Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева

– Как же так-то, а? Вот, говорю же – голый! И никто мне не верит!

Кому она ещё успела рассказать свой вещий сон – я так и не узнала, потому что Линка быстро свернула разговор и отключилась. С причитаниями, бормотанием, какой-то уж очень сильной лихорадкой. Судя по всему, город пал без единого выстрела. Надо ж было так бездарно проболтаться. Ладно, Синица старше меня на два года. Не маленькая, разберётся уж как-нибудь со своими чувствами и проблемами, самая большая из которых – её драгоценный голый Севушка.

– Прохорова, – прерывает мои размышления Аль, – я, конечно, понимаю: любовь, морковь и все дела, но ты, между прочим, обещала меня кормить. Будь человеком, а?.. У меня от тебя одни нервы, а когда я нервничаю, много жру. Аппетит повышается. И работоспособность. А творить голодным… ну, может, и правильно, но нецелесообразно.

– Выгонишь? – улыбаюсь покаянно.

– Нет. Живи. Ты меня встряхнула со своим Гинцем. Это ж надо: романтика, цветы, ночью через забор высокий перемахнуть. Дорогого стоит! Вот ты мужика за яйца-то взяла, Прохорова! Я тебя боюсь!

– Кажется, я не Прохорова, – вздыхаю и направляюсь на кухню.

Мы вчера так и не поговорили: Альберт вначале заперся у себя, затем отлучился надолго, а потом снова он прятался в доме. Я его не преследовала: у художников должно быть личное пространство. Свой мир, куда простым смертным вход – только по пригласительным билетам от творца.

Это он вчера показал мне репортаж об Эдгаре.

– Рассказывай, – подпирает он щёку ладонью и следит за каждым моим движением, как голодный кот или собака. – Я всегда знал, что в тебе какая-то тайна скрывается.

– Только ключи от этой тайны утеряны. Тётка ничего не помнит. Возле неё альфонс какой-то вьётся. Всё непросто, – я снова вздыхаю. Ставлю перед Альбертом пышный омлет, ветчину и румяные тосты.

– Странно другое. Что ты ничего не помнишь, – Аль с удовольствием набрасывается на еду.

– Психолог сказала, что мозг отгородился от неприятных событий. У меня как будто провал. Я не помню родителей. События. Иногда прорываются какие-то воспоминания, но они слабые и отрывочные. Например, я хорошо помню, что мама говорила: нужно обязательно учиться. Вот я вырасту и поступлю в университет.

– Поэтому ты студентка? – Аль приподнимает бровь.

– Да. Тётя настаивала, чтобы я не дурила, а шла работать. Приобрела хорошую денежную профессию, а не тратила бесполезно годы на то, что никогда не пригодится.

– Она не права, конечно, но плюнуть и растереть. Теперь ты самостоятельная и очень замужняя дама. Можешь позволить себе три университета. Гинц оплатит любой твой выбор. Переступи и забудь, Тайна.

– Не могу, – качаю я головой. – А если это из-за меня у Эдгара неприятности? Из-за моего прошлого, о котором я ничего и не знаю, и не помню?

– Знаешь, в чём беда вот таких беспокойных девушек, как ты? – Альберт протягивает руку, и я подаю ему чашку кофе. – М-м-м, – делает он глоток и прикрывает глаза. – Вы не умеете сидеть на попе ровно. Позволь ему побыть мужиком. Твой Гинц – очень взрослый мальчик, и как-то обходился без твоей помощи много лет. Решал проблемы, бизнес вёл, вышибал неудачников, побеждал в переговорах. Ну, сейчас вот настало время немного пошевелиться в разные стороны. Уверен: он найдёт решение. Важно не навредить. Не подставить.

– Если бы вы, очень грамотные и важные мачо, немного делились своими планами, было бы легче не подставлять и не вредить. Плохо, когда не знаешь, куда ногу поставить!

Я вспылила и обожгла палец. Зашипев, схватилась за ухо. Так тётка учила. Как ни странно, такой способ помогал.

– Ты вчера что собиралась делать? – Аль смотрит на меня как удав – не мигая. – Залечь. Вот, будь добра, поступай последовательно и не нарушай свои же планы. А чтобы не скучала, я тебе дел подброшу. Сегодня приедет клининговая компания. Срач мой разгребать. Спрячешься в мансарде. У меня тут есть отличное место. Почему-то кажется мне, что это очень хорошая идея – не светиться нигде.

Он так настойчив, что в голову непрошено лезут подозрения.

