Буревестник - Петру Думитриу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не вижу в этом ничего смешного, — сухо заметил начальник флотилии.
Товарищ Василиу, который привык всю жизнь широко улыбаться, показывая свои великолепные зубы, что всегда нравилось женщинам и располагало в его пользу даже пароходных агентов и комиссионеров во всех портах Черного моря, сделал серьезное лицо.
— Вам смешно, — сказал начальник, — а флотилия не может выйти в море из-за того, что рыбаки не дисциплинированы! Вы отвечаете за мобилизацию людей! Вы встретили их у ворот? Не встретили? Так извольте теперь их собирать!
— Есть! — сказал Василиу, сделав вид, что выговор относился не к нему. — Через час я буду с ними здесь.
— Через час? Почему не завтра?
Василиу не нашелся, что ответить, повернулся на каблуках и исчез в лабиринте грузовых механических элеваторов, металлических лесов и трубопроводов. Начальник рыболовной флотилии снова обратился к капитану Хараламбу:
— Каким же этот Василиу был старшим помощником капитана, если он даже людей собрать не может? — спросил он.
Капитан пожал плечами и рассмеялся:
— Вы не представляете себе, что это был за пароход… Пловучий сумасшедший дом, кабак, игорный притон…
— Я слышал… мне рассказывали, но ведь здесь не «Арабелла», — все еще недовольным голосом проговорил начальник флотилии. — Почему вы не воспитываете людей? Почему не укрепляете дисциплину на судне? — неожиданно спросил он, забыв про Василиу и про «Арабеллу». — Почему в рыболовной флотилии дисциплина должна быть слабее, чем в торговом флоте? Вы и ваши помощники за это отвечаете.
Капитан уже не смотрел ему в глаза, а разглядывал темную, маслянистую воду в порту. «Блу Стар» медленно двигался, покрывая своей тенью ярко освещенное здание морского вокзала. Хараламб промолчал и стиснул зубы.
— Обратитесь за помощью к парторганизации, — продолжал начальник флотилии. — К профсоюзу! Почему вы этого не делаете? Не доверяете? Хотите, чтобы партия шла вам навстречу, а вы чтобы сидели на месте!
У капитана был смущенный, печальный вид. Он упорно молчал.
— Почему вы не беседуете с людьми? — снова спросил начальник. — Не обсуждаете с ними насущных вопросов?..
Капитан продолжал смотреть на тихо плескавшуюся воду. Начальник флотилии устремил на него испытующий взгляд:
— Мне-то вы, товарищ капитан, почему откровенно обо всем не скажете? — продолжал он уже другим, гораздо более мягким, почти дружественным тоном.
Капитан одно мгновение колебался: казалось, он был уже готов высказать какую-то мучившую его тайну, что-то, о чем он давно знал и в чем никогда не признавался, но так ничего и не высказав, он снова словно ушел в себя и замкнулся.
— О чем это?
Начальник внимательно и задумчиво посмотрел на Хараламба.
— Нам с вами необходимо поговорить, — сказал он. — А пока что нужно поскорей отправить этих даниловских и сулинских рыбаков. Мне бы хотелось, чтобы вы уже были в море. Когда вернетесь, поговорим.
— Как вам угодно, — равнодушно проговорил капитан.
Начальник рыболовной флотилии еще раз окинул его своим проницательным, испытующим взглядом и направился к служащим, которые ждали его на пристани около чугунных битенгов, на которых были укреплены швартовы «Октябрьской звезды», а капитан Хараламб стал не торопясь подниматься по трапу, с трудом, устало переступая со ступеньки на ступеньку. Его давило неприятное ощущение лжи, фальши. «Почему я не сказал ему? Почему? — мысленно повторял он. — Но какая была бы от этого польза? Решительно никакой. Все равно они сильней меня. Сильней его. Говори не говори — все равно никакого толку…» — с горьким сознанием своего бессилия думал он, ступая на палубу.
— Товарищ капитан! — окликнул его кто-то.
— Что такое? — рассеянно спросил Хараламб.
Перед ним стоял артельщик — маленький, худосочный мужчина с желтым лицом и обросшими черной щетиной подбородком и верхней губой, что резко противоречило его синей свежевыбритой голове.
— Товарищ капитан, — повторил он с неприятной улыбкой, — пожалуйте в бюро парторганизации.
— Кто сказал? — спросил капитан, глядя на него сверху вниз.
— Товарищ Прециосу и товарищ Прикоп. Велели, чтобы вы сейчас же шли.
Капитан стиснул зубы: «Не успели выйти в море, а уже…»
— Ладно, приду, — раздраженно сказал он.
Но маленький, тщедушный артельщик, не переставая улыбаться, не двигался с места.
— Ступай, чего стоишь? Меня стережешь? — спросил капитан. — Сказано — приду!
Он подождал, чтобы тот ушел и вытер себе лоб платком. «Зачем выходить из себя? Я повысил голос… К пущей радости кого?.. Как я до этого дошел? Как?»
Сгорбившись более обыкновенного, он прошел под спардеком и стал спускаться по железным ступеням трапа — одна палуба… другая. Внизу была страшная жара и духота.
XIV
В этот вечер старший помощник капитана Николау вместе с боцманом Мартиникой отправились в областной комитет партии. Их принял второй секретарь. Это был небольшого роста худой человек, с иссеченным морщинами лицом, — бывший шахтер. Он сидел за своим письменным столом, сомкнув пальцы и положив руки на лист бумаги, и внимательно смотрел на сидевших перед ним моряков. Они тоже не вышли ростом; Николау был скорее тучен, с уже заметным животом и прилипшей к потному лбу — он легко и часто покрывался испариной — прядью черных волос; боцман, наоборот, был худ и жилист — весь мышцы, кожа да кости, — с мощной челюстью и бледно-голубыми глазами, вопросительно глядевшими в эту минуту на секретаря обкома.
