Журнал «Вокруг Света» №12 за 1972 год - Вокруг Света

— Начнем, пожалуй, отсюда. Я понимаю, зрительно это неинтересно, однако... — Карлос не доканчивает, пропуская нас в полутемное гулкое помещение. Как в котельной, а еще вернее, в машинном отделении парохода. — Вот это основание и поддерживает всю систему. Весит оно двадцать пять тони и рассчитано так удачно, что может гасить сильные подземные толчки. В июле прошлого года рядом с нами пришелся эпицентр землетрясения. Пострадали многие города и поселки. Здесь, на горе, трясло и гудело, как в преисподней. В куполе павильона вырвало крепежные болты, вделанные в бетон. Представляете наше состояние? А вдруг прибор выйдет из строя? Но пулковские ученые оказались сильнее стихии.

— И чилийские, — вставляет Лев Александрович. — Конструкция архитектора Маркетти имеет необычный каркас в виде железных лап-якорей. Это и создает повышенную прочность.

Из полумрака по узким и крутым лестничкам поднимаемся наверх. Проходим в отделанную белым кафелем фотолабораторию, где обрабатывают отснятые изображения звезд, туманностей, комет. Рабочий кабинет, похожий на камералку, знакомые по геологии зеленые вьючные ящики, стеклянные шкафы, бутыли с химическими растворами, многочисленные «образцы» южного неба, бесконечные диаграммы и графики. Небольшая мастерская: верстак со следами металлической пыли, тиски — ведь многое приходится делать самим. Затем взбираемся под самую крышу. Нас встречает молодой парень. «Хуан, — представляет его Торрес. — Наш шофер, сторож, повар и все, что хотите».

Хуан приветливо улыбается и тут же исчезает.

В этот момент раздается мерное гудение, алюминиевый купол начинает плавно откатываться, раскрывая над головой солнечно-синюю бесконечность. Матово отсвечивает кожух телескопа, похожего на ракету своими стремительными формами. Это впечатление еще больше усиливается, когда, подчиняясь электрическому импульсу, он медленно поворачивает свое вытянутое тело в заданном направлении. Остается скомандовать «пуск!», и прибор начнет отщелкивать снимки звездного неба. Но это происходит ночью, когда астроном остается один на один со вселенной.

Мы внимательно слушаем объяснения Торреса:

— Телескоп АЗТ-16. Его эллиптическое зеркало имеет фокусное расстояние чуть больше двух метров. Светосила один к трем. Два мениска и линза перед фотопластинкой позволяют устранять различные искажения...

Карлос делает несколько шагов по направлению к пульту, привычно устраивается за ним. Щелкают тумблеры, зажигая сигнальные лампочки.

— А это наше обычное рабочее положение. Система автоматической наводки освобождает от визуального контроля за телескопом. И знаете, она не уступает самому опытному глазу. Изображения хороши по всему полю, несмотря на его размеры. Прибор фиксирует участки неба величиною пять на пять градусов...

Я видел уже эти участки на подсвеченной стеклянной пластинке, будто обрызганной мелкими капельками чернил. Но это не производило впечатления хаоса. Казалось, я чувствую железную последовательность неведомых мне законов природы.

— Это очень важно в работе, когда по сопоставлению различных снимков нужно определить характеристики звездных скоплений или галактик, расстояния до них, их возраст. Кстати, чилийцы оставили на кожухе прибора такую надпись: «Это телескоп Максутова, самый великолепный в мире и в его окрестностях...»

— И до каких окрестностей простирается ваше зрение? — обращаюсь я к Торресу.

— Несколько далековато, но отсюда их видно. Например, звездные туманности прибор позволяет фотографировать на расстоянии до одного миллиарда световых лет.

— Конечно, это предел, — вступает Панаиотов, — но границы его трудно вообразить. Можно считать, что в объеме нашего радиуса находится не менее ста миллионов галактик.

Серхио только изумленно качает головой. Чувствую, что разговор заходит в слишком туманные для нас области. А ведь ему еще снимать. Тяну его вниз, чтобы успеть отснять нужные кадры, пока позволяет свет.

Пробираемся среди огромных валунов. Повсюду следы безжалостного зноя — бурые стволы и листья агав, алоэ. Но уже клубится между ними сизая зелень каких-то колючек. Натыкаемся на полуразрушенную глинобитную «чименею» — печку, похожую на жилище термитов. В ней выпекали хлеб строители обсерватории. Историческая реликвия. Берем ее на прицел. Затем мудрим, пытаясь поймать в объектив и павильон, и вышку, и призрачный силуэт вулкана Аконкагуа с белым облаком на голове. Все входит в кадр, кроме... вулкана. Приходится брать его отдельно. Все же уважение должно быть. Как-никак высочайшая вершина континента.

