Избранное - Александр Оленич-Гнененко

В густой кроне пихты певчий дрозд устроил настоящий концерт. Он рассыпается в соловьином щелканье и свисте, звонит в маленькие колокольчики, играет на флейте и издает десятки других, не передаваемых по красоте и нежности нот. Сразу в нескольких местах однозвучно закуковали кукушки.

Впереди, между двумя мшистыми камнями на опушке леса, мелькнуло рыжевато-серое пятно… На поляну вышел дикий кот. Я вижу его длинное, гибкое тело на коротких лапах, круглую усатую голову с тупыми ушами и желтыми раскосыми глазами, не мигая глядящими исподлобья. В зубах у кота трепыхается только что пойманная птица. Он припал к земле и начал расправляться с добычей, запустив в нее когти и зубы. Покончив с птицей, кот бесшумно скользнул назад в чащу, вытянув, как палку, толстый, словно обрубленный, хвост в темных кольцах. На месте его обеда осталось несколько перьев и обрызганных кровью белых клочков пуха.

Спускаюсь к бормочущему внизу ручью напиться. Нога ступает по голубому ковру фиалок.

Под вечер в вершинах прошумел ветер. Он раскачивает могучие стволы пихт и буков. Стоящие рядом деревья трутся друг о друга с глухим скрипом. В синей пади, где гремит река, дважды рявкнул медведь.

Стемнело. В сине-черном небе вспыхивают звезды.

Я разжег костер и, подвесив котелок с водой, сел на пороге. Вслушиваюсь в голоса и шорохи ночи. Певчий дрозд и но мраке продолжает свой любовный концерт. По лесу перекатывается совиная перекличка. Где-то внизу стукнул сорвавшийся камень, хрустнул сушняк, — в темноте бродят звери.

…Вернулись наблюдатели. С ними пришел руководитель артели дранщиков Яков Лукьянович Бородавкин.

Пастухов и Подопригора успели поймать в Малчепе на удочку десятка два жирных форелей. Поджарили рыбу с луком и прекрасно поужинали.

Наблюдатели легли спать. Нас с Бородавкиным не тянет ко сну, и мы вполголоса ведем беседу.

Слегка угловатое лицо Якова Лукьяновича освещено застенчивой мягкой улыбкой, которую я часто встречал у людей, подолгу живущих в горах и лесах. Бородавкин — хамышкинский старожил, лесоруб и охотник, хорошо, знающий здешние места.

Он рассказывает:

— В тысяча девятьсот тридцать четвертом и тридцать пятом годах в Хамышках среди охотников ходил слух, что за Фиштом, на Грачевском перевале видели зубра. Зубров здесь было очень много. К Богатым солонцам на реке Холодной до сих пор ведут проложенные ими тропы, широкие, как дороги. Теперь ими пользуются олени и кабаны. Деревья вблизи троп и солонцов часто бывают внизу вытерты спинами зверей. Кабаны особенно охотно трутся о стволы сосен, потому что там много смолы. Дерево, которое для этого выбрали дикие свиньи, обязательно усыхает, о него трутся сотни животных, и оно теряет соки. Особенно много смолы в корнях сосны: они от смолы почти черные. Черкесы делали свечи из этого дерева.

В наших лесах во множестве водятся сони-полчки, лесные и садовые сони. Мне не раз приходилось зимой выкапывать полчков из торфяных куч, — где торф не чистый, а смешан с разным мусором, — на метровой глубине, или вырубать из дупла: они там лежат по два, по три и по пяти, замерзшие, будто колчужки (поленья). Случалось, я полчка даже перепиливал пополам, как кость. Раз я перерубил одного топором. Тело у него было застывшее, вплоть до кишок, и если поцарапать, так крошилось, как лед. Из дупла, где один полчок был перерублен пополам и оказался насквозь мерзлым, я достал еще четырех. Лежали они просто в трухе и черной жиже, которая натекла в дупло. Я думал, что они мертвые, но все-таки принес их домой, чтобы показать ребятам, а они в тепле отогрелись, смотрю, один стал водить лапками. Я закутал полчков в тряпку и положил на запечек. Все они отошли и стали бегать по хате. Однажды повадились к нам в балаган полчки сосать сахар. Никуда нельзя было его спрятать. Весь наш сахар они уничтожили.

Много тут ласок. Они бывают совершенно белые, рыжие с белой грудью, черные с белой отметиной на груди и пестрые, рябые. У меня в сарае, в Хамышках, живет совсем белая ласка. Мы ее не беспокоим: она всех мышей перевела. Однажды заходим на чердак, а там в куче лежит двадцать убитых мышей — ласкина работа. Мы стоим, смотрим: ласка тут же бегает в уголке, не боится нас. И везде она шныряет, привыкла к людям. Видит, что мы ее не трогаем, а собак и кошек у нас нет.

