Часть 2. Классическая поэзия - Коллектив авторов

2003, стр. 315

"Осенняя заводь"

"Холм Персиков — один лишь шаг земли..."

Холм Персиков — один лишь шаг земли....

Там четко-четко слышны речь и голос.

Безмолвно с горным я монахом здесь прощаюсь

Склоняю голову; привет вам в белых тучах!

Источник: "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии", 1977

"Осенняя заводь" / "Песнь в осеннем затоне" / "Песни Осеннего плеса" / "Песни о Цюпу"

Ворона ночью каркает ("Желтые тучи... У стен городских ворона на ночь гнездится...")

Желтые тучи... У стен городских

 ворона на ночь гнездится;

Взлетит, вернется и снова "я-я",

 сидя на ветке, кричит.

На ткацком станке дорогую парчу

 ткет женщина с Циньской реки;

Лазурная занавесь — словно в дымке,

 через окно говорит.

Уток остановит... полна печали,

 вспомнит о нем, далеком.

Одна идет в опустевшую спальню,

 и слезы прямо дождем.

Источник: "Чистые и ровные мелодии" в переводах В.М. Алексеева, 2018, стр. 57

"Чистые и ровные мелодии"

Станс 1 ("Облаком платье ее почитает, цветком почитает лицо!...")

"Чистые, ровные" и падающие мелодии — так назывались в древнем Китае мелодии по доминирующему тону их и музыкальному стилю: высокому или низкому. В глубокой древности они были предназначены для воспевания супружеских радостей. Обстоятельства, при которых эти строфы были набросаны Ли Бо и которые необходимо иметь в виду, чтобы понять все стихотворение, а равно и условия, при которых возможна их приблизительная переводная передача, таковы:

Император Сюань Цзун (713-756), наслаждаясь великолепным расцветом государственной политики, золотым веком поэзии и прочих искусств и потонув в наслаждениях, начинал пресыщаться, искать нового, необыкновенного. И вот, случайно, в гареме одного из своих же сыновей он усмотрел красавицу, пленившую его до безумия, и совершил дикий поступок — взял девицу к себе. Она стала теперь его любимой наложницей. Свет померк в его очах, глядевших только на нее; на ней все сосредоточилось... Император перестал обращать внимание на глухой ропот народа против временщика — брата царицы, и гроза разразилась неслыханным мятежом.

Картина настоящих строф такова. Ли Бо только что произведен в высшую ученую степень академика литературы и на радостях упился вином до полной потери чувств. А во дворце в эту светлую лунную ночь происходило торжество пересадки необыкновенных тюльпанов, которыми все были увлечены, к дворцовой беседке, названной по дереву, из которого она была сделана, "беседкой топи ароматов". Цветы только что пышно распустились. Император прибыл к беседке со свитой. За ним несли царицу.

Император приказал выбрать из основанной им же придворной школы певцов, музыкантов и актеров наиболее талантливых людей для прославления этой чудной ночи. Отобрали шестнадцать человек во главе с Ли Гуй-нянем, первым певцом своего времени. И вот этот певец, ударив в кастаньеты, выступил вперед и приготовился петь, но император его остановил.

"Нет, — сказал он, — раз мы здесь любуемся знаменитыми цветами, да еще перед нами царица, — старых песен нам не надо!"

С этими словами он велел певцу держать перед ним бумагу, на которой был золотой узор, и набросал новому академику приказ сейчас же явиться во дворец, представив новый парафраз древних любовных мелодий в виде трех отдельных строф одной и той же темы.

Ли Бо, получив приказ, ничего не понял: он был слишком пьян. Его облили водой, вытерли, дали в руки кисть, и стихи были моментально набросаны, а Ли Гуй-нянь их спел.

Пока он их пел, царица — или, как ее велено было называть, "Великая Настоящая Фея" — наливала и пила виноградное вино, улыбаясь лестным словам стиха. Император не утерпел и сам, велев подать флейту, стал подыгрывать мелодии. Под конец строфы он замедлял темп, чтобы доставить царице удовольствие.

С этих пор государь стал еще более отличать Ли Бо среди всех прочих академиков.

Таким образом, Ли Бо имеет задачу прославить красоту царицы среди фантастически прекрасной и великолепной обстановки. Он пользуется удобствами своего языка, не уточняющего форм слова, и потому переводчик на другой язык, этих удобств не имеющий, вынужден ставить непрошенные точки над "i", да еще к тому же снабдить, в конце концов, перевод парафразом, окончательно точным и понятным.

Облаком платье ее почитает,

 цветком почитает лицо!

Ветер весны чуть тронет перила —

 в росе красота сочнеет.

Коль увидишь ее на вершине

 волшебных Яшмовых гор,

На Террасе Нефритовой при луне,

 сможешь встретиться с нею.

Примечания В. М. Алексеева

На вершине волшебных Яшмовых гор, И На Террасе Нефритовой... — В Яшмовых горах и на Нефритовой Террасе, по поверьям, обитали царица Запада Си-ван-му и девы-небожительницы.

Парафраз первой строфы (О государе, влюбленном в царицу, тогда еще всего лишь гаремную затворницу князя Шоу Вана):

— Вы, государь, смотрели на облако, и оно представлялось вам ее платьем... Глядя на цветок тюльпана, вы думали: вот ее лицо!

Как весенний ветерок куртины, коснетесь вы ее своею милостью — и она сочно расцветет, как тюльпан в благодатной росе.

Если — думалось вам — такую красавицу не увидеть мне на горе Яшм; если она не сама царица фей Си-Ван-Му, то уж, наверное, ее надо искать у Террас Изумрудов, где живет фея И Фэй, воспетая древним Цюй Юанем. Она — лучшая, самая царственная не только среди людей, но и среди фей.

Источник: "Чистые и ровные мелодии" в переводах В.М. Алексеева, 2018, стр. 54

Станс 2 ("а ветке одной сочна красота, роса ароматы сгущает...")

На ветке одной сочна красота,

 роса ароматы сгущает.

А туча-дождь на вершине Ушань

 напрасно нутро себе рвет.

Разве кто-нибудь в Ханьском дворце

 сравнится с ней красотою? —

Летающая Ласточка, милая, прелесть —

 и сколько новых нарядов.

Примечания В. М. Алексеева

Во второй строфе речь идет о фее с горы Ушань, которая являлась к князю Сяну во сне в облике тучи и дождя, а теперь опечалена разлукой.

На вершине Ушань — местопребывание феи, явившейся во сне древнему удельному князю, случайно там заночевавшему.