— Эй, высуньтесь кто-нибудь! — кричит Серхио.

В проеме стены павильона появляется Торрес, озабоченно глядя вниз. Но мы со смехом машем ему:

— Спасибо. Готово!

Приглашают в столовую — остекленный фонарь, откуда открывается прекрасный обзор. Усаживаемся за стол, но беседа не прерывается и здесь, приправленная чилийским острословием, как наш суп добрым перцем.

— Когда мы все это начинали, Хуан был, пожалуй, самым плохим поваром, какого я знал, — подтрунивает Карлос.

— Ну а сейчас? — подхватывает Серхио.

— Об этом лучше судить гостям.

Мы дружно нахваливаем кулинарные способности Хуана.

— А вообще-то, — Карлос отставляет пустую тарелку, — у нас неплохо. Одно меня волнует. Как я заступаю, погода портится, сплошные тучи. А появляется Лев — их как ветром сдуло, будто он заклинание знает. Как это получается, а?

— Если б это было так, — вздыхает Панаиотов.

Кстати, мне понятны последние его слова. За полчаса перед этим я наткнулся на груду искореженного алюминия метрах в пятидесяти от павильона.

— Что это, Хуан? — спросил тогда я.

— Крыша отсека, где находится пульт управления. В июле налетел ураган, и вот...

— Да, крепко вас потрепало, — осторожно высказываю я свое сочувствие.

— Могло быть хуже. Ветер был ужасный. Автомобиль с полной цистерной стоял на тормозах, так его мотало из стороны в сторону. И все время дождь. А потом ударил мороз.

Тут я понял, зачем стоят в комнате Панаиотова наши российские валенки...

Время незаметно подошло к той едва заметной границе, за которой начинается смена дня ночью. Камни обдавали теплом, но воздух уже заметно густел, теряя свою прозрачность. Мы уезжали вчетвером. Панаиотов оставался на Робле один. Его напарник, инженер-электрик Валентин Трифонов незадолго до этого вылетел с семьей на Родину.

— Счастливых наблюдений, чистого неба, — прощались мы с астрономом.

Он долго стоял на утесе, провожая нас.

— Приве-ет Москве-е!.. — донеслись до нас его последние слова.

Вместе с сумерками катились мы в тихие долины. Разговор умолк. Все сосредоточенно ушли в себя да и устали немного. Минуем знакомую плотину. Невольно ловлю себя на мысли: сколько раз еще проедут по этой дороге астрономы. Снова и снова будут вычерчивать свои графики, высчитывать движение и яркость небесных тел, мерзнуть на ночных дежурствах и выращивать розы, спасая их от губительной жары. И когда они зацветут, возможно, новую звезду назовут Красной розой. Так и войдет .она в атлас южного неба, который еще нигде не издан. Но он будет, как только телескоп выдаст для него свои три тысячи снимков.

Г. Сперский

Сантьяго —Москва

Архипелаг черных фраков

Читателям журнала «Вокруг света» уже знакомо имя шведского путешественника и фотографа Свена Йильсетера. В свое время журнал печатал отрывки из его книги «Волна за волной», которая позже была опубликована издательством «Мысль». С тех пор прошло много лет. В 1971 году Свен Йильсетер побывал в Советском Союзе, он выступал по телевидению, в Политехническом музее, в Центральном Доме литераторов, в АПН. Побывал он и в редакции нашего журнала. В новой книге «Пингвины на ветру», отрывки из которой мы предлагаем читателям, Свен Йильсетер по-прежнему верен своей главной теме — борьбе в защиту природы и животных. И, как всегда, его книги сопровождаются фотографиями, подтверждающими, что Свен Йильсетер недаром считается одним из лучших в мире фотографов-анималистов. «Дальнее поселение в ненужной части света...»

У. Робинсон, губернатор (1866—1870), поэт и мечтатель

Листая воскресный выпуск шведской газеты, встречаешь множество объявлений, рекламирующих путешествия в дальние страны. В последнее время там все чаще попадаются места отдаленные, будоражащие воображение. Но Фолклендский архипелаг? Кому нужны эти маленькие острова, затерянные в южной части Атлантического океана на границе с Антарктикой, безлесные, исхлестанные ветрами и большей частью необитаемые? Зачем я туда поехал? Что это, погоня за оригинальностью, желание с помощью книг, фильмов и фотографий застолбить за собой кусочек земного шара?