О змеях скажу, что здесь их много, самых разных. Есть черные, как уголь, большие, толстые, длиной полтора метра и больше. Есть черные же, очень тонкие и длинные, серые змеи и красные, как жар, небольшие, сантиметров пятьдесят-шестьдесят в длину. Встречается красная змея с поперечными черными полосами, очень злая. Есть много змей, которые легко взбираются на кустарники и ветки деревьев. Как-то утром я слышу — кричат куры в огороде, смотрю: высоко на ветке яблони растянулась на солнышке большая змея, совсем черная. Одну очень длинную, толстую, черную змею, убитую мной, я отдал научному сотруднику заповедника. Он ее заспиртовал и сказал, что это большая редкость.

Как-то сразу, почти одновременно распустились почки бука, граба и клена. Вчера буки были еще голые. Сегодня, в восемь часов утра, на них густо высыпали крошечные ворсистые листки, а к двенадцати часам дня листья уже стали вдвое крупнее; Алыча облита молоком душистых белых цветов. Вот-вот развернутся набухшие копьевидные бутоны азалии. Здесь видишь и слышишь, как растут травы, цветы и деревья. В лесах, окутанных нежной зеленой дымкой раскрывшихся почек, озорно и радостно гремит барабанная дробь дятла.

Возвращаемся втроем в Гузерипль. По дороге встретили Григория Ивановича Бессонного. Устроили привал под старой пихтой. Беседуем.

Подопригора рассказывает о привычках полчков:

— В Хостинской роще заповедника полчков больше, чем букового ореха. Полчок залегает на зиму страшно жирный. Никаких запасов он не собирает и подстилки в дупле не делает.

Он и в зимние холода замерзает, как кошка, которую выбросили на снег. Полчки зимуют «семьями», от трех до шести штук.

— Григорий Иванович, — опрашивает Бессонного Подопригора, — чем это объяснить, что мы видели медведя, который всю зиму не ложится, нее бродит и роется?

Немного подумав, Бессонный неторопливо отвечает:

— Это, Володя, бывает так. Один медведь у другого захватит берлогу, и тот, что остался без берлоги, шатается всю зиму. Я сам видел, как медведь медведя выгонял из берлоги. В берлогу были накиданы пихтовые ветки, мох и сухие листья… Медведи подняли драку и страшно ревели. Хозяину берлоги не удалось выгнать медведя, залегшего в его жилье. Он и пошел бродить.

Продолжается стремительный рост трав, цветов и листвы. Высоко над землей, по пояс человеку, развеваются султаны молодых папоротников. Рядом с ними истлевают обугленные останки перезимовавших растений. За последние сутки леса в долинах перестали быть сквозными. Деревья одеты сверкающей зеленью. Широкие, сердцевидные листья бука раскинулись, как ладони, навстречу солнцу и светлому дождю. Буйным белым цветом цветут алыча и черешня.

Гулко барабанит дятел. Рассыпает стеклянные бубенчики певчий дрозд. Торопливо и оглушительно кричат древесные лягушки-квакши.

Тропа вьется по узкому карнизу над Кишей. На тропе встречается множество мертвых мышей: на трупах следы укусов. Сейчас у куниц, лис и диких котов много добычи, и они просто убивают мышей, не поедая их.

В глубокой теснине седая от пены река прыгает через камни и хлещет водой на несколько метров вверх. Дымный туман сползает с хребтов. Не прерываясь ни на минуту, идет дождь, пронизанный солнечными лучами, прозрачный, теплый. От этого воздух вокруг, как в оранжерее. Он наливает до краев весенними соками и гонит все выше щедрую растительность леса.

На склонах гор веселыми пятнами зеленеют поляны. На них то здесь, то там пасутся олени. Крутые каменные берега Киши изрезаны черными бороздами звериных переходов.

Когда я подъезжал к зоологической станции, дождь прекратился. На синем небе стали видны серебряно-белые вершины Пшекиша. Снега еще лежат горбатыми сугробами в березовом криволесье и рододендронах и тянутся острыми языками к верхней опушке пихтового леса.

Один из научных сотрудников зоологического сектора зимовал на Тегенях.

Животные сначала встречались часто. Он видел семь оленей и тридцать серн, на Тыбге — стадо туров в сто пятьдесят голов. Вокруг зимовки бродили две рыси.

Высоко в горах зимовали кавказские тетерева и совы. Во время лыжных походов не раз приходилось наблюдать, как тетерева ныряют в сугробы и, пробежав под снегом, вновь свечой поднимаются в воздух.

Держалась теплая погода — от нуля до десяти градусов выше нуля. Но временами свирепствовали бураны, выпадали глубокие снега, обрушивались лавины. Иногда зимовку заносило так, что не выходили из дому по шести дней: нельзя было открыть дверь.