Синий конверт - Игорь Шприц

— В общем, так: золовка его сестры должна убить Победоносцева.

— Ого! — уважительно отозвался о высоте замысла Медянников, и даже синица перестала на секунду свиристеть, точно не поверила своим ушам.

— Сестра поняла это из разговоров, которые велись неделю назад в Варшаве. Разговоры туманные, с намеками, но у этой дамы весьма острый ум, и она нарисовала всю картину целиком. Не доверять ей у меня нет оснований. Женщина она честная. Хочет одного: чтобы Победоносцев остался жив, но чтобы жила и ее золовка.

Медянников не видел тут никаких проблем:

— Взять эту золовку за мягкое место, и все дела!

— Не все так просто. Во-первых, мы не знаем, где она обитает. Во-вторых, она не одна. Ей должен помочь жених, некто Григорьев. В-третьих, этот Григорьев — офицер. В-четвертых, цель не одна, кроме Победоносцева заявлен и Сипягин. Действует организация, эта организация новая, во главе стоит очень предприимчивая личность, он будет действовать с подстраховкой и ложными целями. Нам нужно его переиграть. И возможно, у него есть свой информатор в Департаменте. Вот какие дела.

Медянников пригорюнился и решил залить тоску еще одним стаканом чая.

— Я предпринял первоочередные меры, — продолжил Путиловский. — Ратаев информирован о готовящемся теракте. Зволянский попросил аудиенции у министра внутренних дел. Охрана будет усилена, это несомненно. Но мы-то с вами знаем, чего стоит эта охрана! Человек с фантазией найдет там сотни лазеек.

— Черт! — Медянников, забыв про радикулит, стукнул кулаком по столу и застыл, пронзенный болью, — Ох! Взяло кота поперек живота…

— Мы должны перефантазировать этого неизвестного дядю! Мне нужны Юрковская и Григорьев. Но без ареста, чтобы не спугнуть остальных. — Путиловский выложил на стол картонный квадратик: — Вот ее фотография. Все, что есть. На обороте паспортные данные. Что нужно вам?

— Здоровье. Я встану через день. А пока пришлите двух филеров — Рыжкова и Грульке.

— Сегодня же будут у вас!

— Тогда завтра у вас будет Юрковская.

— Отлично.

— Павел Нестерович, тут мне сведения интересные нашептали. К делу не относится, но чем черт не шутит?

— Про кого?

— Про Сатану. Является постоянно одной чиновнице. Светится, дым пускает и пламя изрыгает! Химия, одним словом. Берга бы на него напустить, а?

— Сатаной займемся после. Сейчас важнее ваше здоровье. Я зайду к Певзнеру. Что прислать?

— Муравьиный спирт.

Тут кенарь, прослышав про спирт, решил присоединиться к разговору и вставил в беседу тихую трель.

Наступила полная тишина. Самец синицы остолбенел от наглости незнакомого юнца, сам кенарь испугался дебютного провала, а Медянников застыл, не веря своему счастью. Затем прозвучала вторая трель, третья…

Путиловский тихо встал и вышел, провожаемый нежными трелями и причитаниями счастливого Медянникова:

— Ай, маленький! Ай, желтенький! Молодец! Ну давай еще, еще!

Гостиница «Пале-Роялъ» на Пушкинской улице славилась своим удобным расположением. Совсем рядом Николаевский вокзал, Невский проспект и Лиговка. Можно приехать из Москвы и сразу окунуться в атмосферу чопорного Невского. А можно сбежать на Лиговку, где царят свои суровые законы, диктуемые отнюдь не полицией.

К тому же гостиница недорога и относительно хороша. Впрочем, для того дела, которым целыми днями занимались Юлия Юрковская и ее почти что муж Евгений Григорьев, подходило любое замкнутое пространство, лишенное любопытных глаз, но снабженное кроватью и сменой белья. Они занимались любовью, духовно и физически. Смешивать эти два вида любви еще не удавалось никому.

В настоящий момент парочка находилась в переходной стадии от любви физической к духовной. Григорьев сутки назад вернулся из караула и сразу попал в объятия соскучившейся невесты, после чего служба в карауле показалась ему курортом.

Удивительно подходящие друг другу физически, любовники оказались совместимы и духовно. В промежутках между объятиями — а эти промежутки были не такие уж и длинные — они возбуждали друг друга рассказами о своей скорой смерти. Давно известно, что влечение к смерти возбуждает любовную страсть. Так они и раскачивали эти качели, подымаясь все выше и выше, блаженствуя от страха под самой ложечкой и рискуя сделать полный оборот вокруг оси. Все это было жутко и интересно.

