Избранное - Александр Оленич-Гнененко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пяти метрах от нас послышался легкий треск, качнулись верхушки кустов. В поросли дубняка и азалии зашевелилось темное тело. Зверь сделал два-три шага и замер, видимо, прислушиваясь. Затем снова раздался шорох и треск, и закачались вершины дубков: сквозь заросли, не спеша, от нас удалялся кабан.
Еще минута и на поляну между азалиями и опушкой леса неторопливо вышел другой, почти черный, секач. Он был метра в два длиной и высотой больше метра. Короткий хвост зверя, потревоженного нашим вторжением, судорожно скручивался. Кабан остановился метрах в десяти, весь на виду — боком к нам, в полный профиль. Он слегка повернул голову в нашу стропу, кося маленьким кровавым глазом.
Сытый, с мощной выпуклой грудью, с длинной черной щетиной на хребте и торчащими, как кривые ножи, сантиметров на восемь из-под верхней губы, белыми клыками, зверь был великолепен. Он стоял, как отлитый из чугуна памятник могучей кабаньей породе.
Оглядев нас, кабан спокойно, словно уверенный в своей силе, перешел через прогалину. Войдя в лес, он опять остановился, выставил рыло, рассматривал нас еще минуты две, потом скрылся окончательно.
Пробираясь сквозь частые азалии и дубовые кустарники, мы отыскали только что оставленную секачом лежку. Выкопав и разровняв большое овальное логово, он рылом и ногами сдвинул туда кучу сухих листьев и травы. Получилась настоящая, удобная и мягкая, постель. В нескольких десятках метров дальше, в леске, куда ушел кабан, одна рядом с другой расположились лежки гурта свиней. Мы насчитали десять лежек. Все они были довольно глубоко вырыты в сухой песчаной почве под старыми пихтами. По обеим сторонам кабаньей тропы кора на нижней части деревьев была испещрена свежими стесами от удара клыков, как будто кабан разряжал таким способом свое гневное возбуждение.
Спускаемся к Кише. Дождь притих и чуть брызжет. В слоистом влажном тумане кукует кукушка.
Нижний ярус лесов яркой зеленью окаймляет горы. Здесь в полном цвету алыча и терн, начинает цвести груша. Но выше горные склоны однообразно серы и пусты. На вершинах Хребтов, в альпийских долинах и криволесье задержались снега. Над Пшекишем тяжело нависает подтаявший на солнце снежный карниз.
Киша, 3 маяИван Леонтьевич Деревянно — он теперь заведует Северным отделом — фотографировал сегодня на Лопушистой поляне семью ланок.
Он пришел на поляну в половине шестого вечера. Выбрал удобное для съемки место и сел под кустом лещины, не очень маскируясь. Он только прикрыл листьями и цветами блестящие части аппарата. В ожидании оленей он даже курил.
Через полчаса на поляне появились четыре ланки: старая большая лань, две молодые и совсем маленький ланчук. Они остановились и начали пастись. Старая лань стояла на страже, зорко оглядывая поляну и прислушиваясь.
Фотограф чуть пошевелился, наводя аппарат. Старая лань насторожилась и тихо, со строгим и испытующим видом направилась к нему. Она высоко поднимала ноги и поводила ушами в разные стороны. Следом за ней тронулся молодняк. Особенно забавен был маленький ланчук: он, прислушиваясь, смешно растопыривал длинные уши, с преувеличенной серьезностью повторял осторожные движения матери. Лань подошла к фотографу шагов на пятнадцать и долго всматривалась в него.
Иван Леонтьевич вложил кассету и замер. Ланки продолжали стоять, пристально глядя на него. Щелкнул затвор. Ланки немного отошли, но скоро успокоились и принялись щипать траву.
Иван Леонтьевич стал закладывать вторую кассету. Тогда опять, не спеша, важно и строго приблизилась к нему старая ланка, а за ней ее потомство. Внезапно ланчук прыгнул в сторону, заставив и старую лань от неожиданности сделать скачок в противоположном направлении. Но лань тотчас же возвратилась и подошла еще ближе к фотографу, с любопытством рассматривая аппарат. При вторичном щелкании затвора олени снова отошли и теперь уже паслись настороженно. Они приблизились к засаде и в третий раз, но при попытке Ивана Леонтьевича вставить очередную кассету, повернулись и скрылись в лесу.
…В лаборатории зоостанции стоят гигантские стебли топинамбура, похожие на древесные стволы. Опыт с посадкой топинамбура оказался очень удачным. Зеленые части растений образовали высокую чащу на засеянных площадках, а урожай клубней превзошел все ожидания.
