому, кто становится христианином. Они говорили о снижении статуса, унижении и, соответственно, о бесчестии, связанном с этими лишениями прав каждого новообращённого из иудаизма по одной лишь причине его принадлежности к еврейской расе. Короче, то, о чём они говорили, было наказанием без преступления, причём от будущего конверсо ожидалось его покорное принятие[1479]. Таким образом, аргумент
