Дыхание скандала - Элизабет Эссекс

— Стойте, — вмешался Уилл. — Твои денежки тут не годятся, старина Хэм. Я сейчас на волне и ставлю, — сказал он, вынув деньги из жилетного кармана.

— Спасибо, хозяин Уилл. Вы всегда имели понятие. Правильное понятие. Беги, парень. — Здоровяк Хэм хлопнул парня огромной лапищей по спине, подгоняя к дому на углу. — И принеси нам кувшин, а то и три, кое-чего доброго, темного и крепкого.

— Вы заказываете пиво или девчонку за стойкой?

— Один черт, — весело расхохотался великан. — Кофе, пиво и женщины лучше, когда они добрые, темные и крепкие. Заставляют человека почувствовать жизнь.

Как только Робби умчался, внимание Здоровяка Хэма отвлеклось от выпивки, женщин и даже от скотины, как остряки-щеголи вроде Джеймса привыкли называть породистых лошадей. Уилл повернулся и, проследив за взглядом Хэма, увидел в стороне молодого парня на отличной лошади.

— Что-то не так? — спросил он Здоровяка Хэма.

— Наверняка, — сказал великан. — Что-то не так с этой кобылой и парнишкой на ней. Не могу только понять, что именно. Ладно. Эй, ребята, накиньте на лошадей попоны, — приказал он, двинувшись назад к карете.

Вскоре на каждой из четверки лошадей красовалась безукоризненная попона темно-желтого и голубого цветов Сандерсона и торба с овсом, чтобы лошади подкрепились, пока ждут хозяев на холодном ночном воздухе.

Уилл неторопливо обошел большую дружелюбную компанию кучеров, лакеев и конюхов, слонявшихся вокруг, пока их хозяева коротали время за кларетом, картами и всеми удовольствиями, что мог предложить дом номер шесть. Слуги тоже не скучали. Они расставили на булыжниках жаровни, чтобы прогнать сырость, и послали мальчишек в таверну на Шип-стрит за ведрами пива. Хозяин был рад обширной клиентуре и даже послал барменов улестить толпу кружками эля и дымящимся пуншем. Всадники передавали друг другу фляжки всевозможных размеров с разнообразным содержимым.

Среди таких людей, кто работал и трудом зарабатывал свой хлеб, Уилл чувствовал себя комфортнее, чем рядом со своим братом или в привилегированном кругу его друзей-аристократов. Хотя он сам офицер определенного ранга и с определенными привилегиями. Люди вроде тех, что он видел сейчас, составляли команды его кораблей и день за днем трудились на судне. Они были костяком флота. Среди моряков давно ходило высказывание покойного адмирала Нельсона: «На корме выше честь, но на носу лучше люди». Не принижая роли своих товарищей-офицеров, Уилл всегда так считал.

Вернулся Робби с элем, и Уилл с удовольствием взял предложенную кружку. Он скользнул глазами по игрокам в кости, собравшимся вдоль бордюра, они ставили по одному пенни.

— Сыграете, молодой сэр? — приветливо предложил Хэм.

— Нет, спасибо, — покачал головой Уилл. — Не хочу мешать.

Флот научил его, что у богатого человека единственный способ порядочно играть с теми, кто беднее его, это проигрывать. И точно так же, как у лорда Баррингтона, Уилл не имел никакого желания растрачивать заработанные тяжким трудом деньги, даже по пенни за раз. Жизнь, особенно жизнь на флоте, достаточно рискованна и без того, чтобы испытывать судьбу в азартных играх.

Отвернувшись от компании молодых людей, Уилл допил пиво и медленно пошел между каретами. Приветствуя старых приятелей, Здоровяк Хэм неторопливо шагал впереди него, вскоре они вернулись к одинокому парню, к которому Хэм присматривался раньше.

Парень как парень, как любой другой в его возрасте, одет в старомодный редингот, а не в ливрею, как большинство вокруг. Худой, неуклюжий, явно в последней стадии мальчишества — парнишка, как назвал его Здоровяк Хэм, — слишком юный для мужчины, но слишком взрослый, чтобы привыкнуть к тяжелому труду и позднему времени.

И все-таки что-то тревожило ум Уилла, хотя он вряд ли понимал, что именно. Мальчишка, должно быть, местный, поскольку без ливреи, и взялся посторожить огромную красавицу-кобылу черной масти, пока ее хозяин развлекается.

Парень стоял к ним спиной и вытаскивал из седельной сумки попону, чтобы прикрыть лошадь, когда Здоровяк Хэм заговорил:

— Она у тебя красавица.

Парень чуть из кожи не выпрыгнул, когда у него за спиной замаячил великан, но сумел пробормотать «о да», опустил голову и прикоснулся к шапке в знак уважения к более высокому положению Здоровяка Хэма и его должности кучера, что легко было определить по буквам на его ливрее.

— Я Хэм, сокращенно от Хэмборн, — сказал он мальчишке. — Меня прозвали Здоровяк Хэм. — Он тряхнул мясистым кулаком в качестве приветствия.

— Мистер Хэмборн. — Парень снова уважительно поддернул шапку, пряча яркие глаза, и отступил в тень лошади, стесняясь их компании.

Волосы на затылке Уилла приподнялись.

Черт побери. Этого не может быть.

Нет. Отблеск чего-то знакомого в голубых глазах, должно быть, плод его разыгравшегося воображения.

— Хватит и Здоровяка Хэма, приятель. Вижу, ты присматриваешься к моей четверке, — ворчливо сказал Хэм. — С чего бы это?

Парень — если это действительно был парень, а не предприимчивый пугающий друг Уилла, — лишил Уилла возможности приглядеться поближе, нырнув под шею своей лошади.

— Они, по виду, первостатейной резвости.

— Эти серые принадлежат графу Сандерсону. Я сам растил их от первогодков и приучал к упряжи вместе с графом. — Голос Здоровяка Хэма был полон гордости за четверку. Но Хэм выказал великодушие и, окинув взглядом кобылу, обошел ее и опытными руками провел по ее холке. — Твоя тоже хороша.

— Чистокровная, — ответил предполагаемый мальчишка, его голос был окрашен гордостью наездника.

— Редкая красавица, — согласился Здоровяк Хэм.

Подросток снова опустил голову и промямлил:

— Спасибо, сэр.

Парнишка начал поворачивать своенравную кобылу крупом к ним. Мелькнули огромные копыта, и Уилл мгновенно отскочил назад, подальше от них.

— Скажи-ка мне, приятель, что ты делаешь здесь в такой поздний час? — спокойно спросил Здоровяк Хэм, тем временем пытаясь остановить парня, и взялся за уздечку на морде лошади.

Кобыла отреагировала мгновенно, она резко отскочила вбок и так яростно вскинула голову, что стряхнула руку здоровяка Хэма.

— Извините, господа, — сказал проказник, ловко справившись с кобылой, и вскочил в седло. — Моя кобыла стесняется незнакомцев.

Уилл долго сомневался и не решался уступить интуиции. Но именно интуиция хранила его живым и невредимым десять долгих опасных лет в море, и он научился слушать ее и слушать хорошо. В глубине души он знал, что здесь что-то не так, как должно быть, но, когда увидел, как «парень» перекидывает длинную ногу через седло, все понял.