В этом году зоосектор и управление Северного отдела заповедника проводят более широкий опыт искусственной подкормки. На полянах, на разной высоте, высевают клевер, садят картофель, свеклу и топинамбур. Особенно важен топинамбур, так как он дает колоссальный урожай клубней и зеленых частей, отличающихся замечательными кормовыми качествами.
Для оленей предназначен топинамбур, дающий крупные, лежащие близко к поверхности клубни, для свиней — другая его разновидность: ее бесчисленные клубни мелки и глубоко уходят в землю.
Сейчас подготавливаются на зиму кормушки для диких копытных животных. Иван Леонтьевич, который рассказывает мне обо всем этом, добавляет, что весной в Северном отделе искусственное солонцевание копытных будет поставлено по-новому.
Соль решено не разбрасывать, как делалось прежде, в обычных местах солонцевания, а закладывать в корыта или наливать в них подсоленную воду. Применявшийся раньше способ закладки солонцов, так же как и естественные солонцы, содействовал распространению среди диких животных паразитов и разных заболеваний. Животные скучиваются на определенных местах, загрязняют там воду и землю и заражают друг друга.
Дикие копытные животные охотно берут искусственную подкормку: олени — бурак и морковь, а кабаны — картофель. Оленя не только съедают положенную для них соль, но и грызут корыта: настолько они привыкли к запаху человека.
В Восточном отделе заповедника, на кордоне Умпырь, осенью и в начале зимы 1937 года олени повадились выкапывать бурак. Не помогала никакая охрана. Бурак поспешили выбрать, причем оказалось, что олени истребили больше половины урожая. Остаток работники заповедника сложили в бурты, основательно засыпав их землей.
На следующий же день олени раскопали бурты и продолжали уничтожать бурак. Охрану усилили, отгоняли оленей, бросали в них камня и палки. Никакого впечатления: только люди уйдут — олени опять принимаются за бурт. Тогда решили отпугнуть их при помощи чучел. Вскоре после этого наблюдатели видят: буртами завладело целое стадо оленей. Они рассыпались между чучелами, а крупная старая ланка чесала спину о самое страшное чучело.
Так был съеден оленями весь бурак.
Киша, 4 маяС утра было пасмурно, облачно.
Под вечер немного прояснилось. Бледный, рассеянный свет сочится сквозь свинцово-серую пелену, обложившую небо. Вместе с Донауровым мы пошли берегом Киши для наблюдения над дикими свиньями.
Вышли на Лопушистую поляну, где вчера Иван Леонтьевич фотографировал ланок. Мы решили проверить: придут ли олени, потревоженные накануне? Сели в засаду под большим дубом.
В траве с шуршанием и писком перебегают кустарниковые полевки. Вот одна осторожно выставила из норы острую мордочку и шевелит усиками. Блестящие, как бисеринки, глаза с любопытством смотрят на непрошенных гостей. Другая усердно занялась подгрызанием стебля травинки. От ее усилий колышутся листья подтачиваемого растения.
В узорной листве дуба тонко свистят и звенят синицы. Уверенно и ловко они снуют по ветвям, цепко повисают головой вниз и долбят кору, подобно дятлам. Выводит сложные трели певчий дрозд. Слышно кукование кукушки. Прошло около часа. Обходим вокруг поляны: свежих оленьих следов на ведущих к ней тропах не видно. Значит, олени сегодня еще встревожены.
Движемся напрямик к реке Кише через лесную чащу. Выходим к свежей кабаньей тропе; она поднимается на синие осыпи, сбегает и крутые ложбины ручьев, прячется в молодой зелени папоротников, уже достигающих половины человеческого роста, и вновь вьется в густых чащах по ковру взбитых — сухих листьев, через — кучи бурелома, через мшистые ключи и болотца.
В лесу сумерки. Мы спускаемся к ручью между двух полян. На открытое место у противоположного крутого склона по ту сторону ручья, шагах в двадцати от нас, с шумом и треском выбежал гурт диких свиней.
Они, должно быть, заподозрили наше присутствие. Первые три свиньи, показавшиеся на поляне, остановились. Повыше, за кустами и деревьями, затаилось еще несколько свиней. Так они неподвижно и без звука стояли черными тенями в серой полумгле, выстроившись одна за другой.
Передняя, очень большая старая свинья, прислушивалась, подняв рыло в нашем направлении. Две свиньи стаяли позади нее, боком к нам. За ними, сквозь сетку кустов и в просветах между стволами деревьев, чернели тела остальных кабанов. Их легко можно было принять за пни или кусты: так хорошо они затаились.