– Аль… ты что-то знаешь, да?.. Какая-то у тебя сегодня новая песня. Причём такая убедительная. Эдгар тебя обработал? Пока я спала?

– Я неподатливый материал, – а взгляд непроницаемый. И прямого ответа на вопросы он не даёт. Значит, я близко к истине. – Меня не обработаешь. В общем, пока они будут убирать в студии и квартире, наведёшь порядок там, наверху. Заодно найдёшь много интересных вещей и вещичек. Можешь брать всё, что приглянётся. Тяни в свою комнату.

Он явно искал мне занятие. Ну, что же. Придётся сделать вид, что я обожаю копаться в пыли, отыскивая не понятные пока что бриллианты.

– И ещё. Я возобновляю занятия. Думаю, узнаем много интересного. Там, в мансарде, есть кое-какая штука. Думаю, ты оценишь.

Он криво ухмыляется, и хочется его прибить. А ещё больше хочется намылить шею драгоценному мужу. Сговорились. Спелись. Объединились против меня. Когда Гинц перестаёт ревновать и включает мозги, равных ему нет и быть не может. Ну, что же. Мы ещё посмотрим, кто больший кусок мамонта в дом приволочёт. Я не из тех, кто сдаётся.

21. Тая

Мансарда – другое царство. Квартира Аля полна сюрпризов, но когда он сказал, что мне наверху понравится – не врал ни единым словом. Я влюбилась в это место с первого взгляда.

Здесь намного чище, чем внизу. Может, потому что убиралось и никто не заходил. Пыль везде, но порядок, вещи по своим местам. Это ещё один огромный этаж, одно величайшее пространство, поделённое на зоны. Есть окно с подоконником – там можно сидеть с чашкой чая и смотреть в старинный дворик. Мечтать, сочинять, наблюдать за людьми, природой, птицами.

Я увидела себя здесь. Зря не обследовала квартиру полностью. Наверное, я бы выбрала не бабушкину комнату, а мансарду. Мне пахло здесь кофе и какао, неожиданно – сигарами – дорогими и толстыми. А ещё – чем-то таким праздничным, как на Рождество.

Спальная зона с диваном – большим и неуклюжим, как полярный медведь. Таким же лохматым, покрытым белой искусственной шкурой. Может, настоящие медведи не такие заросшие, но мне виделось так. Мозг рисовал домашние тихие картины. Руки тянулись к торшеру, гладили абажур, включали свет, дёргая за кисточку на верёвочке.

А ещё я ковырялась в тумбе – большой, прикроватной. Или придиванной – не важно. Ничего особенного – какие-то безделушки. Вряд ли их оставили любовницы Аля. Почему-то казалось, что сюда не ступала их нога. Здесь он либо сам скрывался, когда хотел отдохнуть, либо приводил самых дорогих и близких. Тех, кому мог доверять. Кому мог доверить это место.

В рабочей зоне стоял стол и лампа советских времён. Строгая, без изысков. И плафон у неё – белый стеклянный. Почти плоский, как земля, что лежит на черепашьих спинах. Здесь стоял ноутбук – старенький, но рабочий. Здесь брал Интернет – на мою радость. Кажется, я соскучилась. Пальцы так и просились пройтись по кнопочкам клавиатуры.

Я не соврала Эдгару, когда сказала, что пишу. Это была моя тайна. Я писала рассказы – сочиняла разные истории. Почему-то всегда грустные. О дамах в кринолинах, о мужчинах в цилиндрах. О мощёных мостовых и замках, где водятся привидения. Здесь, под крышей дома Альберта Викторовича, меня снова потянуло сочинить что-нибудь, но я не позволила себе отрешиться. Боялась быть пойманной, хотя, уверена, Аль бы и не осудил, и не смеялся.

Здесь был и угол с разными вещами. Наверное, их сносили сюда за ненадобностью. Странные и старые вещи. А ещё – подшивки газет и журналов. Старые, толстые, любовно собранные от номера к номеру. Кто занимался этим? Я спрошу Альберта, как только смогу отсюда спуститься.

Сейчас там, внизу, вовсю трудятся девушки и женщины, наводя блеск на стёкла, мебель, убирая мусор, вычищая ковры. А я прячусь – это факт. Чтобы никто не видел меня здесь. Вряд ли, конечно, это возможно, после того, как я всё же входила, выходила, бродила по двору с Алем. Однако, чтобы найти меня, нужно постараться. Поэтому был очень реальный шанс затеряться здесь на время, которое очень нужно было моему любимому Гинцу.