Отражения - Александр Ступников

— Препятствий никаких и нигде не было. Ни в Беларуси, ни в странах Балтии, ни в Центральной Европе. Возникала чисто техническая проблема, когда я понял, что надо снимать в разных странах: я уже не мог обойтись только своими силами. Гостиницы, бензин, текущие расходы на поездку. Это стало давить. ТВ-съемки — это прежде всего деньги и затраты. И немалые. Тогда я аккуратно обратился в три солидные еврейские конторы. Например, в небедный Евроазиатский еврейский конгресс или, поддавшись советам друзей, — к совладельцу крупного латышского «Парекс Банка». Даже не за финансированием, чтобы не напрягать, а за «содействием» — просил «прикрыть» хотя бы несколько поездок в Литву, Латвию, Украину, Польшу… В ту же Словакию, где я нашел последнего еще живого командира еврейского партизанского отряда. Просто проект тянул из моего кармана больше, чем я предполагал. И я не успевал «пахать» на гонорары, чтобы вкладывать их в него. Великолепно ответил третий «корреспондент» по этому поводу — председатель совета директоров одного балтийского банка и тоже большой еврейский активист.

— А где я буду в этом фильме? — спросил он.

— А вы что, тоже были в партизанах? — спросил я.

— Но если меня там не будет, то какой мне смысл? — логично объяснил он и отказался…

И тогда мне стало легче. Я понял, что так же, как и мои герои (живые и погибшие), просто должен сделать то, что задумал. Как и они — вопреки. Вопреки деньгам, равнодушию «баблового быдла», обывателю, мечущемуся между кухней, магазином и туалетом. Вопреки тому, что кому-то что-то не понравится. Вопреки растерянности, которую я видел у зрителей после нескольких просмотров.

— Какой эпизод, на ваш взгляд, стал самым ярким в фильме?

— Таких эпизодов много. Я просто влюбился в партизанку Фаню Бранцовскую из Литвы. Ее недавно дернули в литовскую прокуратуру, потому что ее отряд разгромил самооборону в деревне Конюкай (Конюхи). Эту самооборону вооружили немцы против партизан. Во время боя там погибли и мирные жители. Это, говоря сегодняшним языком, семьи полицаев. Так вот, нельзя было их трогать. Надо было, как немцы, селекцию устраивать. Партизанский геноцид получился.

Меня очень резануло, как выживший в рижском гетто пожилой умный человек сказал искренне, что он всю жизнь себе не может простить, что не пошел со своей матерью на расстрел. В Риге в гетто сначала расстреляли всех женщин, стариков и детей, мужчин оставили работать.

Люди почему-то были искренни перед камерой… Кто-то из интервьюируемых вспомнил, что среди десантников — партизан, засылаемых их Москвы, — особо примечал сибиряков. Очень светлые, исконно русские люди были напрочь лишены даже намека на антисемитизм. Или чистокровный еврей- разведчик в немецком вермахте, когда он говорил, что был близок к самоубийству, потому что ему казалось, что он мало делает для Родины. Или командир словацкого еврейского отряда почти в триста человек рассказывал о Словацком восстании, как это было, как они дружили, как там была рота из евреев-ортодоксов….

— Саша, где будет показан этот фильм? Сможет ли его посмотреть белорусский зритель? Не предлагали ли вы его, например, Белорусскому телевидению?

— Русскоязычное ТВ сегодня, по-моему, как и в прежние времена, живет политико-историческими мифами и скармливает эти мифы зрителю. Много передергивания или подтасовок под ту или иную концепцию. И то, что эти концепции и представления не едины, как раньше, не помогает, а только создает мешанину в голове у неподготовленного человека. Выхваченные или подобранные факты и фактики вроде что-то говорят, и вроде все солидно, но все равно — о мифах. Я не делал этот фильм под заказ. Я рассказал о том, что узнал. А поскольку малоизвестных фактов было много, я их не нанизывал на какую-то концепцию «за» или «против». Просто попытался понять через Холокост, коллаборационизм и партизан, — что тогда происходило и с евреями, и с их соседями.

В фильме есть то, что не понравится кому-то в странах Балтии, в Польше, в Украине. Многое — о чем не принято говорить. Я сознательно не стал нагнетать скандальность каких-то фактов или моментов. Что-то пришлось разжевать, потому что на Западе на самом деле не так много знают о той войне. И в этом нет ничего удивительного. У людей короткая память. Иначе бы веками не повторялось одно и то же. В Израиле очень мало или почти не знают даже о самом факте существования еврейских партизан.

Я сделал этот фильм, как увидел. Сделал так, как хотел показать своим детям. Сделал — как подарок тем замечательным людям, с которыми встретился, пока над ним работал. Я ничего никому не доказываю этим фильмом, кроме себя самого. Есть древняя еврейская истина: «Если не ты за себя, то кто же? Но если ты только для себя, то зачем ты?» Значит, мне это было нужно. Разве может быть более серьезный стимул, чтобы жить и уважать себя?

Эрнст Неизвестный: «Любой художник, если он не проститутка, свободен изначально»

Эрнст Неизвестный, пожалуй, самый известный русский скульптор, живущий на Западе. Этот удивительный сильный человек в 17 лет пошел на фронт еще той, Второй мировой войны. Уже перед Победой он был тяжело ранен и почти похоронен — санитары везли его в морг, но уронили. Он пришел в себя и застонал от боли…

Имя Неизвестного особенно прогремело после печально знаменитого разгромного выступления Никиты Хрущева, которого возмутила выставка работ художников-нонкорформистов, а вслед за ней — и поэзия. В то время поэты и космонавты были «звездами» в стране. Как Андрей Вознесенский, которого Начальник публично, с высокой, как пропасть, трибуны призвал покинуть Родину, раз мол что-то не нравится.

Эрнст Неизвестный тогда, по сути, тоже оказался среди таких же «кандидатов». Он и уехал, позже, в семидесятых годах прошлого века. Сделав, между прочим, потом знаменитый памятник на могиле, раскаявшегося в своей тогдашней глупости, Хрущева.

Это было время, когда властители еще умели каяться.

А Неизвестному, который известный и который Эрнст, в Нью-Йорке, в его мастерской раскаиваться, по большому счету, оказалось не в чем.

Он с тех самых пор, как мальчишкой пошел добровольцем на фронт жил и творил то, что считал для себя важным и необходимым. Независимо от географии и, тем более, от власти.

Э. Неизв.: Свобода творчества не связана с заказами. Я и в Советском Союзе, как скульптор, делал заказы, но чувствовал себя свободным. Главное, это добиться права делать, что хочешь. Другое дело, когда это право достигается большой кровью и ненужными нервными потерями.

В России вся жизнь такая. Мы тратили колоссальные силы, преодолевая непонятно что. Это словно идешь по равнине, но постоянно борешься с камнями. Так что я всегда был свободен. Любой художник, если он не проститутка, свободен изначально.