— Вот поэтому мы и пришли, товарищ секретарь, — закончил Николау. — Собирались было написать областному комитету письмо, но потом решили, что лучше зайти лично.
— Я не понял: вы — делегация от команды или вы говорите только от своего имени?
— Только от своего имени, — сказал боцман.
Наступило неловкое молчание. Моряки переглянулись и выжидающе посмотрели на секретаря.
— Нас здесь двое, — сказал Николау, — но большинство членов нашей парторганизации того же мнения, что и мы, только они запуганы.
— Боятся, — подтвердил боцман.
— Кого? Партии? — с недовольным видом спросил секретарь.
Моряки смущенно молчали. Нельзя было сказать, что люди потеряли доверие к партии. Да это было бы и неверно. Тут было другое…
— Видите ли, — начал объяснять Николау, — партии они, собственно, не боятся, но просто сбиты с толку… Некоторые даже начали думать, что то, что делается у нас, и есть партийная работа… Дрязги, сведение личных счетов, критика по пустякам, никакой партийной учебы, никакой заботы о производстве…
— Как? Разве у вас не обсуждаются вопросы производства? Однако мы регулярно получали отчеты о деятельности.
— Для отвода глаз, — сказал боцман.
Он сидел, стиснув челюсти, с трудом выговаривая, словно выжимая из себя слова, — скажет и снова замолчит. Второй секретарь обкома посмотрел на него, ожидая, не прибавит ли он еще чего-нибудь, но Мариникэ ничего больше не прибавил. Опять заговорил Николау:
— Отписываются формально. Производству от этого не легче. Если оказывается, что оно хромает, всегда находятся объективные причины — обвинят инженеров треста и готово… Потом опять начинаем критиковать друг друга за всякие мелочи… Настроение у людей подавленное, и вообще атмосфера на корабле не та, что нужно, товарищ секретарь…
Бывший горняк долго, в раздумье, глядел на своих собеседников. «Я ведь не моряк, — думал он с горечью, — и не рыбак. Однако у них тоже своего рода предприятие, со своей спецификой, конечно, но предприятие производственное, со всеми проблемами, свойственными производству…»
Пока все это еще очень неясно. Но факт, что эти люди нуждаются в помощи.
— Хорошо, — наконец сказал он, — благодарю вас за то, что вы осведомили областной комитет… Мы вам поможем и даже очень скоро.
Моряки внимательно посмотрели на секретаря. «Что с ними? — недоумевал между тем секретарь. — Может быть, они чего-нибудь не договаривают? Может быть, они сами не разбираются в положении? Специфика спецификой, море морем, но ведь здесь — живые люди, а людей он знает — и чувствует, что здесь что-то не то… Непременно нужно им помочь…»
— Мы вам поможем, — повторил он просто.
Моряки также просто встали, пожали ему руку и ушли.
* * *Теперь Николау сидел против Прикопа Данилова и всем своим существом чувствовал, что тот его ненавидит.
И действительно, Прикоп его недолюбливал. Он недолюбливал старшего помощника капитана Николау, который сидел теперь в узкой душной каюте, где стоял покрытый красным стол и шкаф с книгами, а на стене висели портреты вождей. Нет, Прикоп не любил Николау и с удовольствием наблюдал, как у маленького, толстого первого помощника выступила на лбу испарина, как взъерошились волосы и как смирно сидит он на стуле, обиженный, доведенный до бешенства, но не смеющий повысить голоса, как это было в его обычае. Не любил Прикоп и капитана Хараламба. Он вообще не любил людей с золотыми нашивками на рукавах. Многие из них были простыми людьми, такими же, как он; многие начали со швабры, служили когда-то простыми матросами на тех же судах, где впоследствии, дожив до седых волос, они получили командные должности. Но Прикоп ненавидел их какой-то тупой, безжалостной ненавистью. Какое дело было ему до того, кем они были раньше и что они были за люди: хорошие или плохие. Главное то, что они приказывали, пользовались властью, говорили: «Сделай то-то», — и приходилось подчиняться. А подчиняться Прикоп не любил. Убежав из дому, он, правда, попал в такое положение, что ему все-таки пришлось подчиняться, — чтобы не умереть с голоду, но делал он это стиснув зубы и лишь в ожидании того блаженного времени, когда сам он получит право повелевать. Вот тогда уж он будет жать, топтать каблуками, давить… Ему непременно хотелось получить какую-нибудь власть. Он никогда не думал о том, какую именно — лишь бы это была власть. О ней мечтал он еще с детства, когда жестоко избивал бедного Семку — отцовского мальчишку на побегушках. Другие мальчики побаивались его и Симиона, хотя больше потому, что их отцам внушал опасение Евтей: сами они — Прикоп с Симионом — были не бог весть какими богатырями. Так рос Прикоп. Понятия эти вошли ему в плоть и кровь. Поэтому он ненавидел людей, которые знали больше чем он, которые приобщились к наукам, изучили математику, астрономию, мореходство, морской устав. Неужто этого было достаточно, чтобы командовать им, Прикопом Даниловым? Но разве было в целом свете хоть что-нибудь, чего было достаточно для этого? Пускай хоть сам господь бог сойдет с небес с золотыми нашивками на рукаве — Прикоп Данилов научит его уму-разуму, покажет, как командовать судном и людьми!