Два брата, или Москва в 1812 году - Рафаил Зотов

– Что все это значит, maman? – спросил он. – Кто этот господин? Куда и зачем увез он Александра?

– Они поехали к дяде его в монастырь, – отвечала старуха, – но я не знаю… я боюсь… Ты бы очень хорошо сделал, Николай, если б съездил туда же… Может быть, твое присутствие спасло бы Сашу от какой-нибудь неприятности… А если ему нечего бояться, то, по крайней мере, ты бы узнал что-нибудь…

Так женское любопытство везде всплывало наверх! Леоновой грустно было, что тайна Зембиных так неожиданно ускользнула из ее рук, тогда как, по-видимому, она готовилась овладеть этим заветным сокровищем.

– Да что же этому генералу надо от Саши? – спросил опять молодой Леонов.

– Это Зембин, на которого Саша так похож…

– Не столько он, сколько его сестрица, – сказал Сельмин, которому очень хотелось воспользоваться этим случаем, чтобы выведать тайну о прелестной незнакомке.

И мать и сын взглянули друг на друга, улыбаясь. Сельмин заметил это, но не понял. Он думал, что Леоновы забавляются его романической страстию, и решился продолжать разговор.

– А странное дело, – сказал он. – Зембин устремил все свое любопытство на брата, о сестре же и знать не хочет. Я ему раза два заговаривал о ней сегодня, но он мне отвечал, что это гиль, что у г. Тайнова нет сестры… Очень удивительное упрямство! Не правда ли?

Леонова опять улыбнулась и отвечала очень равнодушно, что развязку всего этого может только дать открытие семейной тайны Зембиных, но как им не удалось ничего узнать, то всякий и должен оставаться при своих догадках.

– Конечно, перед нами теперь обширное поле для догадок, – сказал Сельмин, – но в существовании сестры г. Тайнова, кажется, нет никакой тайны… Расскажите мне, пожалуйста, что вы о ней знаете…

– В другой раз, в другой раз, Александр Петрович. Теперь я и сама слишком занята судьбою брата, мне уже не до сестры!.. Поезжай же, Николай… Узнай, что там делается…

Леонов отправился.

Глава VIII

Уныло сидел в своей комнате пустынник. Несколько часов сряду занимавшись молитвою, он почувствовал наконец, что его тело слишком утомлено, чтоб продолжать ее с тою же душевною внимательностию. Он бросился в дубовые кресла, стоявшие у окна, и предался глубокому размышлению.

Перед ним простиралась обширная равнина, пересекаемая в разных направлениях рекою Москвою, а за этою равниною расстилалась многолюдная столица, кипящая жизнью и деятельностию. Эта картина живо напоминала ему протекшую и настоящую его жизнь, теперешнее спокойствие его и уединение, а за этою равниною – прежнюю бурную, светскую жизнь.

Теперь все заботы его, все занятия ограничивались то поместьем Сельмина, то тесною оградою монастыря, а прежде мечтам его было мало и всего света! Невольно воображение перенесло его в период счастливой молодости, когда и жизнь и люди облечены были в глазах его всеми красотами и добродетелями. И как вдруг потом все это исчезло и разлетелось, будто дым! Горькая опытность удостоверила его, что все на свете обман и суета. Теперь он признал всю людскую злость и несправедливость, однако же он не ненавидел свет и не презирал людей. Страсти давно уже улеглись в груди его – ив пороках людских он видел одну слабость и несовершенство нашей натуры. Только изредка воображение его рисовало ему один предмет, который еще заставлял сердце его биться сильнее обыкновенного, – но твердая воля тотчас же прогоняла эту минутную слабость воображения. Теплая молитва тотчас же возвращала его к душевному спокойствию, и он мысленно прощал врагам своим.

Оставался для него один Саша, который составлял еще некоторую связь между ним и миром. Саша должен был ему ежедневно рассказывать свои приключения и чувства, – но если это и напоминало ему мирские отношения и слабости, то нисколько не нарушало до сих пор его спокойствия.

Привязанность его к питомцу своему была самая тихая, кроткая и отеческая. Ему хотелось по возможности предохранить это существо от всеобщей порчи нравов и заранее внушить ему покорство судьбе и великодушное терпение в несчастиях. Только с некоторого времени заметно было в пустыннике видимое беспокойство после известия о предполагаемой встрече Саши с Зембиной, но и тут надежда на Провидение ободряла его. Зная всю неисповедимость судеб божиих, он твердо был уверен, что всякая человеческая борьба бессильна противу путей господних. Зная, однако же, что в этот день должно совершиться это роковое свидание, он целый день провел в видимом волнении и с каким-то тайным трепетом ожидал вечернего прихода своего питомца. Он никак не предчувствовал, кто должен был прийти с Сашею!

