Синий конверт - Игорь Шприц

Аптекарь Исидор Вениаминович Певзнер, хозяин всем известной аптеки на Гороховой, обладал острым умом и памятью на все плохое. Хорошее его память не держала (такова была ее особенность!), и поэтому ничего хорошего Певзнер в своей жизни не помнил. Хотя оно несомненно должно было там присутствовать.

Впрочем, истина всегда несколько сложнее, чем она кажется на самом деле. Певзнер помнил, что следователь Павел Нестерович Путиловский сделал ему одно хорошее дело: каким-то невероятным образом, действуя скрытно и издалека, обратил его сына Иосифа из революционной веры в веру синематографическую.

Из пламенного защитника революционного террора Иосиф не без помощи Путиловского волшебным образом превратился в создателя туманных картинок, взял себе французскую фамилию и стал снимать синема. Псевдоним Иосифа Певзнер-старший так и не смог выговорить или даже просто запомнить. Но не в этом дело.

Дело в том, что сейчас Исидор Вениаминович проклинал свою слишком хорошую память, которая поставила его перед неразрешимой проблемой: доносить в полицию или не доносить. Конечно же, Певзнер никогда доносчиком не был, и ранее перед ним такая дилемма никогда не возникала. Он даже слова такого — дилемма! — не знал. Однако спинным мозгом чувствовал, что это означает необходимость выбора из двух нежелательных возможностей.

Во-первых, его пугало то, что при этом его собственная репутация неисправимо пострадает. Придется назвать самое основное — место действия. Место же это было не совсем приличным, а если быть честным до конца, то совсем неприличным. И Исидор Вениаминович, как всякий мужчина солидного возраста, терялся и сокрушенно вздыхал.

Короче говоря, его супруга, дама почтенная во всех отношениях, года три назад потихоньку свела на нет интимные взаимоотношения с мужем. Так бывает между супругами. Вначале оба пылают одинаково, потом у одного весь приготовленный хворост прогорает, а у второго еще остается запас, и тогда встает неумолимый вопрос: куда этот хворост девать? Вы понимаете, о чем идет речь, не маленький.

Так вот, у супруги Певзнера хворост иссяк. Вначале аптекарь даже испытал некоторое облегчение. Но по прошествии определенного времени привычка возобладала и некоторые части тела стали вести себя несколько неразумно. Что делать? Извечный мужской вопрос. Заводить шашни на стороне Певзнер не хотел, это было не для него. Куда-то надо идти, что-то надо говорить. А что? Он не знал. Потом надо будет чем-то платить, денег жалко. В общем, стыд и срам, но если очень хочется чихнуть, так чихайте себе на здоровье.

Таким макаром Певзнер убедил себя и в один прекрасный день пришел в одно скромное заведение для господ среднего достатка. Дама, управляющая всем этим домом, оказалась женщиной на редкость понятливой, сразу увела красного от смущения Певзнера из общей гостиной (не дай Бог, если кто увидит из знакомых!) и без лишних слов спрятала в маленькую комнату-спальню. Там он, сгорая от стыда, просидел пять минут, проклял себя, свой хворост и готов был панически бежать, когда дверь приоткрылась и в комнату зашла небольшого роста симпатичная брюнетка, в которой наметанный глаз Певзнера сразу определил соплеменницу.

Так оно и оказалось. Девушку звали Ребекка, приехала она в столицу из местечка Новогрудки, что в западной Белоруссии, и сразу попала в хорошее заведение. К чистому грязь не липнет, и даже здесь она оставалась скромной, тихой и не слишком прибыльной особой, которую и держали как раз вот для таких семейных боязливых мужчин более чем среднего возраста.

Исидор Вениаминович не тронул Ребекку и пальцем, Боже упаси! Они просидели два часа, пили чай с пряниками и разговаривали на родном диалекте. Уходя, Певзнер попросил разрешения изредка бывать у Ребекки, каковое разрешение было стыдливо дано. Он уплатил по счету и отдельно тайком сунул ассигнацию девушке.

Постепенно их встречи вошли в привычку. Разумеется, со временем произошло то, ради чего все и затевалось. Но это было совсем другое дело! Они, не торопя события, привыкли друг к другу, подружились, так что грехопадение превратилось едва ли не в тайную свадьбу. Исидор Вениаминович стал постоянным посетителем Ребекки. О других посетителях они никогда не говорили, щадя друг друга. Но в душе Певзнер мечтал о том дне, когда Ребекка станет свободной и независимой, с горечью понимая при этом, что им придется расстаться.

