Проклятие Огненной Лошади - Виталий Михайлович Егоров

из кабинета, предупредив, чтобы она не выходила в коридор.

Она сидела одна в кабинете, с замиранием сердца ожидая появления мужа. Теперь ближайшие десять лет для него пройдут в таких, а может быть, в еще более мрачных и унылых местах. Ее ум отказывался понимать, какое надо иметь терпение, чтобы выдержать такую обстановку не то что десятилетие, а день, неделю, месяц от силы…

Гулкие шаги в коридоре отвлекли ее от грустных размышлений. Дверь открылась, и в кабинет зашел Смирнов в сопровождении Артемьева. Увидев жену, он воскликнул:

– Люда!

Она шагнула навстречу и попала в его крепкие объятия. Забыв обо всем, они впились губами друг в друга, пока не услышали покашливания тюремного опера.

– Немного отвлекитесь. Я вас проинструктирую.

Мила смущенно отпрянула от мужа. Артемьев вытащил из встроенного шкафа одеяло и простыню, бросил на узкий диван, пояснив:

– Диван раскладывается.

Далее он достал из того же шкафа электрочайник.

– Можете заварить себе чай. Следите, чтобы не перекипела вода, а то устроите мне пожар. Можете смотреть телевизор, хотя зачем он вам? Я вас закрою снаружи, будут стучаться – никому не отвечайте.

Закончив с инструктажем, он посмотрел на часы.

– Сейчас время двенадцать. Я даю вам… – Артемьев призадумался и объявил: – Два часа.

Прежде чем выйти из кабинета, он еще раз бросил взгляд на милое лицо, стройный стан девушки и, немного подумав, с доброй усмешкой обронил, добавив время свидания:

– Я приду ровно в три, к этому времени вы должны быть одеты и готовы.

Когда за работником изолятора закрылась дверь, Смирнов вновь бросился с объятиями к своей любимой. Он, засунув руки под кофту жены, погладил ее по спине и дрожащими пальцами пытался безуспешно расстегнуть бюстгальтер. Если он это раньше проделывал одним мановением, сейчас руки его, огрубевшие в камерном быту, никак не могли разобраться в застежке волнующего женского туалета. Она мягко убрала его руки от себя и шепнула:

– Я сама. Потуши свет.

Смирнов задернул штору, выключил свет, но одна лампа в металлической решетке продолжала гореть, тускло освещая помещение. Он стал искать второй выключатель, но, не обнаружив его, решил, что лампа выключается со стороны коридора. Унимая внутреннюю дрожь, он разложил диван и застелил его простыней. Закончив с делом, Смирнов повернулся к жене и пошатнулся от внезапно прилившей к голове крови – перед ним предстала она в совершенно нагом виде. Ее прекрасное тело белело в полумраке кабинета соблазнительными формами, излучая неодолимое желание близости.

– Какая же ты, Людочка! – восхищенно выдохнул Смирнов и, подойдя к ней, упал на колени, прижавшись головой к груди. – Любовь моя, я так скучал по тебе!

Когда они очнулись, вырвавшись из плена страстной любви, Смирнов взглянул на часы и ахнул:

– Осталось полчаса! Почему, ну почему время летит так быстро?! Остановись же, замедлись, проклятое!

Они быстро оделись, Смирнов убрал простыню, собрал диван.

– Я сейчас приготовлю поесть, – сказала Мила, взяв в руку сумку с передачей. – А ты поставь чайник.

– Не надо, я все возьму в камеру, и там поедим с ребятами, – отказался он от предложения жены и притянул ее к себе. – Люда, иди ко мне, я так соскучился по тебе. Посидим, поговорим.

Мила опустила сумку на пол и села мужу на колени. Тот, уткнувшись носом в ее волосы, тихо проговорил:

– Люда, это наше последнее свидание. Я тебя больше не увижу.

– Почему так говоришь? – удивленно вскинула она голову. – Я к тебе и в Иркутск буду приезжать.

– Нет, этого не случится.

– Почему же?

– Ты слишком красива, чтобы меня ждать десять лет.

– Эдик, что ты говоришь-то? Ты мне не веришь?

– Нет, верю. Но десять лет – слишком долгий срок.

– Но тебе тогда будет всего сорок лет. Для мужчины это не возраст, самый расцвет сил.

– Какой расцвет?! Это на зоне-то расцвет? – горько усмехнулся Смирнов. – Люда, Людочка моя любимая, годы, проведенные с тобой, самые лучшие годы в моей жизни. Я ни на что не променяю это время.

– Эдик, мне не нравится то, что ты сейчас говоришь. Действительно, как будто прощаешься со мной. Ты что, разлюбил меня?

– Да, нашел здесь зэчку, – горько сыронизировал Смирнов и, поцеловав жену в щеку, прошептал на ухо: – Тебя разлюбить невозможно, второй такой нет на свете.

– Так в чем дело?..

Она не успела договорить. Послышался звук открывающейся двери, Мила быстро вскочила с колен мужа и стала перед зеркалом поправлять волосы.

Зашел Артемьев, опять же с доброй усмешкой смерил взглядом Милу и поинтересовался:

– Ну как, молодые? Все ли у вас в порядке?

– Спасибо! – улыбнулась тюремному оперу Мила. – Все у нас нормально.

– Тогда вызываю конвоира.

Когда появился конвой, прежде чем выйти из кабинета, Смирнов крепко обнял Милу и прошептал:

– Прощай, любимая.

У нее навернулись слезы, она, еле сдерживая рыдания, произнесла:

– До встречи, любимый.

Артемьев проводил Милу до контрольно-пропускного пункта и, глядя ей в глаза, сообщил:

– Автобусная остановка тут недалеко. Если вы не запомнили, меня зовут Семен. Я всегда к вашим услугам.

С этими словами он сунул ей в руку клочок бумаги.

Мила, выйдя из изолятора, раскрыла бумагу и прочитала записку с довольно прозрачным намеком: «Телефон 424141, звоните в любое время. Семен».

Она усмехнулась и скинула письмо в урну для мусора.

Прошла неделя. Как-то раз Мила пришла с работы и готовила ужин, в это время зазвонил телефон. Она взяла трубку и услышала голос Щукина:

– Людмила Алексеевна, крепитесь. Эдуард в изоляторе покончил жизнь самоубийством.

Мила, ничего не говоря, опустилась на пол и долго сидела в прострации. Она слышала, что из трубки доносится голос Щукина, который пытался с ней говорить. Так она просидела довольно долго. Начальник угрозыска давно уже отключился, были слышны прерывистые сигналы телефона. Мила встала, положила трубку на место и легла на диван. Она не плакала. Плачут, когда несчастье приходит внезапно, а когда его ждешь постоянно, плачет невидимыми слезами душа человека. На последней встрече с мужем в изоляторе она предчувствовала какую-то беду, и это предчувствие не покидало ее до сегодняшнего вечера, превратившись в страшную реальность. Она вспомнила последние слова мужа и сделала вывод, что он уже тогда решился на отчаянный шаг, чтобы расстаться с жизнью.

Повторно зазвонил телефон. Это был Щукин.

– Людмила Алексеевна, почему бросили трубку? Вам плохо?

– Нет, все нормально. Николай Орестович, как это произошло?

– Он повесился в камере. Дождался, когда всех выведут на прогулку, а он отказался, ссылаясь на боли в спине, и повесился.

– Где он сейчас?

– В морге.

– А похоронить его я смогу? Мне выдадут его?