Из соседнего номера яростно постучали в стену, но никто этого стука не слышал. Утомленные очередным безудержным приступом страсти, любовники дремали в объятиях друг друга. Им снился один и тот же сон, как это часто бывает у любвеобильных натур, пропитанных взаимными чувствами.

Они идут по вечернему сумрачному Петербургу, и сумерки скрывают тот неприглядный факт, что оба они обнажены. Однако им не холодно, а, наоборот, даже жарко, тела покрыты испариной, и легкий ветерок приятно холодит кожу.

То, что они босы, не мешает ступать по неровной и грязной мостовой. Каким-то странным образом грязь к ним не липнет. Более того, попадая в пятна фонарей, они не привлекают своей наготой внимания зрителей, и это нелепое обстоятельство веселит их и даже подвигает на шутки. Они пристраиваются к чинным пожилым парам, передразнивают их походку и ужимки и таким веселым способом доходят до «Катькиного» садика, где зеленая трава и густые заросли сирени, весьма удивительные посреди зимы, вызывают у них очередной пароксизм страсти.

Прильнув телами, Юлия и Евгений особенно возбуждаются близостью Невского проспекта и мыслят совершить то, что никто до них не замыслил и не осуществил, — заняться любовью прямо здесь, на траве. И опять никто из гуляющих в садике ничего не видит и не слышит…

Очнувшись на время от дремы, влюбленные уже были полностью готовы продолжить сонное действо, чему вовсе не удивились: за время их страстного романа подобные ситуации случались с ними по нескольку раз на день, если, конечно, Евгению не надо было идти в караул. Сон был так интересен, что они быстро, в несколько сильных движений покончили с поднадоевшей похотью и задремали вновь.

…Там, во сне, в садике близ гигантской статуи императрицы и ее сподвижников, все изменилось: исчезла трава и сирень, стало чуть холоднее ногам, но нагота не исчезла. Некоторые прохожие стали кидать на них недовольные взгляды: дескать, к чему такие вызывающие наряды? Однако Юлия, как более раскованное существо, взяла за руку Евгения — и наяву она проделала то же самое! — помогая военному человеку преодолеть стыд существования без формы и головного убора. Евгений даже начал шутовски отдавать честь встреченным старшим офицерам. И некоторые полковники машинально отвечали, после чего недоуменно крутили головой вслед странной парочке.

Очень быстро они преодолели часть Невского проспекта от сада до арки Генерального штаба с богиней победы Никой. Оглянувшись на бесстрастный лик богини с лавровым венком, готовым увенчать их головы, Юлия и Евгений ощутили прилив сил и поняли, что небеса их благословляют. И уже безо всяких сомнений, взявшись за руки, пошли к Зимнему дворцу.

Случайно оглянувшись, Евгений с холодным ужасом увидел, что все встреченные ими на Невском прохожие выступают за ними в некотором отдалении плотной, неразличимой тысячной толпой из-под арки Генерального штаба. И все темные лица и светящиеся глаза на этих лицах направлены на них с Юлией. Он отчетливо понял, что назад дороги нет.

Юлия, почувствовав по руке спутника, что сзади происходит нечто, оглянулась, радостно взвизгнула и легко побежала вперед, таща за собой Евгения. Тот, увидев, что толпа ринулась вслед за ними, также побежал к большим царским вратам, ведущим в темные покои Зимнего.

Пространство площади сократилось до нескольких шагов, и они успели вбежать в высокие дубовые двери и захлопнуть их перед самыми первыми из побежавшей за ними толпы. В дверь застучали, стали ломиться, но цельный мореный дуб, из которого были сделаны двери, мог выдержать и не такое, поэтому они спокойно стали целоваться и были очень близки к тому, чтобы повторить свои забавы на траве августейшего садика.

Однако им помешали. Кто-то неподалеку деликатно кашлянул. Юлия и Евгений оглянулись: у самой лестницы стоял небольшого росточку ливрейный лакей, чуть поодаль — второй с подносом в руке. Приглядевшись, Евгений с удивлением узнал в первом лакее Григория Гершуни, а во втором — Павла Крафта. Близорукая Юлия их не узнала. На подносе лежали два револьвера со снаряженными барабанами.

Гершуни прижал белый палец в перчатке к губам, прошептал «Тсс…» и коротким приглашающим жестом указал на уходившую вверх лестницу. Евгений и Юлия дружно вступили на первую ступеньку, но тут второй ливрейный, Крафт, услужливо, с поклоном, подсунул поднос. Револьверы тяжело и увесисто легли каждому в руку: Евгению — в правую, Юлии — в левую, она с детства была явно выраженной левшой.