По окончании вечерни уже более часа сидел он в своих дубовых креслах у окна, вдруг шум шагов возвестил ему чей-то приход, и чрез минуту Саша был в его объятиях.

Пустыннику довольно было одного взгляда, чтоб видеть необыкновенное волнение и расстройство юноши.

– Что с тобою, друг мой? – спросил он его с некоторым беспокойством.

– К вам приехал… Он насильно привез меня. Спросите у него, что это значит?.. – И прерывавшиеся речи Саши были сопровождаемы потоком слез.

– Кто приехал? Где? – с увеличивающимся волнением спросил пустынник.

– Там!.. Здесь… генерал Зембин, – отвечал Саша и указал на ближайшую комнату.

Пустынник вскочил и, судорожно приложив руку к пылающему челу своему, погрузился в минутное размышление, потом схватил Сашу, прерывающимся голосом сказав ему, чтоб он остался в этой комнате и не слушал разговора, который будет происходить в зале, вышел сам к посетителю, тщательно заперев за собою дверь.

Там стоял Зембин у окна и с угрюмою бесчувственностию смотрел на закатившееся солнце. Услыша шаги входившего пустынника, он быстро оборотился и, скрестя руки на грудь, вперил в него проницательный взор. Пустынник остановился при виде человека, давно знакомого ему в прежней мирской жизни, с тою только разницею, что взоры пустынника выражали любовь и снисхождение.

– Ты ли это, Иван? – с кротостью сказал он Зембину.

Но тот угрюмо молчал и только взглядами, которые вдруг воспламенились каким-то гневом при звуках голоса пустынника, старался выразить чувства, для которых языка было недостаточно.

– Зачем ты пришел ко мне? Чего ты от меня хочешь? – спросил опять пустынник.

– Где этот мальчишка, – сказал Зембин с сильным гневом.

– Там, в той комнате!.. Он не должен слышать нашего разговора. Довольно и меня одного для твоего несправедливого гнева.

– Несправедливого! – вскричал Зембин. – Старый лицемер! Ты все еще не отучился притворствовать? Ты думал пустынническою жизнию прикрыть свои пороки и живость.

– Ты все таков же, Иван, – с кротостью сказал пустынник, – буйный, строптивый, несправедливый.

– Замолчи! Тебе ли упрекать меня в чем-нибудь.

– Я и не думаю упрекать… Скоро мы оба явимся на суд всевышнего, – там ты убедишься в моей невинности… Но я не сетую, не жалуюсь на тебя… Я тебе все отдал: жизнь, честь, имя, имущество – и за это…

– И за это отнял спокойствие на всю жизнь, – прервал его Зембин. – Замолчи, говорю я тебе… Я не считаться с тобою пришел сюда… Я очень хорошо помню все, чем тебе обязан… Но ты слишком дорого взял за свое добро… Я теперь отдам тебе вдвое; возврати мне только спокойствие и семейное счастие…

– И то и другое совершенно в твоей власти… Ты никогда не терял их, только собственное твое заблуждение…

– Старая песня! Меня словами не уверишь…

– А все-таки придет время, что ты узнаешь свое заблуждение и будешь раскаиваться в своей несправедливости… Мы уж стары, Иван! Вспомни бога и смертный свой час…

– Для тебя должно быть тяжелее об этом вспоминать… Ты призываешь бога в свидетели своей невинности, а не он ли изобличил твое преступление? Улика налицо. На кого Саша похож?

– Странное заблуждение и ослепление! Он похож на тебя, и только. А что мы похожи друг на друга – это еще естественнее. Не лучше ли было верить добродетели чистейшей женщины и чувствам брата, который все тебе принес в жертву? Это было вернее и справедливее…

– Да! вернее, чтоб быть обманутым!..

– Мне грустно видеть твое упорство и ослепление; но я не буду убеждать тебя… Кто не хочет ни видеть, ни слышать истины, тот и не заслуживает знать ее… Скажи теперь, что тебя привело ко мне?

– Появление сына… Он виделся с женою… Сходство поразило ее… Она узнала…

– Только бесчувственные отцы, тебе подобные, могут не узнавать своих детей…

– О, нет! и я его сейчас же узнал… тоже узнал… тоже по сходству, а более по моей ненависти и бешенству… Я с ним нарочно к тебе приехал… Чтоб завтра же его не было в Москве!.. Я этого требую непременно.

– Ты требуешь невозможного… Он оканчивает курс в здешнем университете. Когда выйдет, то я постараюсь определить его на службу куда-нибудь подальше от тебя… Но теперь…

– Что ж? Я должен караулить всякую минуту, чтоб жена… Нет! Этому не бывать… я предчувствую все твои хитрости… Сам ты отказался от имени и именья, но теперь хочешь доставить их своему мальчишке…