Так вот, возвращаясь к душевным терзаниям Певзнера, следует заметить, что они ни в коей мере не были связаны с бедной девушкой. Просто, когда аптекарь, в очередной раз опустошенный физически, но отдохнувший духовно, уходил домой, в большой гостиной приветливого дома он увидел очень серьезного господинчика, вдумчиво читавшего свежую газету.

Уже изрядно пройдя по улице, он остановился как пораженный молнией: это же тот самый злополучный Гриша Гершуни собственной персоной, в усах и бородке! Певзнер осторожно вернулся назад — в гостиной было уже пусто. Слава Богу, Гершуни не пошел к Ребекке, этого только не хватало для полного счастья!

Певзнер шел домой и размышлял. Несомненно, Гриша появился в городе не для развлечений. Он стал серьезным и опасным человеком, ловцом неопытных душ. Как отец, Певзнер был спокоен: Иосиф работал вдалеке от соблазнов революционного способа жизни, спасибо провидению и Путиловскому! Но оставались другие молодые люди и девушки. И самое главное, когда-нибудь Гриша должен перейти от слов к делу. Причем кровавому.

И это соображение подействовало как последний, но решающий довод. Потому что у Гриши Гершуни был спокойный, уверенный вид человека, наконец-то получившего постоянное и хорошее дело на всю оставшуюся жизнь.

Певзнер потоптался на месте, покрутил головой и нерешительно повернул в сторону Фонтанки, к Департаменту полиции.

Глава 5

Ограбление

Робко вступив на территорию любви, Берг воспрял душой: Амалия с явным нетерпением ожидала его прихода. Она встретила Берга в прихожей словами:

— Ну наконец-то!

Из чего Берг, как и всякий страдающий влюбленный, сделал опрометчивый вывод о том, что она страдает так же сильно, если не сильнее.

Прислуга сразу куда-то исчезла, а маменька с папенькой оказались в отъезде по случаю тезоименитства дальнего, но весьма богатого родственника. Все благоприятствовало свиданию и объяснению.

Берг был сразу приглашен в комнату к Амалии, что смутило незнакомого с такого рода церемониями воздыхателя. Второе впечатление от возлюбленной значительно превосходило первое, и Ивану Карловичу постоянно приходилось напоминать себе о том, что он явился сюда ради отпечатков пальцев, и только ради них.

Но когда он узрел не отпечатки, а оригиналы, все это забылось, пожар стал неинтересен, а бумага с угрозами обернулась невинной первоапрельской шуткой хорошенькой дочери над родным папашей. То-то будет над чем посмеяться, когда они поженятся и откроют всю правду родителям! Тем более, что чувство уверенности в скорой женитьбе нарастало с каждой минутой. Взгляд Амалии не останавливался на Иване Карловиче, но метался по всей комнате, дыхание было взволнованным, а руки сплетались в какой-то невероятный узел и тут же расплетались.

«Милая!» — подумал Берг, но вслух сказал иное:

— Эхм… — и принял задумчивый вид.

Амалия в ответ нервно захихикала, прошлась по комнате и спросила:

— Ну что? Вы нашли злоумышленников, написавших письмо с угрозою?

— Никак нет! — сорвалось с уст Берга, и лицо Амалии расцвело улыбкой.

«Боже, как она прелестна, когда улыбается!» — пронеслось в голове Берга, и это было истинной правдой, ибо улыбка впервые посетила лицо Амалии, обнажив ее большие бледные десны.

— Покажите мне еще раз ваш револьвер! — обратилась с неожиданной просьбой Амалия.

Берг сразу оценил ее хитрый замысел. Он начнет учить ее целиться, они прижмутся щека к щеке, и тогда у Берга впервые в жизни появится реальный шанс поцеловать любимую девушку!

О нет, он не воспользуется отсутствием ее родителей и природной неопытностью, никогда! Он поцелует ее и предложит руку и сердце. И только потом, смеясь, расскажет об истинной причине своего прихода. Они сожгут письмо в камине и забудут о нем, как о страшном сне.

С этими мыслями Берг, лучезарно улыбаясь, достал из специального брючного кармана револьвер и как букет роз вручил его (рукояткой вперед!) предмету своей любви. Амалия так же радостно приняла револьвер, но вместо того, чтобы сразу учиться грамотному прицеливанию, с лукавой улыбкой спрятала оружие за спину.

«Она хочет поиграть со мной!» — смекнул Берг, восхищаясь замыслом. Во время всяких пряток и догонялок сорвать поцелуй намного естественней и приятней. Так и вышло. Амалия с загадочным видом стала отступать в глубь своей светелки, почему-то приближаясь к кровати.